Анастасия Сырова, Михаил Боде

Ральф Касперс, чью выставку показали в Московском музее современного искусства, — представитель юссельдорфской школы фотографии, основанной в 1970-е годы Берндом и Хиллой Бехер. Анастасия Сырова и Михаил Боде выясняли, как эта школа существует сегодня и чем немецкого фотографа заинтересовал московский стадион «Лужники».

В: Расскажите, пожалуйста, о своей учебе в Дюссельдорфской академии искусств. Вы ведь были студентом знаменитых Бернда и Хиллы Бехер?
О: Со времен моей учебы и до сегодняшнего дня я размышляю о различных подходах к фотографии как средству современного искусства. Меня интересуют и история этого вида искусства, и разновидности его формального языка. Бернд Бехер начал преподавать в академии во второй половине семидесятых годов. В то же самое время я начал изучать фотографию и графику в Академии визуальных искусств Дюссельдорфа, где также преподавали фотографию. В те дни в Дюссельдорфе кипела очень активная художественная жизнь, и фотография всегда была ее частью.

В: Как бы вы определили свое творчество в контексте дюссельдорфской школы фотографии или в более широком контексте современной концептуальной фотографии?
О: Термин «дюссельдорфская школа фотографии» изначально связан с именами Бехеров и их концептуальной серией лаконичных черно-белых фотографий, а также с их студентами, которые уже в цветных работах фиксировали культурный контекст, прежде всего архитектуру. Эти фотографические серии были выдержаны в нейтрально-документальном стиле. Что касается моих крупноформатных пейзажей, городских и архитектурных видов, в них основным выразительным элементом стал свет. Поскольку я стремлюсь к метафорическому и символическому прочтению, среди моих работ встречаются и постановочные фотографии.

В: Бехеры снимали промышленную архитектуру, свои снимки они называли «анонимными скульптурами». Один из самых успешных их учеников Томас Руфф известен объективными, почти паспортными фотопортретами. Если вспомнить ваши фотографии с патронами для автомата Калашникова, пачками бумажных евро, золотыми слитками, черной икрой и так далее, можно ли сказать, что вам интересны скопления банальных предметов?
О: Работы, о которых вы упоминаете, это лишь часть моего творчества. В них изображены предметы с символическим смыслом, с разных сторон характеризующие наше общество. Но мне интересны не скопления банальных предметов сами по себе, а такие скопления предметов, которые освещают разные аспекты существования человеческого общества. Когда вы видите на снимках гильзы от патронов или банкноты, вы сначала не осознаете, что перед вами, и понимаете это только тогда, когда подходите ближе или прочитываете название. Вы понимаете, что в этих композициях содержится некое высказывание на важную общественную тему. В случае с гильзами речь идет о войне и насилии — это вечные исторические угрозы. Другие работы из этой серии изображают зубы, волосы, обрезки ногтей или сотни петушиных голов — все они повествуют о круговороте жизни и энергии и символически воплощают принцип pars pro toto, «часть вместо целого». До того как я занялся этими сериями, я фотографировал единичные объекты на белом фоне, словно помещенные в вакуум. С помощью этого приема фотографии хлеба или яйца, портрет бразильца-транссексуала, изображение гориллы, горстки пепла, метеорита или книги о концентрационных лагерях превратились в символы.

В: Эти ваши работы напоминают о таких вещах Уорхола, как «Револьвер», «Ножи» или «Доллар». Можно ли назвать ваше творчество своего рода нео-поп-артом?
О: Нет. Уорхол пользовался фотографиями из средств массовой информации. Объекты моих композиций не были взяты из каких-то источников массовой культуры. Они задуманы как индивидуальные символы, метафоры и комментарии к проблемам нашего общества.

Вы видите только то, что знаете, или то, во что вам хочется верить

В: Скажите, огромная стопка банкнот в работе «Один миллион евро» выглядит чрезвычайно натурально; она получена с помощью цифровой обработки? Или это настоящие купюры?
О: Я сложил в стопку настоящие купюры по 500 евро и сделал снимок сбоку так, что трудно понять, что это — настоящие деньги или бумажки? Таким способом я нейтрализую то влияние, которое оказывают деньги на наше общество. В то же время эта работа обыгрывает двусмысленность документальной фотографии — вы видите только то, что знаете, или то, во что вам хочется верить. Это всегда так, даже в настоящей документальной съемке.

