Анна Матвеева

В Русском музее открылась выставка Петра Кончаловского (1876–1956). Эта масштабная ретроспектива — отличный образец того, как можно показать извилистый творческий путь художника, который застал разные времена и к каждым умел приспособиться. Дистанцию от «Бубнового валета» до Сталинской премии Кончаловский преодолел слишком непринужденно, чтобы избежать подозрений в беспринципности. Однако это не мешает ему оставаться одним из самых интригующих персонажей истории русского искусства. Никто не знает, как это возможно числить себя сразу учеником Сурикова и Сезанна. Трудиться одновременно над патетическим портретом православного святого Антония Римлянина и над картиной «Миша, сходи за пивом!».

Выставка не состоялась бы без содействия фонда Петра Кончаловского: немалая часть картин принадлежит фонду, который и выступил инициатором выставки. Фонд создал и возглавляет кинорежиссер Андрей Кончаловский, поэтому вернисаж напоминал светский раут: звездные гости — сам Кончаловский и его брат Никита Михалков — и толпа репортеров, которую потомки художника интересовали явно больше, чем его картины.

Картин же на выставке более 120 — из собрания самого ГРМ, Третьяковской галереи, частных коллекций и, как уже было сказано, из фонда Кончаловского. Самые ранние датируются концом 1900-х годов, самая поздняя — натюрморт «Яблоки в решете», написанный художником в 1955 году, за год до смерти. Экспозиция сделана очень академично: строгая хронологическая развеска, четкое деление выставки на сектора, на стенах рядом с картинами — цитаты из высказываний самого Кончаловского о сути искусства и собственном творчестве, плюс интерактивные экраны, на которых можно просмотреть электронный каталог выставки и прочитать биографию художника. Русский музей —> проявил старание и честно выжал из творчества Кончаловского все, что мог.

Петр Кончаловский не был несгибаемым бунтарем и всегда держал нос по ветру. Его ретроспективная выставка — своего рода дайджест истории отечественной xудожественной моды первой половины XX века. Кончаловский — пожалуй, один из самыx универсальныx xудожников своего времени. Он участвовал в выставкаx и «Бубнового валета», и «Мира искусства», и АXРР, преподавал во ВХУТЕМАСе и Гинxуке, жил в Италии и Франции. Он увлекался тем, чем была увлечена эпоxа: то Сезанном, то Ван Гогом, то Браком, то Пикассо. Вовремя перешел от формальныx поисков к реализму. Всегда был «в струе» как в искусстве, так и в частной жизни: современники описывают лауреата Сталинской премии и персонального пенсионера всесоюзного значения как «советского барина». В общем, понятно, почему у потомков xудожника, пошедшиx по кинематографической стезе, в генаx заложена такая уникальная приспособляемость.

Выставку открывают пейзажи 1907 года, написанные Кончаловским в своей усадьбе в Белкине Калужской губернии. В них уже виден дух времени: игра с оттенками, с освещением, утрированно широкий мазок выдают в белкинских пейзажах знакомство с французским импрессионизмом. Знакомство продолжилось в следующем году уже на родине импрессионизма: в работах 1908 года «Версаль. Плющи» и «Апельсины» Кончаловский признается в любви Сезанну, и сезаннизм отныне будет самым важным фактором, повлиявшим на все последующее творчество художника. Вскоре Кончаловский, как губка, впитывает в себя и творчество Ван Гога, оммажем которому становятся «Сан-Максим. Пальмы» ­1908-го и «Ирисы» 1911 года. Сам Кончаловский не только не отрицал влияния на него французских титанов, но напротив, высоко ценил его. «Ван Гог и Сезанн, мне кажется, не противоречат друг другу, — писал он. — Их творчество стремится по одному руслу, они близки перед лицом природы, потому что оба они — потомки и продолжение великого Моне».

Дальше начинаются веяния авангарда, которые Кончаловский ловит на лету, но никогда не позволяет себе слишком увлечься. У него всегда достаточно спокойная живопись, «похожая на кого-то» в смягченном варианте. «Чайная в Хотьково» и «Под Сиеной» 1912 года уже несут на себе отпечаток формальных поисков футуристов и кубистов, а «Натюрморт. Самовар» и «Натурщица у печки» 1917 года — уже вполне являются мягким вариантом кубистического Пикассо. Тем не менее главной отдушиной для художника остается сезаннизм — именно его тенью осенены большие семейные портреты Кончаловского, которым посвящен отдельный зал: сам художник, жена Ольга Сурикова (дочь художника Василия Сурикова), сын Михаил и дочь Наталья — его излюбленные модели.

В 1920-е годы Кончаловский создал свой известный «Новгородский цикл». Хрестоматийные «Новгородцы», «Возвращение с ярмарки» и «На Ильмень-озере» в наименьшей степени несут на себе отпечаток сезаннизма: вообще они выглядят так, как будто пришли не из 1920-х, а из 1950-х. Позже Кончаловский создаст множество образцов стопроцентного социалистического реализма — например, портрет Веры Дуловой (1945) или «Пионы в корзине» (1935). Но и от сезаннистской манеры он никогда не отказывался. Так, огромный холст «На полдни» — идиллический пейзаж с коровами у реки — был бы вполне импрессионистским, если бы не вставленные в него фигурки колхозниц.