Лиана Рогинская
В конце июня на торги Sotheby’s было выставлено 141 произведение из коллекции парижского маршана Амбруаза Воллара. Появление в одно время и в одном месте произведений Андре Дерена, Поля Сезанна, Пабло Пикассо, Поля Гогена и Эдгара Дега со столь блестящим провенансом — событие, несомненно, заметное. Тем более что коллекционеры ждали его более 30 лет, с тех пор как неожиданная находка была сделана в хранилище банка Societe Generale. Одни из самых интересных воспоминаний о собирателе, чье наследство преподносит подобные сюрпризы даже спустя десятилетия после смерти, оставил человек, имевший прямое отношение к дележу этого наследства, — дилер Мартен Фабиани, партнер и душеприказчик Амбруаза Воллара, а также весьма противоречивый персонаж в истории французского искусства XX века.
Публике Амбруаз Воллар известен благодаря портретам Пикассо, Ренуара, Сезанна и Боннара. Эти художники, в свою очередь, прославились не без участия Воллара. Знаменитый маршан родился 3 июля 1866 года в Сен-Дени на острове Реюньон в Индийском океане, на тот момент французской колонии. Изучал юриспруденцию в Монпелье, а затем в Париже. В 20 лет, не оправдав ожидания отца, владельца нотариальной конторы, забросил учебу и устроился помощником галериста в галерею «Художественный союз», но вскоре ушел оттуда. В 1893 году открыл собственную галерею на улице Лафитт. Здесь же организовал первые персональные выставки Мане, Сезанна, Гогена, Ван Гога, Матисса, Пикассо, не имевшие большого успеха. Сюда же на ужины в подвале галереи собирался цвет французской художественной жизни того времени: Роден, Ренуар, Писарро, Дега, Форен, Боннар, Альфред Жарри, многие почитатели искусства. Не оставляя деятельности маршана, в начале 1900-х увлекся книгоизданием, привлекал к иллюстрированию художников из своего окружения.
С началом Первой мировой войны был вынужден закрыть галерею и эвакуировать собрание. После войны переехал в особняк на улицу Мартиньяк, 28, где и жил до своей трагической гибели.
Обладал не слишком привлекательной внешностью, но несомненной харизмой. Умел, не торгуясь, покупать задешево и продавать задорого, благодаря чему собрал значительную коллекцию работ современных ему художников, позднее признанных гениями XX столетия.
Воллар погиб в автомобильной катастрофе 21 июля 1939 года. Большая часть его коллекции была по завещанию распределена между родственниками и друзьями, многие шедевры распроданы, расхищены и, наконец, просто утеряны в ходе последовавшей Второй мировой войны.
В начале 1981 года во французских газетах появилось объявление о том, что на мартовские торги аукционного дома Drouot будет выставлена коллекция картин, рисунков и набросков из собрания Амбруаза Воллара, унаследованная неким Эриком Шломовичем. Как показало расследование, Эрик Шломович, дилер югославского присхождения, входил в число близких знакомых Воллара с 1936 года. Степень их близости остается предметом споров. В числе наследников Воллара он не был указан, однако после смерти маршана каким-то образом оказался обладателем около 400 произведений из его коллекции. Часть из них он поместил в ячейку банка Societe Generale (SG), а часть взял с собой в Югославию, куда уехал с началом Второй мировой войны. В 1942 году Эрик Шломович погиб в концлагере. Вывезенные им из Франции шедевры сохранили родственники, после войны картины попали в югославские музеи. О существовании ячейки в SG было объявлено в 1979 году, когда руководство банка приняло решение вскрыть сейф, аренда которого не оплачивалась 40 лет.
Аукцион 1981 года так и не состоялся — нашлось слишком много желающих заявить о своих правах на ценности. Тяжбы продолжались до середины 2000-х.
На том, кому досталась коллекция Воллара после его гибели, в своих воспоминаниях останавливается и Мартен Фабиани, дилер из окружения Воллара. Эпитеты, которыми награждали Фабиани его современники и которые не оспаривают нынешние исследователи, весьма красноречиво свидетельствуют о многогранности его личности — мафиозо, коллаборационист, мошенник. Во многом это отношение современников объясняется, вероятно, поведением Фабиани во время оккупации. В одном из отчетов американской разведки он назван «архи-коллаборационистом в среде французских маршанов, которому нацисты дали доступ к произведениям, конфискованным у лиц еврейского происхождения». После освобождения Парижа он был арестован за «нелегальную торговлю произведениями искусства, в том числе и за вывоз из Франции части коллекции Амбруаза Воллара», и приговорен к штрафу в 146 млн франков. Однако ему действительно довелось общаться лично практически со всеми художниками, крупными маршанами и коллекционерами с 1910 по 1970 год, о чем он подробно поведал в вышедшей в 1973 году книге «Как я был торговцем искусством».
Глава, посвященная Воллару, не содержит сенсационных разоблачений, но по-своему интересна. Хотя бы потому, что именно Фабиани, как полагают некоторые исследователи, ввел Эрика Шломовича в круг знакомых Воллара. Или, например, потому, что те же исследователи подозревают Фабиани в причастности к гибели Воллара. Надо сказать, что никакими объективными данными эта версия не подтверждается. Не исключено, что она возникла под влиянием общего впечатления от личности нечистого на руку дилера, не пренебрегавшего никакими возможностями для развития своего бизнеса, в том числе и такими, которые открывались во время оккупации Парижа. Разные версии, однако, возникали и наверняка будут возникать, поскольку история расхищения коллекции Воллара остается подчеркнуто загадачной.
