Ольга Кабанова
Московский музей современного искусства 3 ноября – 5 декабря 2010
Ретроспектива Ивана Чуйкова в Ермолаевском переулке устроена Московским музеем современного искусства и галереей «Риджина» к 75-летию художника, но особой торжественности, приличествующей столь серьезному юбилею, не имеет. Выставка, умно и вдохновенно составленная куратором Людмилой Бредихиной совместно, разумеется, с автором, полностью соответствует правилам Чуйкова, которые он сам для себя принял еще лет сорок назад.
Первейшее — отказ от серьезности и претензий в искусстве ради игры, которая и есть свобода. И экспозиция строится так же по-чуйковски — принципиально непоследовательно, в ней соединены части разных серий, маркирующие периоды его рабочей жизни: «Фрагменты», «Дорожные знаки», «Окна», «Инь-ян», «Виртуальные скульптуры». Из этих частей-фрагментов картин, инсталляций, объектов и оконных рам, заменяющих традиционный холст в раме, из опытов с пустотой и иллюзиями зрительского восприятия возникает новое целое — выставка «Лабиринты». И выглядит это сложно составленное целое так же естественно и сильно, как триптих Чуйкова «Закат I», объединяющий несоединимое по сюжету и фактуре: изображения женских тел в духе старой живописи, плакатной красной звезды и небрежно накрашенного синего моря. Это новое целое обнаруживает в художнике, хорошо, казалось бы, изученном, высоко ценимом и любимом в нашей художественной среде (чему свидетельство — книга о Чуйкове, выпущенная «Риджиной» к выставке и юбилею), раньше не вполне очевидное. Или подтверждает известное. Во-первых, его старые работы выглядят если не актуально, то свежо и даже молодежно: «Далекое и близкое» (листочки с описанием возможных картин, 1976) и «Программированные рисунки» (программа, как составить картину из неба, дерева и силуэта девушки, 1975) понятны без объяснений на новом, сегодняшнем, уровне восприятия.
Во-вторых, хотя никто и не оспаривает причастности интеллектуала-игрока Чуйкова к концептуалистам, перфекционистская законченность даже самых принципиально небрежных его вещей, их эстетическая ясность и самодостаточность не дают возможности ограничиться этим определением. Очевидно, что его триптихи, крашеные окна и пейзажи с ввинченными светильниками ничем не уступают мировой классике современного искусства — коллажам Роберта Раушенберга, например. И если не висят с ними рядом в лучших мировых музеях современного искусства, то нечего грустить — вещи Чуйкова в Третьяковке и Русском музее приближают наши национальные сокровищницы к этим арт-меккам.
Ретроспектива Ивана Чуйкова могла бы выглядеть абсолютно победной, настолько сильны, энергичны и ярки показанные на ней работы. И незаурядно коммуникативны — все оперативные рецензии на «Лабиринты» на удивление полны личных трактовок авторов, и вообще о художественной деятельности этого художника охотно рассуждают интеллектуалы, хотя он и сам про себя много всего рассказал. Просто игры, которыми занимается Чуйков, не герметичны, он не с самим собой, богом, живописью и близким кругом выясняет отношения, он планомерно исследует правила отражения реальности, делясь со зрителем результатами наблюдений. Но не утверждает, что хоть в чем-то достиг понимания.
Выставка заканчивается инсталляцией, давшей ей название. Пройдя обозначенный на полу лабиринт по правилам или как захотят, зрители получают табличку со словом «свободны». И это благородно ироничная, печальная метафора прожитой ради свободы жизни, приличествующая возрасту автора. Так что никакой победности и юношеского энтузиазма.
