Ирина Кулик

К концу XX века стало принято думать, что диалог церкви и художника может развиваться только в стиле скандала или в лучшем случае резкой полемики. Однако такой взгляд на вещи кажется поверхностным. Новое искусство далеко не всегда демонстрирует враждебность к религиозной традиции, а церковь совсем не обязательно отторгает опыты современных художников.

С позапрошлого века церковь так или иначе перестала быть главным заказчиком искусства, религия — основным источником вдохновения или сюжетов для художников, а соборы — естественной средой обитания для их произведений.

Между тем попытки возобновить диалог между искусством и церковью неоднократно предпринимались обеими сторонами. Надо специально отметить, что и среди священнослужителей встречаются горячие поклонники современного искусства. Одним из первых активистов сближения церкви и современных художников был французский доминиканский священник Мари-Алан Кутюрье. В ранние годы — художник, учившийся у Мориса Дени и занимавшийся изготовлением витражей, он объявил своего рода крестовый поход против засилья старомодного академизма в церковном искусстве и утверждал, что гениальный атеист лучше, чем бездарный верующий, так как любое настоящее искусство все равно является религиозным. В 1950 году он пригласил актуальных на тот момент художников, в том числе Фернана Леже, Жоржа Брака, Анри Матисса, Марка Шагала, оформить церковь Всеблагой Богоматери в Верхней Савойе. Сегодня эта церковь считается одним из примеров удачного сотрудничества искусства и религии новейших времен, однако в 1950 году даже самая благонамеренная модернистская интерпретация христианских сюжетов вызвала скандал. По настоянию группы католиков-консерваторов, добившихся специального предписания Ватикана, из церкви было убрано экспрессионистское скульптурное распятие, сделанное Жерменой Ришье, в котором фигура Христа почти сливалась с напоминающим обугленную корягу крестом. Скульптура была возвращена на свое место только в 1969 году.

Далеко не все художники, откликнувшиеся на призыв Мари-Алана Кутюрье, были католиками, но многие из них уже имели опыт обращения к церковному искусству. Еврей Марк Шагал впоследствии не раз делал витражи для различных культовых сооружений — для синагоги в Иерусалиме, католических и протестантских храмов во Франции, Германии и Швейцарии, в том числе и для прославленного Реймского собора. Правда, выбирал для них не евангельские, а ветхозаветные сюжеты. А для Анри Матисса керамика для церкви в Верхней Савойе стала продолжением его куда более известного проекта — капеллы Четок в Вансе, над которой он начал работать в 1948 году. Не отличавшийся особой набожностью Матисс посвятил этот шедевр церковного искусства ХХ века своей бывшей сиделке и модели Моник Буржуа, ставшей монахиней-доминиканкой, а своего рода «консультантом» Матисса был все тот же Мари-Алан Кутюрье.

Этот доминиканец — энтузиаст современного искусства — также инициировал создание еще одного прославленного образчика модернистской церковной архитектуры — капеллы Нотр-Дам-дю-О в Роншане, построенной в 1950–1955 годах убежденным атеистом Ле Корбюзье.

Кроме того, Кутюрье косвенно спровоцировал и появление так называемой «капеллы Ротко» при Университете Св. Фомы в Хьюстоне. Марк Ротко получил заказ на росписи для капеллы в Хьюстоне в 1964 году — через десять лет после смерти Мари-Алана Кутюрье. Но его заказчики — коллекционеры Джон и Доминик де Менил (Доминик была директором отделения искусств в том самом университете) — в 1950-е дружили с французским священником, который возил их во Францию, где показывал новое религиозное искусство, в том числе капеллы Матисса и Ле Корбюзье, и американские любители искусств захотели, чтобы нечто подобное появилось и в Хьюстоне. Церковная живопись Марка Ротко оказалась крайне радикальной. Четырнадцать остановок крестного пути он представил в виде темных геометрических абстракций — трех триптихов и пяти отдельных полотен. Изначально капелла была католической, но в настоящее время она официально именуется святилищем, открытым для людей любого вероисповедания. В программе капеллы на этот год запланированы, например, сеансы медитаций в самых разных традициях — дзенской, ламаистской, иудейской, христианской, зороастрийской. Впрочем, капелла также открыта для интересующихся искусством атеистов и для агностиков. Помимо медитаций и молебнов, здесь проходят чтения и дискуссии общегуманистического толка, а также всевозможные арт-события и концерты. Для этой удивительной абстрактной церкви была даже написана своего рода абстрактная месса — столь же минималистское, как и полотна Ротко, произведение знаменитого американского композитора Мортона Фелдмана.

Некоторые церковные общины готовы даже вступить в диалог с художниками, которых обвиняли в кощунстве

В том, что едва ли не самое прославленное произведение сакрального искусства второй половины ХХ века оказалось именно абстракцией, есть определенная закономерность. Многие художники-абстракционисты еще с начала прошлого века подводили под свои формальные на первый взгляд изыскания спиритуалистическую базу. Теософией увлекался не только автор трактата «О духовном в искусстве» Василий Кандинский, но и Пит Мондриан. Затронуло это учение и художников следующих поколений — Джексона Поллока и Йозефа Бойса. В двух основных направлениях американского абстрактного экспрессионизма — живописи цветовых полей и живописи действия — можно увидеть противостояние двух типов религиозности: аскетического и герметичного монотеизма и неистового язычества. Если Поллок черпал вдохновение из ритуалов американских индейцев, а так же из юнгианского учения об архетипах, то Марк Ротко, как и его коллега по живописи цветовых полей Барнетт Ньюман, чей «Сломанный обелиск» стоит перед капеллой в Хьюстоне, хоть и прошли через увлечение психоанализом и Ницше, все же оставались в соответствии с семейными традициями приверженцами ортодоксального иудаизма.

