© Даша Шифт
Журнал «Артхроника» совместно с книжным магазином «Республика» начал программу бесед и дискуссий об искусстве. На первой встрече художник КИРИЛЛ КТО, кураторы АННА НИСТРАТОВА, НИКОЛАЙ ПАЛАЖЧЕНКО и искусствовед ГЛЕБ НАПРЕЕНКО обсудили проблемы этики уличного художника, сотрудничества граффитистов с властями, а также взаимосвязь граффити и поэзии.
Участники дискуссии:
Кирилл Кто – уличный художник;
Анна Нистратова – арт-директор дизайн-завода «Флакон»;
Николай Палажченко – арт-менеджер, куратор курса «Арт-менеджмент и галерейный бизнес» компании RMA;
Глеб Напреенко – искусствовед, редактор журнала «Артхроника».
Николай Палажченко. Я слышал и читал, что в граффитческой среде существует некий этический кодекс, который не только серьезно отличается от общепризнанного, но и периодически идет вразрез с действующим законодательством. Например, можно сжечь машину и использовать ее для создания на ней граффити – и то, и другое является правонарушением.
Следует провести небольшой ликбез на эту тему. Анна Нистратова, как наблюдатель процесса, выскажется первой, а Кирилл Кто расскажет об этическом кодексе граффитчика и о том, какие в нем произошли перемены за последнее время.
Анна Нистратова. Уже будучи во взрослом состоянии, я попала в очень интересную мальчишескую среду, которая была совершенно не однородна. Нет такого понятия «граффити-среда» и не существует граффити-кодекса, который распространялся бы абсолютно на всех. Это очень брутальная маскулинная среда, разбитая на подъячейки. Есть люди, которые хотят действовать только нелегально и никогда в жизни не согласятся делать что-то легальное, а есть те, кто хочет навалять Кириллу Кто. У каждого свои принципы: кто-то рисует граффити специально, чтобы что-то испортить, а кто-то, наоборот, тщательно выбирает стены.
Николай Палажченко. То есть ты не видишь какой-то общей этики, за исключением того, что какая-то значительная часть этой деятельности, по крайней мере, на определенном этапе, находится на грани или чуть-чуть за гранью действующего законодательства?
Анна Нистратова. Абсолютно не вижу. А еще, если говорить в целом о граффити-среде, это очень криминализированная среда. В нее попадают подростки, которые проводят время на улице, и им это нравится. Они собирают все дерьмо, которое улица им может предложить. Честно говоря, я была потрясена, настолько там все плохо.
Николай Палажченко. У меня совершенно другой опыт. Оказавшись в этой среде, я как раз ожидал, что попаду на самое дно. Конечно, там встречаются всякие отщепенцы, но подавляющее большинство ограничивает свои выступления против действующих норм и правил, а также закона. А в жизни они такие паиньки не только в области закона, но и в отношениях с обществом. У них, как правило, нет проблем с алкоголем или наркотиками, они честно ходят на нудную работу в банк, например, или в страховую компанию или кухнями торгуют. По опыту моих друзей и знакомых, все эти истории с граффити являются отдушиной, которая оберегает людей от асоциального поведения и правонарушений. Известно же, что распространение порнографии ограничивает число сексуальных преступлений.
Кирилл, хотелось бы поговорить про твою личную этику. Ведь за пацанов ты отвечать не можешь, а вот про тебя, про твою эволюцию, про твой личный этический кодекс послушать было бы интересно…
Кирилл Кто. Я не считаю людей, которые рисуют граффити на поездах, а потом очень долго и нудно курят траву через пластиковую бутылку, пацанами. Они мужского пола, но вряд ли этот факт позволяет именовать их этим прекрасным словом, которое произошло из еврейского языка.
