Андрей Ерофеев, искусствовед, куратор

В дискуссиях вокруг группы «Война», разгоревшихся после ареста ее членов, обнаружилось, что абсолютное большинство спорящих полагает: художники должны понести наказание. Они совершали акты вандализма и воровства, портили общественное и ведомственное имущество, то есть шли на сознательное нарушение закона. Спор идет о степени строгости наказания. Тот факт, что перед нами преступники, практически никто не подвергает сомнению. В то же время в самых широких кругах российского общества (отнюдь не только либерального) выходки группы «Война» ценятся чрезвычайно высоко. Сайт, на котором выложена документация акций «Войны», бьет рекорды посещаемости. Уверен, что даже президент Медведев, посмотрев видео акции «Войны» на Литейном мосту, вздернул свои четкие брови и присвистнул от изумления: «Ни фига себе!»

Художник совершает предосудительные поступки не ради забавы и не из баловства, а потому, что хочет нормализовать отношения человека и власти

Гигантское граффити с изоб­ражением члена, медленно и торжественно поднимающееся вместе с фермой разводного моста прямо напротив здания ФСБ в Петербурге, огромная проекция рисунка черепа с костями на Доме Правительства в Москве и последовавшая инсценировка штурма этого здания — все это приводит в восторг большинство сограждан, поскольку наглядно демонстрирует бессилие, нерасторопность, глупость, трусость милиции, наглость чиновничества. Но еще перформансы «Войны» дарят пассивному и размякшему российскому обывателю радость лицезреть акты возмездия, действия, которыми общество мечтало бы ответить на произвол властей. Аналогичной поддержкой (по опросам радио «Эхо Москвы») пользовались и действия «защитников Химкинского леса», некоторое время назад громивших здание администрации города Химки, и даже зверские расправы над милиционерами, учиненные «приморскими партизанами». Конечно, в этом ряду поступки «Войны» самые безобидные, но все же проступки. Мне представляется, что и общество, и власти, и даже многие художники не видят большой разницы между «Войной» и политическими активистами, экстремистами разных политических движений. И те и другие, может быть, неплохо веселят публику, но всех их тем не менее следует как можно скорее обезвредить. Так думают многие. Эти умонастроения и имел в виду Лев Рубинштейн, когда заявил на церемонии вручения премии Кандинского за 2010 год, что хорошо бы научиться наконец отличать настоящего хулигана от ар­тиста, играющего роль хулигана.

Да, многие не верят, что акции «Войны» — это авангардные театральные инсценировки. Когда Олег Кулик выскакивал собакой на улицу и зубами рвал чьи-то шубы, спектакль был куда более очевидным. Такую экстравагантную «загогулину» не смог бы придумать никто другой. Это было уникальное авторское высказывание, за которым стояла целая «философия», о которой нам сам же Кулик и поведал. А в случае с «Войной» мы имеем дело с самым банальным высказыванием («В жопу культуру — идем в прокуратуру!»), грубым, иногда по-детски глупым («Гад — вонючка — серая тучка!»), зачастую неприлично-матерным, ничем практически не отличимым от криков футбольных фанатов. За радикальным перформансистом обычно стоит институция (галерея, биеннале, фестиваль), а также искушенный зритель с видеокамерой и фотоаппаратом. Прибывшая по тревоге милиция довольствуется успокоительными аргументами («Это тут у нас актеры кино снимают»). И хотя их не поставили заранее в известность, милиционеры склонны согласиться с происходящим. А если, скажем, те же милиционеры вдруг наталкиваются на скульптуру группы «ПГ» «Мертвый мент» с торчащим в башке топором, то и здесь склонны все прощать, принимая суетливые кураторские объяснения. Но вот перформансы «Войны» ничем не защищены. Они не согласованы с властью, ибо сделаны против этой власти. С целью нанести ей моральный ущерб и подорвать миф о ее всемогуществе. Если перформанс называется «Унижение мента в его доме» и происходит не в театре и не в музее, а непосредственно в отделении милиции, то никто и никак не сможет примирить с ним милиционеров.