Живопись действия, как известно, рассматривают не только как одну из вершин абстрактного искусства, но и как начало перформанс-арта, также часто тяготевшего к ритуальным формам. Впрочем, перформансисты не столько отыгрывали существующие религиозные обряды и атрибуты, сколько создавали подобие собственных, как это было у того же Бойса или венского акциониста Германа Нитша. Их искусство, может, и было на свой лад религиозным, но вряд ли церковным, и даже распятие «Театра оргий и мистерий» Нитша вряд ли можно назвать ересью или святотатством. Нитш, выстраивающий свои некогда радикальные, а сегодня почти развлекательные акции из элементов самых разных культов, вряд ли, и правда, ведет серьезный диалог с церковью, скорее он существует в каком-то параллельном мире, арт-фэнтези, обвинять который в кощунстве столь же нелепо, как подозревать Гарри Поттера в сатанизме.

Если Марк Ротко и, правда, стремился выразить трагедию крестного пути через пятнадцать абстрактных полотен, то многие современные художники, использующие фигуративные образы христианской иконографии, совершенно необязательно говорят при этом о религии. Но почти наверняка о религии с ними заговорят представители церкви. Диалог этот часто оказывается напряженным, но отнюдь не всегда. Протесты религиозных ортодоксов, возмущенных теми или иными произведениями современного искусства, конечно, не редкость. Но не так уж редки и выставки современного искусства в действующих церквях. Так, в Париже уже много лет одной из постоянных выставочных площадок Осеннего фестиваля является церковь госпиталя Сальпетриер, в которой показывают работы, совсем не обязательно связанные с религиозной тематикой — например, там демонстрировали слайд-шоу американской фотохудожницы Нан Голдин, ведущей летопись жизни всевозможных богемных маргиналов. А одним из главных аттракционов позапрошлой Венецианской биеннале стал видеофильм Пипилотти Рист, спроецированный на купол одной из церквей и представляющий двух прекрасных обнаженных женщин — этаких Ев, которых никто не собирается изгонять из рая, благополучно обходящегося без Адама. Постоянная выставочная программа есть и у великого лондонского собора Св. Павла, выставлявшего таких звезд, как Ребекка Хорн, Йоко Оно и Энтони Гормли.

Некоторые церковные общины готовы даже вступить в диалог с художниками, которых обвиняли в кощунстве. Скажем, Андрес Серрано, автор скандально известной фотографии Piss Christ, был участником выставки «Божественное тело», состоявшейся в 2005 году в нью-йоркском соборе Св. Иоанна: в конце концов «богу богово», пусть и в такой неканонической форме. Сам Серрано, кстати, не считает свое искусство еретическим и говорит, что он не разрушает старые иконы, но создает новые.

Актуальное искусство совершенно необязательно трактует религиозные темы радикальным образом. Так, видеоработы Билла Виолы в церквях смотрятся столь же органично, как и в музеях, и, кажется, не оскорбляют чувств ни верующих, ни атеистов. Американский художник не раз выставлялся в храмах — например, в том же Сальпетриере, где показывали его «Трилогию: Огонь, Вода, Дыхание» и огромный экран с изображением распластанного в воде обнаженного мужчины, медленно всплывавшего на поверхность, чтобы набрать воздуха, эффектно и убедительно располагался на месте распятия. А его прославленная инсталляция «Океан без берегов» на Венецианской биеннале 2007 года была создана специально для часовни XV века Сан-Галло. Виола нигде, кажется, напрямую не говорит о своей конфессиональной принадлежности: известно, что в 1980 году он побывал в Японии, где стал учеником мастера дзен Даена Танака, известно также, что его интересуют различные мистические традиции — дзен, суфизм, католический мистицизм, еще в 1983 году он создал работу, посвященную испанскому мистику Иоанну де ла Крус. В том, как Виола оживляет в видео классические полотна с христианскими сценами (например, «Встречу Марии и Елизаветы» Понтормо, ставшую прототипом его знаменитого «Приветствия»), нет никакой особой набожности, напротив, он словно бы показывает, что стоит просто замедлить течение времени и беглость взгляда, чтобы увидеть в двух обычных современных женщинах евангельских героинь. Его трактовка вечных тем — рождения, смерти, границы между миром живых и мертвых — так же вроде бы не связана ни с одной конфессией: символика воды, у Билла Виолы постоянно обозначающей грань между мирами, кажется универсальна во всех религиях и традициях, включая психоанализ и даже образы современной массовой культуры. Его работы располагают не столько к молитве, сколько к медитации и не задевают чувства ни верующих, ни антиклерикалов. Тем не менее Виола стал, видимо, первым из признанных мэтров нынешнего актуального искусства, получившим заказ от церкви — от того же лондонского собора Св. Павла. На этот раз речь идет не о временной выставке, а о создании произведений, которые займут постоянное место в храме: первых алтарных образов в формате полиэкранной видеоинсталляции.