Сразу после церемонии награждения победителей Премии члены жюри, арт-критики, художники, кураторы и галеристы рассказали «АртХронике» о том, что они думают о результатах премии и о ее нынешнем состоянии в целом
Роберт СТОРР, историк искусства, куратор, член жюри Премии Кандинского:
Я очень доволен результатами, думаю, это большая удача. Мое мнение совершенно совпадало с итоговым решением жюри. Шорт-лист был очень интересным, и я могу поздравить тех, кто в нем был, даже если они не получили премию. Я не знал художников младшего поколения (кроме девушки, получившей медиа-премию), но со старшими был, конечно, знаком. Я приезжаю в Россию так часто, как могу, чтобы знать, что тут происходит. Однако я думаю, что выделение медиа в отдельную номинацию излишне: медиа сейчас повсюду, и не нужно это как-то специально обозначать. Кстати, о медиумах: забавно, что Питер Гринуэй говорил о живописи, хотя именно живописи среди победителей не было. Я-то люблю живопись – и сам пишу картины.
Екатерина ДЁГОТЬ, куратор, шеф-редактор отдела «Искусства» портала Оpenspace.ru:
Результаты оказались словно по моему заказу: это мой личный вкус, которого я никогда не скрывала. Но там были и другие сильные фигуры, и вообще шорт-лист был очень сильный. Однако оказалось, что жюри мой вкус разделило. В целом все стало гораздо приличней, чем было, у меня нет почти никаких претензий.
Наталия ТАМРУЧИ, галерист:
Результаты были для меня неожиданными. Я не думала, что Альберт получит премию, но, думаю, это был лучший выход из положения. (Смеется.)
Но у меня есть и возражения. Я считаю, что жюри должно быть в теме, знать материал. И это не так трудно – по европейским меркам в Москве очень мало площадок современного искусства. Но в жюри есть люди, которые по ним вовсе не ходят. Я не видела, простите за переход на личности, Женю Барабанова ни на одной выставке современного искусства – ни на «Винзаводе», ни в своей галерее, ни в «Гараже», нигде. Он уважаемый, очень умный и очень подкованный человек, но он человек другого поколения – он современник Ивана Чуйкова и Ильи Кабакова, а тут номинируются совсем иная популяция. И это только частный случай.
Я понимаю желание организаторов получить в жюри именитых людей, но и среди авторитетных людей есть те, кто лучше понимает материал. И среди иностранцев тоже малюсенький спектр знаний о русском искусстве… Как можно выбирать, когда ты не видишь?
Вот Альберт сейчас затронул тему выборов. У нас очень нечисто в стране поставлено дело с выборами. В данной ситуации не нечисто, но неквалифицированно: все время встает вопрос – почему выбирают именно они? И хорошо бы сделать так, чтобы этот вопрос возникал реже. Я бы сама не взялась судить тех же молодых художников – я их недостаточно хорошо знаю.
Андрей ПАРШИКОВ, куратор:
Я доволен результатами Премии. Но никакого развития у Премии Кандинского не было и нет.
Я болел за Таус Махачеву, но я не против того, что победила модная художница Настя Рябова. В остальных номинациях я совершенно согласен с выбором жюри.
Николай «СПАЙДЕР» ПАЛАЖЧЕНКО, куратор:
Я абсолютно доверяю авторитету жюри и не задаю себе вопрос, согласен я или не согласен с их решением. Получился интересный набор номинантов, отражающий ситуацию в современном искусстве.
Работа Альберта мне очень понравилась, хотя я думал, что победит Чуйков, – но она действительно попала в резонанс с нынешними событиями. Однако, думаю, это демонстрирует опасную тенденцию сближения искусства и политики. Эта тенденция сейчас есть и в музыке, и в литературе, и в кино, и в театре – сейчас это такой тренд, который меня пугает.
Что касается молодых художников, думаю, совершенно не важно, кто из них победил, – важно, кто вошел в шорт-лист. Шорт-лист мне нравится, и победившая работа всем запомнилась: сложно сделать что-то новое в перформансе, а Полине Канис это удалось.