Но кто решил, что все, что делается в публичном пространстве, должно быть санкционировано милицией? Город не заповедная территория властей, а общая собственность граждан. И если подавляющее большинство граждан Петербурга возмущено, скажем, намерением администрации строить газпромовский фаллический объект напротив Смольного, то почему законный ответ в виде нарисованного на Литейном мосту члена нужно считать хулиганством? Это есть в прямом смысле слова «голос улицы», а также ее характерный жест. Население имеет право на несимметричный ответ в виде граффити, если все легитимные средства борьбы исчерпаны. Ярость дискуссий, острословие публицистов, желчь карикатуристов оказались бессильны — власть отвернулась и не слышит. Группа «Война» реагирует на этот отказ от словесного диалога. На наглый жест власти они отвечают неприличным жестом. Неужели вы думаете, что было бы лучше, если бы под фундамент идиотского небоскреба какие-нибудь народные мстители заложили бы настоящую бомбу? А ведь такое случится, если у нас начнут сажать радикальных художников. Тут надо выбирать. Либо господа начальники будут терпеть группу «Война» с ее символическим протестом, либо получат настоящий террор. Я убежден, что сцеживание пара общественного возмущения через искусство «Войны», подобных ей групп и одиночек спасает общество от разрушительных акций партизан и революционеров.

Высказывание, обезличенное, коллективное, «общенародное» никак не давалось искусству, хотя и являлось заветной мечтой авангарда. Лишь в 1980-х был наконец налажен у нас широкий взаимообмен словесными, рисованными и музыкальными образами между «неподготовленной» публикой и художниками. Ценой отказа от музея и выхода на улицу, а потом и в интернет. Оба эти пространства — натуральное и виртуальное — играют взаимодополняющую роль в произведениях группы «Война». В первом случается умело сконструированное художниками реальное происшествие, анонимное и неожиданное, как все события текущей жизни.

А в виртуальном пространстве это событие описывается в категориях искусства, как авторский перформанс. Таким образом, в реальном пространстве произведение «Войны» маскирует свое искусственное, проектное происхождение. Поскольку узнаваемая художественность жеста на улице (скажем, выставка картин на мосту) недопустима при задаче создания «общенародного» образа. Она ослабляет силу высказывания, делает его узко специальным, относящимся исключительно к фигуре художника. А кто такой художник в массовом сознании? Никто, фигляр. Поэтому «Война» выстраивает свои акции-спектакли по лекалам общего знания и умения. Так мог бы сделать любой! Гениальная точность находки ключевого образа вуалируется его чрезвычайной простотой и вульгарностью.

Думаете, я один такой апологет «Войны» выискался? Нет, извольте прочитать слова Андрея Монастырского: «Если б не группа “Война”, российское современное искусство было бы жалкой провинциальной коммерческой еб..тней!»

Так все-таки судить или не судить? Муссируя несколько разбитых группой «Война» мигалок, испачканный краской мост и украденную сумку продуктов, мы как-то упускаем из виду, что существует вокруг нас множество профессий, предполагающих известный вандализм и нарушение частной собственности. Например, пожарный не вызовет у вас особого ужаса, если в процессе тушения пожара в соседней квартире поломает вашу мебель. А омоновец, браво защищающий резиновой дубиной пугливого обывателя от натиска ультраправых? А хирург? А лесник? Художник совершает предосудительные поступки не ради забавы и не из баловства, а потому, что хочет нормализовать отношения человека и власти. Он как чуткий рецептор реагирует на опасные разрывы в общественных связях. Можно заглушить рецептор — социальные деформации только усугубятся. Однако относительно мелкая порча имущества людьми вандалоемких профессий ради оздоровления природы, общества или человека не замечается лишь в самый критический момент, но в последующем легко может стать предметом судебного разбирательства. Пожарных и хирургов судят, но особым, неформальным судом. Поэтому и в ситуации уголовного процесса, навязанного группе «Война», я призываю к справедливому снисхождению и к чисто символическому наказанию не из гуманных соображений, но исходя из профессиональной специфики художника публичного искусства. «Штраф, но не тюрьма» — таков мой лозунг для этого суда. А погасить этот штраф могли бы институции или прозорливые меценаты, для которых художественное и общественное значение искусства группы «Война» не вызывает сомнения. Таких нет пока в России? Найдутся в дружественной Европе.