© Фото предоставлено автором
Художник АРСЕНИЙ ЖИЛЯЕВ сомневается, что современный мир способен измениться под натиском креативных акций и автономных зон.
Январь – не самый продуктивный месяц для творческих работников. Да и политикам, так же как художникам, всегда требуется аудитория, которая, судя по всему, находится пока не в лучшей форме.
Несмотря на довольно успешное шествие против принятия «закона Димы Яковлева», новогодние праздники выбили из рабочей колеи как производителей, так и потребителей культурного продукта. Ведь быть активным зрителем порой еще сложнее, чем активным производителем. Но что значит рабочая колея в случае художника или кульутрного потребителя? Нельзя сказать, что совсем нет поводов для выступлений художников или политических активистов. Буквально накануне марша 19 января из Голландии пришло печальное известие о суициде активиста «Другой России» Александра Долматова, искавшего политическое убежище. Акция памяти Долматова с возложением цветов к посольству Нидерландов собрала не более 50 человек за весь день. Антифашистское шествие, состоявшееся на следующий день, традиционно было не очень многолюдным, и если говорить о деятелях искусства, то их там, пожалуй, было меньше всего за всю историю существования акции. В конце месяца было позорное принятие думой закона о запрете пропаганды гомосексуализма, согласно которому литературный рассказ или правдивая биография, в которой упоминаются гомосексуальные отношения, оказывается вне закона. Борьба ЛГБТ-сообщества, к сожалению, до сих пор вызывает неоднозначные чувства даже в левой и художественной среде. Хотя очевидно, что борьба с меньшинствами вносит важную лепту в построение нашего великорусского государства. Даже с классических марксистских позиций ЛГБТ-борьба может пониматься как борьба с неоплачиваемым репродуктивным трудом. Вспомните призывы Путина к увеличению рождаемости и одновременно сокращения дотаций на материнство и детские учреждения.
Как бы то ни было, с каждым годом число людей, выходящих на повторяющиеся митинги, постепенно сокращается. И одной из ключевых причин происходящего, безусловно, является его однообразность. По большому счету то же самое случилось с общей протестной активностью, которая зависла между необходимостью «не сливать протест» и необходимостью поиска новых форм. Оппозиция между «реал-политик»уличных протестов, настаивающих на сугубо политическом измерении, и веселым артистичным действием а-ля «белый круг» напоминает мне оппозицию между индустриальным и постиндустриальным производством. Например, креативный хепенинг «белый круг» авторства журналиста Пархоменко возник на месте последнего митинга перед президентскими выборами. Митинг по идее должен был доказать всю решительность намерений протестующих, так как был последним в серии многочисленных зимних манифестаций. Никто не произносил вслух, но всем было очевидно, что при наличии политической воли именно заключительная предвыборная манифестация оппозиции должна была стать решающим боем за ее требования или как минимум за политическую инициативу.
За несколько дней до выборов власти вряд ли согласились бы на сценарий 6 мая. Даже ситуация «фонтана» была бы крайне неудобной. Но политическое выступление в самый неожиданный момент сменило не лишенное остроумности художественное действие. Я случайно попал на хепенинг на Садовом, оказавшись там после семинара «Народных наблюдателей». Должен признаться, что эмоционально это было одно из самых приятных мероприятий протестного марафона.
Однако после акции стало понятно, что в политическом смысле это провал. Вместо обострения конфликта перед выборами, СМИ получили картинки улыбающихся москвичей с комментариями о доброте Владимира Путина, который позволяет открыто выражать свои чувства. Социальные сети тоже ликовали. Ликовал без пяти минут партисипативный художник Пархоменко. Мне же все это напомнило закрытие завода с целью построить на его месте развлекательный центр с бутиками и детскими комнатами. Или центр современного искусства. Со всеми вытекающими из этого жеста портиворечивыми выводами. Рентабельность такой трансформации с точки зрения сиюминутной экономической выгоды не вызывает сомнений. Светящиеся витрины. Улыбающиеся продавщицы. Да, я и сам люблю торговые центры и провожу в них времени почти столько же, сколько в центрах современного искусства. Дело не в потреблении. Как правило, художник не может позволить себе даже среднюю потребительскую корзину. От прогулок в торговых центрах у меня всегда возникало почти наркотическое опьянение. Сопровождавшее меня несколько лет подряд пока я жил в доме, построенном на месте кирпичного завода, или же в бывших заводах, переделанных под креативные «фабрики»… Но что должно было быть на месте круга и дома? Неренатебельный кирпичный завод? Фонтан Удальцова? При всей моей симпантии, не могу уверенно утверждать, что такое решение могло бы спасти положение.
На протяжении всей своей художественной жизни я пытался выработать строгую гигиену труда. До сих пор у меня есть подробное расписание на каждый день, несмотря на некоторую неопределенность моей деятельности. Нестабильность существования на интуитивном уровне требует компенсации в выработке устоявшихся действий, привычек и т.д. Я очень хорошо понимаю радикальных советских авангардистов начала ХХ века, смеявшихся над капризной богемой, зависящей от вдохновения и прочих случайностей. Но, похоже, в сложившихся исторических условиях больше не существует простого решения, построенного на воле. Сложно поверить, что современный капитализм сможет так легко самоустраниться под натиском креативных акций и автономных зон. Но также сложно поверить, что поколение, выросшее в домах, возникших на фундаменте кирпичных заводов, сможет отказаться от любви к спонтанности и аутсайдерской бесполезности своей деятельности.
Скорее всего, решение будет найдено под стать духу времени в форме мутанта-освободителя. И, когда это произойдет, мы сможем из окон своих многоэтажек, из бойниц заброшенных заводов, подземных парковок торговых центров, из светящихся экранов лэптопов увидеть коммунистический горизонт.