Я хотел бы привести другой пример. Я был в Екатеринбурге полгода назад и, честно говоря, прозрел: там было 20–30 человек, они приехали встретиться, пообщаться, из них с сигаретой были двое, с пивом один. Это просто поколение такого гангста-стрит-эйджа, им всем 20–22 года, и в ответ на грязные и агрессивные 1990-е они выбрали путь здоровый: работа, оптимизм, творчество. Не надо мазать всех черной краской, говорить, что все драг-диллеры и головорезы, асоциалы и животные.
По поводу этического кодекса. Знаешь, у большинства его нет, и мы здесь выступаем более роялистами, чем сам король, более католиками, нежели сам папа. Художнику Мише Мосту совершенно наплевать на какие-то там понятия. Но мы создаем вокруг него такой флер, что Миша заставил Лужкова общаться по понятиям. Да ему все равно. Это наша проекция на него собственных идеологем и чаяний.
Николай Палажченко и Кирилл Кто © Даша Шифт
Николай Палажченко. Я сейчас сижу и думаю о том, что невыросшие подростки, эти старые граффитчики напоминают мне мир театральных деятелей с давно сложившимися отношениями и интригами. Они мирятся, ссорятся, друг друга подначивают.
На самом деле, не кажется ли вам, что история, связанная с коллаборационизмом, сотрудничеством с властями, – просто ерунда? Ведь проекты, созданные в рамках официальной культурной политики, на самом деле не сильно меняет городскую среду. Для меня не очевидно, что сильнее влияет на городскую среду: мост рядом с Винзаводом на Курском вокзале или одесские стрит-арт художники… У них есть потрясающие преимущества: у городской власти, примерно как на Кубе, нет бюджета на ремонт фасадов, и произведения, сделанные 5–10 лет назад, остаются на стенах, поэтому город выглядит очень выигрышно с точки зрения граффити. С точки зрения граффити-туризма, я всем очень рекомендую Одессу, надеюсь, бюджет города не скоро поправится, и там не произойдут серьезные реформы в ЖКХ.
Аня, что ты думаешь как эксперт со стороны: от «коллаборационистских» проектов с точки зрения городской среды столько же эффекта, как от нелегальной деятельности, рисунков на поездах и прочее? На мой взгляд, их КПД пока существенно ниже.
Анна Нистратова. Трудно говорить о КПД того, чего нет. У нас в Москве есть только один более или менее целостный пример использования граффити в городской среде – это микрорайон на «Бабушкинской», где разрисованы десять пятиэтажек и выглядит это прекрасно. Когда я первый раз туда приехала, то было поражена, как мощно это выглядело – в спальном районе ты видишь искусство. Сейчас ничего не происходит, а проект называют «коллаборационистским». Наше правительство и Департамент культуры созрели и поняли, что городу нужна программа паблик-арта, и хотя бы начали устанавливать какие-то правила. Да, появись в Москве хоть сто команд граффитчиков, этого будет мало – кто угодно из ЖЭКа может закрасить твое граффити. Ты идешь по Москве, и она вся вылизанная, абсолютно причесанная, и существуют только какие-то тэги в каких-то странных местах.
Анна Нистратова © Даша Шифт
Николай Палажченко.Здесь я, кстати, поддержу твою позицию. Мне кажется, она очень продуманная и взрослая в хорошем смысле слова. Действительно, в городе, где существует нормальная мэрия или пара нормальных ребят на серьезных должностях в правительстве, такая коллаборационистская история является разумной, обоснованной и вынужденной. А если бы я жил в Гаване или Одессе, я бы об этом даже не думал, потому что там, наверное, сотрудничество с городскими властями невозможно совсем, а граффити твои будут годами висеть, и на улицах могут разворачиваться серьезные визуальные дискуссии.
Кирилл Кто. Я просто хотел сказать, что мы так восхваляем наш город, а раньше это была столица Российской империи, потом Советского Союза, сейчас – России, но я могу сказать, что Москва отстает не только от Нью-Йорка, Лондона, Копенгагена, но и от Владивостока, Екатеринбурга, Перми и Выксы. Москва – очень странный имплозивный центр, где все инициативы постоянно обсуждаются, культивируются.
