Диплом Школы современного искусства гарантирует, что вы и в самом деле стали художником. Теперь все, что вы сделали, официально считается искусством. Но если западный арт-мир страдает от перепроизводства современных художников, то у нас их остро не хватает – развивающуюся инфраструктуру арт-площадок надо чем-то заполнять. С начала 90-х главным инкубатором творческих единиц был Институт проблем современного искусства – в этом декабре ему стукнуло 20 лет. Но в последние годы ситуация изменилась: на смену поколению ИПСИ приходят медиахулиганы из школы Родченко.

Революция сделает всех художниками

Валерий Леденев, Александра Новоженова

Преподаватель школы Родченко, критик, куратор и художник Давид Рифф поговорил с «Артхроникой» о том, почему искусство – это социальный дарвинизм, что такое резервная армия творческого труда и зачем художнику ученая степень.

Что такое образовательный поворот, о котором все говорят?
С середины 2000-х активно обсуждается необходимость переосмыслить художественное образование. Художники борются за право тратить время на самообразование и на обширные исследования, а институции прибегают к образовательным практикам в довольно неожиданных формах. Одной из центральных проблем documenta 12 в 2007-м были эстетическое образование и его политическое измерение, а Manifesta 6, которая так и не состоялась, вообще должна была проходить в формате школы. Основной посыл здесь в том, что в существующей образовательной системе что-то не так, она находится в серьезном кризисе, который требует инновационных решений.

Сегодня современные художники получают не только высшее образование, но и докторские степени. Один из широко обсуждаемых вопросов – нужен ли Artist’s Phd или художнику лучше вообще оставаться самоучкой

В чем суть этого кризиса?
В художественном образовании происходят большие перемены. В 1980‒2000-е годы в Западной Европе эта область разрослась до промышленных масштабов, и теперь ее будущее в высшей степени туманно ‒ скорее всего образовательные институции перейдут в частные руки и будут экспортиро-ваться в растущие города Восточной Европы, Азии и Среднего Востока. Неясно, смогут ли и дальше Европа и США содержать такое количество художников. Но есть и другая вероятность – что даун-шифтинг и «творческие» революции превратят в художников всех поголовно. Образовательный поворот стал попыткой отрефлексировать эту неясность и выработать альтернативные формы внутри новой диалектики искусства и образования. Появляются новые программы, в рамках которых худож-ники получают докторские степени (Artist’s PhD). Смысл всего этого – дать художнику возможность работать в своем особом временном режиме, который был бы невозможен в условиях конкуренции.

Чем отличается исследование художника от работы ученого?
то сложный вопрос, который всегда стоит перед художниками, использующими научные методы. Есть одно принципиальное различие: научный результат можно фальсифицировать, в то время как искусство – как и религию – фальсифицировать нельзя. Пользуясь этим, художник может ставить под вопрос то, что обычно мы называем «знанием». Он может художественно осмыслить социальные отношения или идеи. Искусство может выявить «слепые пятна», существующие в обществе, и выразить те чаяния, которые никто не раньше выразить не мог. Но оно может оставаться и чистой иллюзией.

Почему арт-образование получает все большее распространение?
В разных местах на это есть свои причины. Одно объяснение заключается в том, что неолиберальная идеология креативности требует производства все новых кадров для растущей индустрии досуга и развлечений. На Западе этот спрос более-менее удовлетворен, и арт-школы, чтобы выжить, открывают филиалы в Китае и Абу-Даби. В Москве ситуация иная: она стала результатом кризиса не только в художественном образовании, но и в коммуникации с новыми аудиториями. Искусство остается закрытой сферой. Что объясняет необходимость не только в арт-школах, но и в лекционных программах для широкой публики. Кроме того, все это образовательное оживление добавляет легитимности и престижа тому, что в другом случае показалось бы пустым и поверхностным, собственно, этого все и хотят от искусства. Местная элита стала гораздо больше интересоваться образованием, начиная с кризиса 2008 года: надо ведь знать, что покупаешь, прежде чем потратить деньги. Но в конечном итоге за каждой образовательной инициативой стоят свои обстоятельства и заинтересованные лица.

На западе существует проблема перепроизводства арт-выпускников. при этом худож-никами становятся единицы. Как тогда называть тех, кто не стал художником?
Я бы назвал их резервной армией творческого труда. Но это не те безработные, о которых говорил Маркс, рассуждая о резервной армии индустрии. Скорее это фрилансеры и художники, вынужденные подрабатывать на разнообразных «творческих» работах. Огромное количество разбирающихся в культуре людей привносят эту самую культуру и «креативность» даже в сферу обслуживания. Что напоминает Голливуд, где каждый официант наверняка безработный актер. Время от времени художественное сообщество активирует потенциал этих людей, но по большей части они остаются вне зоны видимости. Если вы спросите их, чем они занимаются и кто они есть, вам, конечно, ответят, что они художники, но очевидно, что на жизнь они зарабатывают чем-то другим.

А в социально справедливом мире этот резерв был бы при деле?
Наверное, в идеальном мире художественное образование не было бы таким социальным дарвинизмом, каким оно является сейчас, особенно в ситуации перепроизводства и высокой конкуренции. Это очень жесткая система, и любить ее особо не за что. Возможно, в идеальном обществе у людей вообще не возникнет желания становиться художниками. Сейчас они хотят найти себе место в этом отчужденном ужасном мире и думают, что искусство поможет им в этом. Неизвестно, хотят ли они на самом деле делать искусство и есть ли у них к этому талант.

ДАВИД РИФФ занимается преподаванием не только в Школе Родченко. Он принимает активное участие в самообразовательных кружковых инициативах, которые считает альтернативой институциональному образованию. Одной из таких инициатив был кружок по изучению Маркса на английском: занятия специально велись на языке не родном для большинства участников: никто не чувствовал себя «слишком умным», и даже художники, которые сами имели преподавательский опыт, получали приятную возможность расслабиться и не пытаться быть всезнайками

То есть арт-образование- это средство борьбы отчужденностью?
Глядя на студентов Родченко, я могу сказать, что так и есть. На собеседовании мы спрашиваем: почему вы хотите тут учиться? Вы получили прекрасное образование юриста, экономиста, почему бы вам не работать по специальности? И они отвечают: «Я хочу творчески реализоваться, а моя профессия скучная». Мы живем в мире, где все, что тебя окружает, тебе не принадлежит. И возникает иллюзия, что существует некая свободная территория – это территория современного искусства.

Выучившиеся за границей художники привозят обратно тренды, которые воспринима-ются как индивидуальный стиль. вы видите тут проблему?
Не думаю, что Ира Корина или даже Арсений Жиляев вписываются в какой бы то ни было западный «тренд». Главное, что дало им образование за границей, – чувство автономности. Но художники и их автономия всегда являются инструментами какой-то «креативной» культурной политики. Система хочет взращивать автономных творческих индивидов, но потом бросает их на произвол судьбы. И образовательный поворот как раз связан с организаций новых сообществ и коллективов, внутри кото-рых обычные стереотипы функционирования культурной индустрии были бы преодолены.