Вид экспозиции выставки Manifesta 9. Генк, Бельгия, 2012 © Валерий Леденёв
В институте УНИК начинает работу образовательная программа «Критика и кураторство в современном искусстве». АРСЕНИЙ ЖИЛЯЕВ поговорил с авторами курса МАРИЕЙ ЧЕХОНАДСКИХ и АЛЕКСАНДРОМ ЕВАНГЕЛИ о самой программе, необходимости переформатирования знаний, а также оптимистическом и пессимистическом вариантах будущего студентов и самой профессии куратора
– Расскажите, почему именно сейчас в России начала 2013 года появляются кураторские курсы?
Александр Евангели: В этом году интерес к этой области стал еще более заметен, но появился он раньше. Курсы кураторства и критики проходили осенью 2011 года там же в институте УНИК. Мы мобилизовали лучших в своем деле, самых авторитетных в нашем сообществе. Курс по теории кураторства специально для нас подготовил Виктор Мизиано, Костя Бохоров читал историю кураторства, Женя Кикодзе — историю идей в современном искусстве, Иосиф Бакштейн рассказывал о биеннальном движении, мы с Андреем Ковалевым вели мастер-классы по критике, Оксана Саркисян учила музейному экспонированию, Ира Кулик – истории искусства, Стас Шурипа и я читали теорию. Было много приглашенных специалистов, которые объясняли устройство того, в чем хорошо разбирались — галеристы, журналисты, коллекционеры, оценщики, музейщики, аукционеры, теоретики, художники. Проект получился удачным, выпускники получили дипломы. Но нацелен он был в основном на студентов ВУЗов. Теперь встал вопрос о развитии в более открытый формат — этим занялась Маша [Чехонадских]. Новый формат станет более структурированным и ясным. В феврале мы увидим, кто пришел на новый поток. Люди хотят учиться, а негде. Традиционное образование в кризисе, система не учит, а торгует дипломами. И интерес к современному искусству удовлетворяется в стенах негосударственных институций профессиональными инициативами вроде нашей.
– А как появилась идея?
Александр Евангели © Валерий Леденёв
А.Е.:В связи со своим курсом в Школе Родченко я знакомился с программами западных арт-школ и видел их глубокую встроенность в неблизкие Москве контексты. А летом 2011 позвонила ректор института УНИК Светлана Врубель, предложила встретиться и обсудить растущий интерес к искусству. Мы встретились, я написал программу, привлек преподавателей. Осенью начали работать, приводить утопию в соответствие с действительностью. Год работы дал нам понимание реалистичности программы — и в смысле способности студентов ее воспринимать и соответствовать нашим требованиям, и в смысле наших возможностей, потому что подобные инициативы всегда ограничены ресурсами. Мы преодолели трудности становления, вышли на следующий этап.
– Всем известно, что кураторству научить чуть ли не сложнее, чем производству искусства художнику. Расскажите, из чего состоят ваши курсы.
А.Е.: Это как научить производству идей. Но есть слой знаний и навыков, которые можно передавать как профессию — аналитические, экспозиционные, логистические, вкусовые. В общих чертах — есть теоретический блок общих и специальных знаний, и есть практика — обучение навыкам рецензирования, письма, профессионального общения, коллективной и самостоятельной работы. Маша как разработчик новой программы может подробно рассказать.
Мария Чехонадских: Во главе угла при разработке программы стояла идея рационализации тех подходов и методов обучения кураторов и критиков, которые хаотическим образом возникли и сложились в местных реалиях образовательной системы. То есть изначально я, как разработчик программы курса, отталкивалась от наших возможностей – преподавательского, интеллектуального и институционального ресурса. Под «рационализацией» я понимаю прежде всего систематизацию авторских курсов лекторов и преподавателей, что предполагает заполнение лакун в образовательной программе, например, акцент на подробном изучении истории и теории искусства в первом семестре, а затем переход к семинарским и практическим занятиям и дополнительным лекциям с авторским уклоном. В реалиях постсоветской культуры неформальных отношений это довольно сложная задача. Есть преподаватели, которые хотят читать только авторские курсы, тогда как классическая история искусства считается чем-то слишком академическим и занудным. Однако по факту студенты не ориентируются в картографии современного искусства. Они слышали, что такое поп-арт и концептуализм, но вряд ли знают про феминистское и постколониальное искусство. Впрочем, они плохо знают и искусство начала ХХ века. Кроме того, концептуализм – это крайне разнородное течение, чаще всего из него вытесняется история ленд-арта и институциональной критики. Именно поэтому мы Сашей настаивали на увеличении количества часов по истории искусства. При этом, мы переформатировали авторские курсы для задач нашей специализации.