Мне очень нравится, как Премия Кандинского выбирает жюри, потому что участие в жюри – одно из окон русского искусства в мир. Привлекая мировых экспертов в жюри, мы делаем еще один connection c мировым художественным сообществом и имеем возможность дать оценку русским процессам с мировой точки зрения. Современное искусство – вещь международная, глобальная и зародившаяся не в России, если говорить о том виде, в котором мы сейчас понимаем современное искусство. Поводов, по которым сюда приезжают западные кураторы, не очень много, и я вообще бы делал только западное жюри. Но и из русских членов жюри я не вижу никого, кто казался бы мне не на своем месте. У Премии Кандинского есть свой формат составления жюри, и мы видим, что он работает.
Хаим СОКОЛ, художник:
Очень рад за Юру Альберта. Результаты в других номинациях рассматриваю больше как аванс.
Андрей ЕРОФЕЕВ, искусствовед, куратор:
К позитивным сторонам премии надо отнести тот факт, что она вообще есть. Такая премия должна существовать, и она является одним из главных художественных событий года – с панорамной выставкой, где собираются люди самых разных поколений. Таких выставок сейчас в России больше нет.
Другой важный аспект мероприятия в этом году – гендерный: победили две художницы и один художник. Это правильное соотношение сил, мы видим сейчас возрождение искусства художниц-женщин, которых даже правильней называть не художницами, а художниками – такие новые амазонки.
Любопытно, что призами отмечены совсем молодые девушки, только входящие в искусство, еще не имеющие художественной судьбы и находящиеся на стадии первых поисков. Премия – это попытка оценить их перспективу, оценить явление, находящееся пока в эмбриональной стадии. И это интересный сдвиг, премия Кандинского пытается работать на будущее.
И на их фоне премия вручается художнику, который совершенно безусловен. С тем же успехом, однако, можно было взять кого-то из живых русских нонконформистов: Немухина, Комара и Меламида, Булатова, Орлова, Косолапова… Почему нет? Все они заслуживают награды и все делают произведения каждый год. То есть это оценка не произведения, а художественного пути в целом.
Но возникает вопрос – где же люди, представляющие современное искусство, ради которого и создавалась премия: не классики и не находящиеся в эмбриональном состоянии, но отражающие именно нынешний процесс? Это то, что было в прошлые годы – с одной стороны, актуальная фигура, с другой, горячая тема. И на их соотнесении возникал эффект мегасобытия, привлекающего огромный общественный интерес. В этом году такого не произошло и аншлага не было, – так как спорной, но яркой личности, представляющей современное искусство, в главных победителях не появилось.
Я доволен жюри – и его качеством, и количеством – количество тоже играет роль: обнаруживается, что такое широкое представительство выбирает все-таки правильно. Однако жюри часто не видит сами работы, им предоставляют фотографии или видео, и потому оно легко может сделать ошибку. Возникает перекос – инсталляции сложно передать на фотографиях, и поэтому современная русская инсталляция оказывается почти не представлена.
И мне кажется спорным принцип самовыдвижения: то, что премия ориентирована на произведения, предлагаемые либо самим художником, либо галереями. Думаю, нашему художественному сообществу лучше было бы научиться осмысленно и артикулированно выдвигать самых ярких или типичных своих представителей. Мне хотелось бы в качестве пожелания предложить сменить принцип самовыдвижения на принцип выдвижения со стороны художественно-критического сообщества.
Валентин ДЬЯКОНОВ, арт-критик, корреспондент ИД «Коммерсантъ»:
Ожидания здесь не важны – это все азартные игры. Я сыграл с друзьями, ставя на разные результаты премии, и где-то выиграл, а где-то проиграл. Я ставил на Рябову, и она выиграла – а друзья ставили на Таус и проиграли. А в остальных номинациях я не был так уверен – все номинанты были хорошие. Юрию Альберту это, конечно, премия за заслуги.