Анна Нистратова. Проблема в культурной политике. Граффити – это новое искусство, каким раньше, например, была документальная фотография. Старую систему разрушили, а новую построили на чисто коммерческой основе. Раньше граффити существовали в гетто, вдоль железных дорог или где-то еще, а потом раз – и граффити почему-то начало появляться в рекламе Сбербанка. И никаких промежуточных этапов нет, это очень странно.
Николай Палажченко. Мы живем в совершенно безумном мире без общих правил, без общей этики в сообществах, не важно, это арт- или граффити-сообщество, без возможности отнесения людей к тем или иным стратам, без принципов, которые декларируются человеком всю жизнь. Наверное, главный вывод для меня и для всех вас, что каждый должен делать свой выбор сам и принимать решение сам.
Не существует универсальных рецептов, поэтому необходимость в журнале «Артхроника», который категорично о чем-то судит и дает рецепты, в данном вопросе отпадает. Я уверен, что через 5 или 10 лет все будет выглядеть несколько по-другому.
Глеб Напреенко. У меня вопрос к Кириллу Кто тоже про этику и политику, но немножко в другом аспекте. Когда мы говорим про этику, встает вопрос о том, каким целям мы служим, и в каком спектре мыслим то, или что ты делал, например, или как мыслят люди, с которыми ты сотрудничал. Может существовать цель пробудить зрителя, украсить пространство, а может быть цель решить какую-то конкретную проблему в данном месте города при помощи средств стрит-арта.
Николай Палажченко. Да не думают они. Они потом все свои цели формулируют чисто для пиара.
Глеб Напреенко. То, что я описал в первом случае – это пример микрополитики, украсить подъезд или решить какую-то бытовую проблему здесь и сейчас. Есть другой горизонт, когда ты мыслишь глобально, какой-то образ общества, к которому движется стрит-арт. Но если говорить про Нью-Йорк, какие-то городские центры, какой у тебя горизонт?
Кирилл Кто. Собственно, у меня нет мегазадачи, у меня есть простые локальные задачи. Чтобы, ложась в 9 утра, встать в 12 утра, и не было бы стыдно за прожитые сутки. Метазадачами, какими-то категориями, парадигмами я вообще не мыслю. Я такая рептилия, которая пробивает дорогу себе и своим каким-то, как они там называются? Родственникам…
Николай Палажченко. Этим ты не отличаешься ничем от других художников, которые делают скульптуры, рисуют маслом, вырезают оригами и т.д.
Есть у кого-нибудь еще вопросы к Анне Нистратовой или Кириллу Кто?
Вопрос из зала. Кирилл, ты делаешь свое творчество для себя или тебе важно влиять на людей?
Кирилл Кто. Не провожу здесь никакой границы. У меня совершенно прозрачная жизнь, мой дом – открыт, там постоянно люди. Да, меня нет дома для тех, кто звонит с чужих телефонов, у меня самого нет телефона, пароль от моего фэйсбука есть у десяти человек, я иногда просыпаюсь в квартире или в кровати Николая Палыча и т.д.
Николай Палажченко. Прозрачная личная жизнь, я про себя новые вещи узнаю.
Глеб Напреенко. Есть ли для тебя какие-то ориентиры вне стрит-арта на территории современного искусства или, может быть, на территории современной поэзии? То, что ты делаешь, часто связано со словом и, в общем-то, является микропоэзией на территории города.
Кирилл Кто. Это такие временные ориентиры. Их много на самом деле. Это просто то, на что я реагирую, поворачиваю голову.
Вопрос из зала. Когда и зачем ты первый раз в жизни пошел к стене? Что именно там было?
Кирилл Кто. Мною двигало то же, что двигает и сейчас: краска была просроченная, я не хотел, чтобы она пропала. Это было в 1995 году.
Анна Нистратова. Им двигал баллон.
Николай Палажченко. В этом смысле действительно психология художника, как правило, так и строится. А я еще раз хотел бы поблагодарить магазин «Республика» и журнал «Артхроника» за помощь в организации дискуссии.