Программа составлена по принципу модульного обучения. Я стремилась разработать систему пошагового освоения знаний: от модуля к модулю мы должны прийти к подготовке дипломной работы – выставочной концепции или исследовательскому проекту. В течение полутора лет студенты обучаются по трем основным модулям – «Теория и история искусства», «Художественная критика», «Кураторство и выставочная деятельность» – и проходят дополнительный модуль подготовки итоговой работы – «профориентирование», то есть блок практических занятий, позволяющих освоить основы профессии и прийти к итоговой работе. Кроме того, каждый семестр сопровождается неделей практики: активным посещением различных культурных мероприятий. Итоговой работой является индивидуальный «исследовательский журнал» арт-критика – подборка рецензий, визуальных материалов и аналитических текстов или индивидуальное/групповое портфолио куратора – подробная концепция выставочного или исследовательского проекта, на выбор студента.
– Кто же абитуриенты? Кто слушатель?
А.Е.: Сначала это были студенты-культурологи старших курсов с хорошим знанием истории, в том числе истории искусства. Но требовалось переформатирование этих знаний в сторону современного видения. После вводного курса истории визуальности начиналась работа с современным искусством. С этого года аудитория расширяется, учиться у нас могут все желающие.
Мария Чехонадских © Валерий Леденёв
М.Ч.:Состав людей пока довольно разнородный, но абитуриентов объединяет высокая степень мотивации к изучаемому предмету и профессиональный интерес к практикам современного искусства. Условно говоря, это люди, которые уже так или иначе работают в сфере современного искусства или же связанны с контекстом современного искусства, но чувствуют необходимость дополнительной подготовки, поскольку имеют непрофильное образование.
– Каким вы видите будущее своих студентов, каковы оптимистические и пессимистические варианты?
А.Е.: Оптимистический вариант — журналист, профессионально пишущий об искусстве, независимый или галерейный куратор, такие выпускники у нас есть. Независимо от вариантов — это новый уровень восприятия искусства, эстетическая вменяемость и адекватность. Консерватизм силен даже в студентах, он мешает критично смотреть на вещи.
Вообще, ближайшее будущее людей, решивших связать жизнь с современным искусством, не кажется мне блистательным. Пока политический режим цензурирует социальную жизнь, отношение к современному искусству останется негативным, потому что визуальный язык власти — это традиционное искусство. Образование дает навык ориентирования в профессиональной проблематике, но не гарантии будущего, и пессимистический вариант выглядит реалистичнее остальных.
М.Ч.: Я присоединяюсь к пессимистическим прогнозам Саши. Откровенно и без купюр я рассказываю студентам, если такая возможность у меня есть, о всевозможных камнях преткновения работников культуры и искусства в наших локальных условиях. Всем должно быть понятно, что у нас нет институциональных кураторов, а работа критика часто сводится к журналистским репортажам. Поэтому у нас написано в анонсе, что возможные профессии в сфере современного искусства пока ограничиваются менеджерской и журналистской работой. Тем не менее, адекватный и подготовленный к серьезной работе специалист, как мне кажется, может способствовать изменению ситуации, например, работая координатором проектов, такой специалист может внедрить должность куратора в той или иной институции, демонстрируя качественную и квалифицированную работу, которая будет выходить за рамки менеджмента. У нас пока не было таких прецедентов, но мне кажется, что все устали от кураторов-самозванцев, которые делают выставки, словно продают помидоры в магазине – чем более блестит, тем лучше. А если не блестит, то мы его нашпигуем пестицидами, чтобы увеличить стоимость.
А.Ж: Можно пару слов о кураторстве как таковом. Каким вы видитe будущее это профессии? Что будет с ней происходить в ближайшее время?