Но это же институция – кто-то идет на сотрудничество с ней, а кто-то нет. Те, кто идут на премию, достойны ее выиграть – и награда нашла своих героев. Те, кто нет, – это их право.
Насколько это отражает реальную ситуацию – другой вопрос. Ответ на него – нет, не отражает. Но все прекрасно.
Дмитрий ПИЛИКИН, художник, куратор:
Премия Кандинского – дитя скоротечно вспыхнувшей в нулевые любви бизнес-элиты (а так же чад и домочадцев этой элиты) к современному искусству. Гламур получил возможность прикоснуться к интригующе, ужасающе притягательному и модному, а художники неожиданно оказались на балу жизни под прицелом софитов (неудивительно, что, попав в непривычную обстановку, лауреаты премии своими правдоискательскими речами постоянно ломали складывающийся «праздник жизни»). Но появление Премии, несмотря на издержки, все равно благо, поскольку в отсутствии института премий как таковых (припомним скоропостижно скончавшиеся «Мастер», General Satellite, «Черный квадрат») в России (или, точнее, в Москве) скопилось уже несколько поколений художников, которых никто и никогда не награждал и не хвалил публично. Поэтому частная по статусу премия явочным порядком стала восприниматься чуть ли не главной государственной наградой в области современного искусства (наравне с «Инновацией»).
Но, подходя объективно, следует отметить, что номинации Премии Кандинского изначально были прописаны достаточно невнятно, зарубежные звездные эксперты не всегда добирались до просмотра, а галереи активно лоббировали своих художников. Все это привело к определенному кризису Премии. В этом году были предприняты определенные усилия, и, на мой взгляд, произошли позитивные сдвиги. Можно критиковать принцип концептуализации экспозиции или произвольность попадания работ отдельных художников в тот или иной раздел, но в любом случае эта критика работает уже с артикулированной и выдержанной позицией, а не с чисто дизайнерским театральным декорированием.
Ставка на оригинальность мысли, а не на продуктивистскую сделанность привела к тому, что на выставку не попали традиционно сбивающие конкуренцию работы в жанре «визуальный блокбастер». В результате многие зрители, привыкшие к традиционному аттракциону, жаловались на скучность. Мне же кажется, что данная «скучность» – это шаг вперед в сторону качества премии. По крайней мере, при такой конструкции галерейное лоббирование явно ушло на второй план. Другое дело, что сами номинации премии так и остались невнятными, и, на мой взгляд, не соответствуют актуальному положению вещей – нет выделенной номинации «За заслуги» и в результате в общий список попадают заслуженные мастера другой весовой категории; невнятность трактовки номинации «Медиа-арт» постоянно приводит к тому, что в одну категорию попадают как работы с новыми медиа, так и социальный активизм.
Если говорить о выборе художников в этом году, то можно сказать, что в номинации «Молодой художник» явно победили молодость, красота и подвижность (в целом, как метафора «надежды на будущее»), взявшие верх над герметичным самокопанием. Выбор в номинации «Медиа-арт» сложился довольно драматично (в том числе и по причине, о которой я говорил выше). Эксперты выбрали не явно фаворитное видео Таус Махачевой на актуальную кавказскую тему (в то же время ясно отсылающее к классике видеоперформанса от Криса Бёрдена), а достаточно многотрудное, социально-энциклопедическое исследование Анастасии Рябовой.
В «Проекте года» конкурировали Корина и Альберт, так как багаж созданного Иваном Чуйковым явно требует другой номинации. При всем драматизме политической выборной ситуации, которая сложилась к этому времени в Москве, было понятно, что победа проекта Юрия Альбера неизбежна. Можно сказать, что летняя история в чем-то повторилась: культура опять проголосовала против произвола власти яркой плакатной работой. И в этом смысле проект Альберта, как это ни смешно звучит, невольно параллелится с проектом группы «Война», хотя все мы понимаем, что каждая отдельная работа, выдвинутая на конкурс, читается не только сама по себе, но и на фоне всего предыдущего, сделанного художником. И здесь у Альберта полные руки козырей.
