СЕРГЕЙ ХАЧАТУРОВ о выставке «Русская живопись и скульптура первой половины XIX века из собрания Тверской областной картинной галереи»

Тридцать шестая выставка федерального проекта «Золотая карта России» по традиции расположилась в залах Инженерного корпуса Государственной Третьяковской галереи. Она была бы вполне обычной (несколько портретов и пейзажей самых известных художников России от классицизма до позднего романтизма), если центром ее кураторы предусмотрительно не сделали бы сюжет: Алексей Гаврилович Венецианов (1780–1847), его школа и художники его круга. Эта тема стала главной, потому что в Тверской губернии в приобретенном имении Сафонково в 1815 году Венецианов открыл школу рисования для детей крепостных крестьян. Многие картины этой школы из национализированных усадеб поступили в Тверскую областную картинную галерею.

Способен ли свет Большого Стиля согреть своими лучами малые жанры искусства, включить их в единый формотворческий синтез? Допустимо ли «крестьянские» жанры, портреты, интерьерную живопись и усадебные пейзажи школы Венецианова считать причастными романтической эпохе, пластическим воплощением которой – и с этим будут спорить академические ученые – является стиль ампир? Творчество Венецианова и его преемников убеждает, что – да. «Квинт» мирочувствования романтизма: личность – эолова арфа тонкозвучных природы волн. Художник – медиум токов души Естества. Он одинок, всегда начеку и всегда чуток. Естествоиспытатель эпохи романтизма Жорж Кювье сказал о том, что гений – это сосредоточенное внимание.

Вновь открытый шедевр галереи – пейзаж Григория Сороки

Вновь открытый шедевр галереи – пейзаж Григория Сороки

Венецианов и сформулировал метод, предполагающий следовать романтическому принципу «натура творящая»: не подсмотренная в своем прекрасном воплощении у великих мастеров прошлого, а вновь и вновь  вовлекающая художника в соавторы созидаемого в творческом акте мира. И главным сподвижником для Венецианова и последователей в этой миссии творения мира был Свет. Собственно, приключения световых лучей в их путешествии по разным пространственным средам и стали важнейшими темами живописи венециановской школы.

Светоносная живопись Венецианова и его наследников создает некий универсальный, «воссиянный» образ мира, замечательно близкий к универсальным моделям античности, Ренессанса, символизма (Петров-Водкин) и даже супрематизма (Малевич). Преображение Натуры в согласии с движением в ней световых потоков позволяет вписать, казалось бы, второстепенные в академической иерархии «жанры» Венецианова в великое искусство романтической поры, в котором благородная простота и спокойное величие классики гармонично сопряжено с уникальным опытом личного проживания во времени, сопереживания ему. А это интенсивное переживание конкретного исторического хронотопа в соотнесенности его с константами античной культуры и есть суть стиля ампир.

Тот мир, что творили на холстах Венецианов и художники его круга, подчиняется строке из пушкинского «Онегина»: «Мои желания – покой». Забавно, что эта выспренняя фраза – апология великой гармонии с собой и с миром – у Пушкина «обрамлена» вполне жанровыми, в венециановском духе подробностями: «Мой идеал теперь – хозяйка, // Мои желания – покой, // Да щей горшок, да сам большой». Не без фривольности Пушкин защищает право на свою честную частность, независимость. Та же величавая честная частность запечатлена в лучших портретах кисти Венецианова и учеников.

Фрагмент картины Ивана Клюквина «У товарища за самоваром. В Петергофе». 1837

Фрагмент картины Ивана Клюквина «У товарища за самоваром. В Петергофе». 1837

На выставке показаны уникальные пейзажи одного из лучших (если не лучшего) учеников Венецианова Григория Сороки. Один из пейзажей, «Вид в имении Спасское Тамбовской губернии», хорошо известен. Другой – «Вид на усадьбу Островки с Большого острова» можно считать мировой премьерой. Картина в плохих условиях хранилась в частной коллекции до 1998 года. Затем была приобретена Тверской областной картинной галереей. Долго реставрировалась, сегодня выносится на суд зрителей.

Судьба и творчество Григория Сороки, пожалуй, максимально заострили все темы и трагически неразрешимые проблемы «школы Венецианова». Пейзажи усадеб настолько волшебны, что вводят в состояние почти полного самозабвения, растворения в прозрачной, звонкой тишине природы. И мир зазеркалья, и чуткий покой – все отвечает вековечной поэтической теме идиллии, точнее, элегии – трагического личного переживания преходящей гармонии. Такие пейзажи мог создать лишь свободный в своих чувствах «никому отчета не давать» художник. Венецианов своим отношением к Натуре эту свободу в Григории Сороке воспитал. Он дал ему многое в творчестве, в жизни же не смог дать одного – свободы. Сорока жил и умер крепостным приятеля Венецианова помещика Милюкова. Идиллия на картинах и рваная рана в душе – вот жизнь Сороки, которая закончилась самоубийством в 1864 году. Тогда Венецианова уже не было в живых. Но еще при жизни Алексей Гаврилович беспокоился и предчувствовал это.

В письмах Милюкову Венецианов сетует: «…вы ему дали направление, а потом остановили, вы ему дали почувствовать удовольствие внутреннее, тронули его душу из склепа положительного и остановили». И в одном из последних писем – горькое признание по поводу своей школы: «Может быть, Тыранов, Зарянко с аршинами; Михайлов, Славянский, Алексеев и проч. и проч. с сохами и топорами гораздо счастливее, беззаботнее бы были, нежели теперь с кистями их. Здесь я завидую последнему из моих крестьян в том, что как ему немного надобно для обеспечения счастья, и  теперь в святки с каждым полным наивным удовольствием он скачет, надев навыворот шубу, в соломенной шапке, под звуки бабьих песен и гармоники».

Угораздило же родиться свободными в рабской стране!

Сергей Хачатуров

Выставка «Русская живопись и скульптура первой половины XIX века из собрания Тверской областной картинной галереи» продлится в Государственной Третьяковской галерее (Москва, Лаврушинский, д. 12) до 27 января