М.Ч.: Такой вопрос имеет смысл в международном контексте, мы находимся в ситуации становления и развития, но в тоже самое время именно локальные условия диктуют самые что ни на есть авангардные формы решения проблем и задач выставочной деятельности. У нас, прямо скажем, нет возможностей для кураторской работы, именно поэтому альтернативные формы широко практикуются в местных условиях, они далеко не идеальные, но из них может что-то получится.
Если говорить в целом, то еще не давно говорили, что художники вытеснили кураторов-искусствоведов, этих профессионалов-одиночек с крайне авторитарным подходом к делу. Но в какой-то момент сами художники, курирующие локальную среду или определенный круг друзей-единомышленников, стали властными и влиятельными фигурами, ничем не уступающими классической кураторской функции «начальника цеха». Сейчас есть запрос на новый формат кураторской работы, над этим форматом стоит серьезно задуматься. Для меня в свое время подобную задачу решил Виктор Мизиано, мой учитель и коллега по Художественному журналу. Он единственный самобытный российский куратор, сделавший массу открытий в области кураторской деятельности, уже вошедших в историю искусства и признанных международным экспертным сообществом. Я думаю, что его активное участие в образовательных процессах будет способствовать развитию локальной ситуации и поиску новый форм и методов кураторской работы.
А.Е.: Думаю, что наиболее массовый вариант профессии — формальное кураторство, поскольку эта фигура вписана в диспозицию предъявления искусства как зрелища. Этот бессмысленный вариант сохранится в ближайшем будущем. В более осмысленных и масштабных версиях профессия будет расцветать, утверждаться институционально и все более и более становиться ремеслом. Возможно, ее постигнет профессиональная дифференциация, как в кинопроизводстве.
Меня сейчас занимают радикальные формы кураторской практики, вроде кураторства без выставок, то есть без горы компромиссов, обессмысливающих итог.
– Раскройте секрет, какими чертами должен обладать настоящий куратор?
М.Ч.: Никаких секретов, все растет из самих условий локальной ситуации. А это условия кружковщины и крайней конфликтности среды. Куратор может в этой ситуации занимать критическую позицию, может быть частью среды или ее модератором. С другой стороны он может опрокидывать господствующие коды и принципы организации художественного пространства, выбирая соответствующие методы работы. При этом не надо стремиться быть «настоящим локальным» или по-настоящему «международным» куратором: чем он/она менее «локален» или чем менее он/она международно-ориентирован/а, тем более интересно то, что он/она делает.
А.Е.: Мощное воображение, способность к версификации, отзывчивость к дуновениям смыслов — они в итоге меняют лицо мира. Для меня кураторский проект — это архитектура смыслов, конструкция в пространстве искусства, которая открывает нам нечто важное. Проект изначально должен работать с мощными смыслами, выстраивать произведения как резонаторы друг для друга.
– А как вы сами стали кураторами?
А.Е.: Начал в вопиющем диссонансе с реальностью — с кучей денег и архитекторами, которые построили нужное мне пространство внутри неподходящего зала. Подобный опыт вреден — в следующих проектах отвлекаешься на бесплодные фантазии. Из старых выставок помню «Невидимое различие», мы делали ее вместе с Сережей Хачатуровым. Всего три работы, но бездна драйва. Ира Корина на этом драйве поменяла работу, Диана Мачулина тоже писала новую работу в ночь перед открытием и потом получила за нее Премию Кандинского. В феврале у меня две выставки, не знаю пока, что получится.
М.Ч.: Я начинала курировать как раз в ситуации кружковщины, взаимодействуя с кругом друзей и единомышленников. По сути я даже не была куратором, а скорее артикулировала ожидания среды. Идеи рождались совместно и реализовывались коллективно. Постепенно мои теоретические и искусствоведческие интересы пошли вразрез с интересами и ожиданиями этого узкого круга друзей. Мои выставки стали более абстрактными и отстраненными. Я формулировала проблемное поле и уже потом приглашала участников, а не наоборот. Сейчас я думаю о том, как соединить эти подходы так, чтобы связь со средой была более непосредственной и в тоже самое время кураторские проекты не были слишком «ангажированными».
Вопросы задавал Арсений Жиляев
