ЖАННА ВАСИЛЬЕВА о выставке Сергея Браткова «Шапито Moscow» на «Красном Октябре»
Сергей Братков уже помещал фотографии в бетонный куб, закатывал их в банки на манер консервированных огурчиков, печатал на ткани, из которой шил пододеяльник… Он встраивал лайтбоксы с фото в стены и бочки. Словом, был весьма изобретателен на пути превращения фотографии в скульптуру или объекты, которые обладают формой, объемом, массой.
В новом проекте «Шапито Moscow», который он показывает при поддержке Владимира Овчаренко и компании «Гута-Девелопмент» в шоколадном цехе «Красного Октября», Братков пошел еще дальше и, похоже, использовал фотографии для создания пространственной структуры. Свои работы, напоминающие большие уличные постеры, он напечатал прямо на пленке, что приклеена к стенам. Снять их можно, только отодрав вместе со штукатуркой. В общем, не фотография, а какая-то фотофреска или монументальная роспись. Но фреска временная, готовая после 12 августа, когда закончится выставка, исчезнуть, оставив пустое «ничейное» пространство бывшего цеха.
Иначе говоря, Сергей Братков не только использовал образ «шапито-шоу» как метафору московской жизни, но еще и воссоздал условное пространство передвижного цирка, появляющегося невесть откуда, пленяющего зазывными афишами и потом исчезающего в одну ночь, без следа. Пространство, которое построил Братков, иллюзорное, двоящееся, это мир, где властвует оптическая обманка.
Тут надо, наверное, уточнить, что иллюзорность эта – прежде всего свойство мегаполисной жизни, где шоу без берегов широко разлилось по улицам и площадям. Здесь хряка выводят на прогулку на собачьем поводке, человек-зебра, рекламирующий что-то радостное и полезное, сам доверчиво забрел в магазинчик, бодрый мужичок в плавках располагается на берегу то ли пруда, то ли Москвы-реки с надувной резиновой подругой вместо надувного матраса… Тут боевые машины пехоты сотрясают асфальт улиц под чарующую улыбку красавиц с рекламы L’Oréal, а всяк наблюдатель священнодействия рынка готов стать действующим лицом… И тот, кто наяривает на барабанах, и тот, кто проходит омоновским дозором, и любопытная обезьянка, и ее хозяин, и даже бронзовый партизан с гранатой, навечно поселившийся на одной из станций метро…
Сергей Братков этот развеселый городской парк аттракционов не разоблачает – он его удваивает. Присоединяет к одному снимку, снятому незаметно на ходу навороченной автоматической «мыльницей», другой, контрастный или попадающий в тему… А стык делает незаметным. В результате пространство снимка не столько расширяется, сколько изгибается, растягивается, уводя в зазеркалье постеров, растяжек, рекламных щитов.
В зазеркалье, как и полагается, знаки меняются на свою противоположность. Изнанкой радостно идиотичной рекламной плоскости оказывается лабиринт триллера. Мир зазеркалья катастрофичен. Тупики вырастают там, где только что была прямая дорога, а лестницы, ведущие вверх, выводят в темные подземелья переходов… Стерильный мир мега-шоппинга рифмуется с пластиковыми мини-боксами, где лабораторные мышки штурмуют безнадежно гладкие прозрачные стенки… Герой, весь в белом, на серебристом авто въезжает в кряжистое дерево у кирпичной стены с колючей проволокой. Любопытно, что Братков, создающий в своих работах контрастное расширение – столкновение (плоскости и пространства, переднего плана и дальней «сцены», надписей и сюжетов), саспенс триллера не стремится конвертировать в трагедию. Если это и трагедия, то в яркой обертке зрелища. Ее легко можно принять за очередной аттракцион, за фокус исчезновения или театральный спецэффект.
Взаимообратимость фокуса и трагедии определяется тем, что в искривленном пространстве шапито нет героев. Пожалуй, нет даже персонажей. Персонажи подразумевают хотя бы некоторую устойчивость ролей или, как минимум, функций. Художник же запечатлевает мир, где устойчивостью могут похвастаться разве что бронзовые монументы. Последние напоминают о героях прошлой эпохи и подчеркивают безгеройность нынешней. Место монумента занимают плюшевый наряд игрушек, маски, фотогеничное личико модели… А то и вовсе вместо головы мягкая шерстистая спинка шимпанзе. Исчезновение лица, как и взаимозаменяемость действующих лиц, разумеется, не случайность. Художника прежде всего интересует портрет коллективного бессознательного. Его главные черты, пожалуй, некритичность и всеядность. Оно вроде того океана, что земную жизнь объемлет снами. Но от снов, которые имел в виду Тютчев, сны шапито-нон-стоп отличаются коренным образом. В них нет места возвышенному. Тут могут быть небоскребы и высотки, но нет понятия о высоком.
Но, кажется, при этом осталось представление о том, что оно должно где-то быть. Сергей Братков это опустевшее место превращает в своего рода камеру обскуру. Но, как и все представления в шапито, камера обскура показывает не реальный пейзаж за окном во всех подробностях, а фантомное ночное окно с луной, зависшей над ветвями деревьев. Собственно, эта небольшая темная комната, куда зритель попадает из обширного светлого зала-цеха, симулирует сакральное пространство точно так же, как шапито симулирует праздник жизни. Тут в наличии почти все компоненты горнего мира: ночное небо и полная луна, рама распахнутого окна и вкрадчивый негромкий голос, повторяющий одно и то же, как заклинание. Полная луна дает деньги, а деньги – это здоровье, любовь, яхты, путешествия, это власть, это вечная молодость и даже бессмертие… Внутри инсталляции под названием «Полная луна» даже самый наивный путник почувствует себя романтическим Буратино в стране Дураков, которого обольщают лиса Алиса и кот Базилио. Иначе говоря, прочувствуйте лапшу на ушах, как следует. Ешьте ее полными ложками – в «Шапито Moscow» она никогда не кончается.
Сергей обращается к теме Москвы не первый раз. В давнем 1996-м, когда только что сняли почетный караул у Мавзолея, Братков на пару с Борисом Михайловым, взяв ножики, встали на бывший пост номер один. Акция называлась «Караул», и, учитывая ножики и жизненный контекст, отсылала не только к советскому прошлому, но и к бандитским разборкам 1990-х. В 2002-м Братков снимал московские праздники. Получилась серия «Моя Москва» с фонтанами, в которых плещутся десантники и их подруги.
В «Шапито Moscow» и чужой пир, и похмелье, и фокусы, и их несказанный результат встретились. Фирменный бурлеск «харьковской школы», из шинели которой вышли и Вагрич Бахчанян, и Эдуард Лимонов, и Борис Михайлов, у Сергея Браткова в новом проекте обретает поистине монументальный размах. При этом, как герои его «Балаклавского куража», получившего «Инновацию», Братков демонстрирует гусарское умение жить мгновением. В данном случае – одной выставки. Но при этом он ставит памятник не мгновению, а эпохе. Впрочем, памятник смахивает на диагноз. Роль социального диагноста и фокусника-обольстителя Браткову равно удаются.
Справедливости ради надо сказать, что шапито живо не одними фотографиями и «Полной луной». Как театр начинается с вешалки, так и цирк начинается на автобусной остановке. Новенькая остановка с чистенькими стеклами и навесом от дождя появилась во дворе «Красного Октября», где от роду никакие рейсовые автобусы не ездили. Кто ждет автобуса, к тому приезжает цирк… Порадуемся, что не автозак.
Выставка Сергея Браткова «Шапито Moscow» на «Красном Октябре» до 12 августа