В: С какой точки зрения вам интересны русские иконы? Вы считаете их символом русской идентичности или элементом массовой культуры?
О: Мой интерес к русской иконе связан с интересом к вопросам веры вообще. В этом же ключе мои интерпретации Десяти заповедей Ветхого Завета или изображения людей, собравшихся в Стоунхендже в день летнего солнцестояния. Русская икона — это символ веры. Размышляя о моих русских друзьях и знакомых, я всегда поражался, что для них нет принципиальной разницы между висящей на стене настоящей иконой и вырезанной из газеты репродукцией в бумажнике. Важно содержание, то есть вера. На моих фотографиях — три глянцевые штампованные иконы, сделанные русским художником, который живет в Мюнхене. Их настоящий размер — 45 см. У каждой религии и культуры есть свои символы. С самого детства меня привлекали и впечатляли красочные русские символы, которые теперь появляются в моих работах.

В: Вам известно, что символические изображения русских икон встречаются у российских концептуалистов, например, у Александра Косолапова?
О: Нет, я не был знаком с его работами, когда я начал использовать изображения русских икон в фотографиях. Скорее меня вдохновил фильм Андрея Тарковского «Андрей Рублев». В 1980-е годы фильмы Тарковского часто показывали в Европе, и мне они очень нравились.

В: Знаете ли вы, насколько негативно российское общество воспринимает использование религиозной символики в современном искусстве?
О: Нет, да меня это и не волнует, поскольку меня в религиозной теме интересуют символы веры, важные для разных культур. Я не стремлюсь делать фотографии икон провокационными.

В: Чем вам интересны стадион «Лужники» и Кремлевская стена, которые вы так часто фотографируете?
О: Пейзажи, городские и архитектурные виды всегда играли важную роль в моем творчестве. Я воспринимаю эти мотивы как символы общества и культуры. Помимо этого, мои фотографии стен могут прочитываться не только как символы защиты, но и как метафоры границ и ограничений — в этом смысле в них есть что-то политическое.

В: Работа 2007 года «Документ F321» — это снятая крупным планом книга о концентрационных лагерях. Это знак покаяния германского народа или символ трагедии и катастрофы вообще, как «Электрический стул» Уорхола? Что для вас важнее в целом, этика или эстетика?
О: И то и другое — и знак покаяния, и символ трагедии и катастрофы вообще. В своих фотографиях я размышляю об этике, используя эстетику и тщательно отбирая темы. Как я уже упоминал, меня вдохновляли многие области фотографии. Я изучал не только формальный язык фотографии как искусства, но и ее возможности в рекламе. В 1970-е годы не только концептуальная, но и рекламная фотография была очень креативной. Здесь можно вспомнить сильные образы, например, те, что были созданы немецким фотографом-рекламщиком Чарльзом Уилпом.

В: Как организован ваш рабочий процесс? У вас есть ассистенты? Сколько времени занимает производство одной фотографии?
О: Все фотографии тщательно планируются, среди них нет случайных снимков. Период от рождения идеи до завершения работы иногда растягивается на пару лет. Когда я снимал в зданиях фондовых бирж по всему миру, мне требовалось получать разрешения. Я всегда провожу большую подготовительную работу для каждой фотографии, и в этом процессе мне помогают ассистенты.

В: Сколько у вас камер? Какая из них любимая?
О: У меня несколько камер, но в основном я работаю с аналоговой фотографией. Многие снимки я делаю широкоформатной камерой Linhof, а в путешествия беру с собой Master Technika. Цифровая камера иногда помогает на стадии подготовки проекта.

В: Вам нравится снимать для себя — путешествия, например, или ваших родных?
О: Я исследую достаточно широкий спектр сюжетов. Поскольку я всегда сосредоточенно и детально прорабатываю каждую тему, возможности моего восприятия оказываются исчерпанными. Семейные фотографии и снимки в путешествиях обычно делает моя жена, которая всегда участвует в моей работе и сопровождает меня в поездках.