В присутствии зрителя

[Слайд шоу]

ВАЛЕРИЙ ЛЕДЕНЁВ о том, какие мысли пробудил в нем спектакль Дмитрия Волкострелова «Я свободен»

Театр – совершенно совсем не моя епархия, хоть я и заядлый театрал. Но гастролировавшие на выходных в Москве четыре спектакля петербургского режиссера Дмитрия Волкострелова – и в особенности «Я свободен», завершивший столичные показы, – в определенной степени позволяют провести некоторые параллели с тем, что происходит в области гораздо более мне близкой – в современном искусстве.

Описать фабулу постановки довольно трудно – главным образом потому, что «текст» пьесы, созданный Павлом Пряжко, представляет собой набор медленно сменяющих друг друга фотографий в сопровождении редких комментариев исполнителя. Постановка отчасти выглядела постскриптумом к завершившейся в Москве Фотобиеннале, посвященной взаимосвязи фотографии и кино, куда вошли фотоистории Сары Мун, Джона Рафмана, хрестоматийная «Взлетная полоса» Криса Маркера и т.д. Пресловутое размывание границ между разными видами искусства здесь, правда, смущало не особенно сильно. Все же действие происходило в театре и довольно однозначно считывалось по законам театра.

Сцена из спектакля Дмитрия Волкострелова «Я свободен» © Ася Петрова

Содержание пьесы (сам Волкострелов в разговоре со мной после спектакля определил его именно как фотопьесу) немного сбивало с толку. Собранные в ней кадры словно нарочно были сняты некачественно, в расфокусе и с «заваленным» горизонтом, а их содержание представляло собой то будто случайно попавший на первый план фрагмент женской сумочки или пластикового стакана, то скромный обед туриста в съемной квартире, то слякоть под ногами, то ряд одинаковых снимков двух лодок на причале, то многократно повторяющийся торс или детали лица одной и той же девушки, явно спутницы фотографа. Слайд-шоу напоминало неумело сделанный альбом из поездки со всем тем мусором, который, прокручивая кадры, нажатием клавиши отправляешь в корзину или – напротив – не думая постишь на стену «Вконтакте» или в Facebook.

Перед зрителем пробегают виды провинциального прибрежного города, осеннего (или весеннего?) парка, спины прохожих. Актер комментирует: «А это со второго этажа», «На следующей – я» – поначалу здесь улавливаются контуры более-менее целостной истории. После этого рассказ о будто бы недавнем отпуске – при помощи соответствующих реплик – неожиданно превращается в повествование о «девушке-фотографе, которая ходит по городу и слушает в наушниках Земфиру», а после – в историю о двух собачках, которые встретились в парке. Рассказывает ли все это один человек или же перед нами разрозненные повествования, возможно, имеющие неуловимую связь? Нарратив не только неожиданно меняет своего субъекта (рассказ от лица самого исполнителя приобретает отчетливый игровой характер, когда после слов «На следующей – я» зритель видит фото совсем другого человека), но и как будто циркулирует во времени: ценники на одном из фото с миллионной суммой словно возвращают в девяностые, но на другом снимке – объявление, датированное 2011 годом, а далее – витрина на белорусском. Не говоря уже о том, что пространство каждого кадра почти всегда разрежено, малолюдно и лишено каких-либо опознавательных черт.

Сама пьеса Пряжко – сложная и многоплановая, неординарная с драматургической точки зрения; она, скорее всего, требует профессионального обсуждения на страницах специализированного издания. Помимо всего прочего интересным в этой постановке мне показалось то, что смысл спектакля – довольно неожиданно – умножился благодаря, казалось бы, банальной и обычной для театра вещи – присутствию и реакции на пьесу аудитории.

Присутствие зрителя во время волкостреловского спектакля чувствовалось особенно сильно. Главным образом из-за того, что действие происходило почти в полной тишине, реплики актера звучали редко и интервал между ними рос от раза к разу. В такой обстановке ощущался буквально каждый шорох и любое слово, произнесенное на ухо соседу – а порой и без стеснения в голос; были отчетливо слышны сигналы виброзвонков и ответы «Не могу говорить, я в театре». На репертуарных постановках в МХТ или Театре Вахтангова происходит по большому счету то же самое: чихают, сопят, шуршат и болтают в общем-то везде. Но обычно подчас хамское поведение публики заглушается происходящим на сцене. Что было почти невозможно здесь.

Кадр из фотопьесы Павла Пряжко © Павел Пряжко

В самом начале зритель оказывается в привычной ему ситуации театрального спектакля, когда, заняв свое место в зале, он начинает следить за ходом пьесы. Но Дмитрий Волкострелов выступает здесь в роли провокатора, не только подсовывая пришедшим зрелище нарочито затянутое и занудное, но и незаметно переводя людей в обычную для них бытовую ситуацию – рассматривание фотографий на экране.

Мне не с чем сравнить увиденное, я не знаю, как на спектакль реагируют в Санкт-Петербурге (когда я спросил об этом режиссера, он ответил, что не так, как в Москве). Но столичная публика едва удерживалась от того, чтобы не начать обсуждать фотографии в духе «Ковер как у бабушки» или «Это Зябликово», а то и вовсе скучала, углубившись в чтение Facebook в телефоне. Обстоятельства спектакля разыгрывали привычную жизненную ситуацию – фотки смотреть, – и зритель в определенный момент перестал чувствовать между спектаклем и реальностью разницу. Из зрителя он превратился в зрелище, то есть стал соучастником действия, довершив спектакль своеобразным исследованием границ того, где для зрителя в театре заканчивается спектакль и какую позицию он занимает во время просмотра и (!) после него.

Не будучи театроведом, я не претендую на то, что мое понимание спектакля Дмитрия Волкострелова окажется верным и точным. Но в любом случае этот спектакль лишний раз демонстрирует, насколько незаметным и легким может быть переход субъекта в совсем иную систему, где действуют другие установки и другие правила игры. И при всем обилии положительных образцов работ «эстетики взаимодействия» с еще большим скепсисом начинаешь относиться к некоторым подверстанным сюда же инициативам, выливающимся в невразумительные дискуссии или, скажем, сбор подписей в пользу безработных Уругвая, – нередко со свойственной им нарочитостью и искусственностью, клишированностью и прямым указанием, куда нужно поставить «лайк». Какое отношение все это может иметь к настоящему взаимодействию и соучастию? А если и так, всегда ли вы можете с четкостью предугадать, куда именно ведет этот вход или выход через сувенирную лавку?

Валерий Леденёв – шеф-редактор сайта «Артхроники»