• • •
Знакомство Мартена Фабиани с Волларом произошло уже после 1924 года, когда Воллар вместе со всей своей коллекцией переехал в особняк на улицу Мартиньяк. Вот как Фабиани описывает историю знакомства:
«Однажды мой брат, тот, который посвятил себя деловому праву, сказал мне:
— Я только что выиграл очень важный процесс против Кассирера, знаменитого немецкого торговца искусством.
Я встал в стойку:
— И кто же твой счастливый клиент?
— Амбруаз Воллар.
Я схватил его за руку:
— Потрясающе! Ты знаком с Волларом, с великим Волларом!
Он улыбнулся:
— Конечно, я с ним знаком. Если хочешь, могу представить ему тебя — я как раз еду к нему.
Вот так я и очутился в знаменитом особняке на улице Мартиньяк.
Я был очень возбужден и взволнован, боялся, что что-нибудь сделаю не так. В это время Воллар был уже чем-то вроде живой легенды.
Он ждал нас в большой столовой на втором этаже.
«Креольский Будда» — это выражение Пьера Лёба пришло мне в голову, как только я его увидел.
Он был очень большой, толстый и сонливый — как наевшийся вдоволь медведь. Веки почти полностью закрывали ему глаза, поэтому казалось, что он все время созерцает свой живот…»
О некоторых эпизодах молодости Воллара Мартен Фабиани пишет с его слов или со слов его знакомых. Есть, например, история, как Воллар, тогда еще простой помощник в галерее «Художественный союз», предложил директору галереи, известному борцу с импрессионистами и прочими революционерами от искусства, начать предлагать своим клиентам работы никому не известных художников — Дега, Ренуара, Сезанна. «Тот пришел в ярость: это было серьезное оскорбление “безукоризненного вкуса” его галереи, которым он так гордился… В 1890 году они расстались “по несовместимости характеров”. Воллар остался без работы, но с небольшой, но отборной личной коллекцией. Он совсем не собирался продавать ее маршанам, которые со своей стороны вовсе не стремились ее приобрести, — она была слишком “революционна”. Тогда он решил стать дилером и самостоятельно находить себе клиентов».
Фабиани предлагает и свое объяснение того, почему Воллару удалось добиться расположения художников. «В 1893 году он скупил у вдовы Мане целую стопку рисунков и выставил их. Эта выставка осталась совершенно незамеченной… хотя не совсем…
Писарро писал своей дочери: “Один молодой человек только что открыл маленькую галерею. Он любит нашу школу. Это настоящий энтузиаст, и он знает свою работу” — фраза эта — ключ к пониманию феномена Воллара.
Молодые художники, эти “подрывные элементы”, маргиналы, почувствовали, что наконец-то появился человек, который их понимает, который сможет продавать их работы, помочь им найти себе место в мире искусства. Ведь двери салонов, на которых экспонировалось официальное искусство, были для них закрыты, стало быть, единственной надеждой на известность были для них маршаны, которые бы осмелились продвигать их живопись. Воллар идеально соответствовал этому критерию…
Писарро и Ренуар пришли познакомиться с “молодым человеком”. Он им понравился, несмотря на свой вечно сонный вид — как будто все на Земле ему давно наскучило — и почти всегда пустую галерею. Они посоветовали ему обратить внимание на совершенно неизвестного художника по имени Поль Сезанн.
Воллар послушался их совета».
Несмотря на провальные выставки Ван Гога, Гогена, Пикассо, Матисса, организованные Волларом, круг его клиентов неуклонно рос. Фабиани пишет: «У него были постоянные покупатели, настоящая галерея королей: Милан, бывший король Сербии, Хэвмайер, американский сахарный король, Пельрен, маргариновый король, и даже один депутат-роялист, Дени Кошен! Среди клиентов Воллара были и миллиардер Де Каммондо, и знаменитый доктор Барнс. Так что случайный клиент не представлял для Воллара особого интереса…»
Помимо собирательства — с определенного момента Воллар скупал оптом произведения некоторых современников, например, Дерена и Вламинка, — он увлекся издательской деятельностью. При его непосредственном участии были изданы альбомы литографий Сезанна, Сислея, Тулуз-Лотрека и многих других. Фабиани вспоминает, что при жизни Воллара эти альбомы были невостребованы, в течение двадцати лет они стопками лежали на складе. «Библиофилы и любители искусства встретили эти альбомы без особого энтузиазма — новизна всегда настораживает. Я помню, как однажды присутствовал при разговоре Воллара, Эдуарда Эрио и Анатоля Франса. Они говорили об издательстве, и Воллар показал им гуаши Шагала, которые должны были украсить басни Лафонтена. Оба собеседника были в ужасе.
— Дорогой друг, как Вы могли поручить русскому художнику иллюстрировать самого знаменитого из наших поэтов!»
Однако Воллар был уверен в своем выборе. Фабиани неоднократно бывал свидетелем того, как знаменитый маршан в последние годы общался с клиентами. К тому моменту Воллар уже перевез свою коллекцию с улицы Лафитт в особняк на улице Мартиньяк, 28. «Видимо, дом этот пришелся ему по вкусу, так как он прожил там до самой смерти. На первом этаже, за рядом окон, герметически закрытых железными ставнями, находились огромное помещение, в котором хранилась большая часть богатства Воллара, и большой холл, преобразованный в выставочный зал: в витринах под стеклом были расставлены вазы и керамика, подписанные Руо, Вламинком, Дереном, Лапрадом, Жаном Пюи, Вальта, Гогеном. После смерти Воллара основная часть этих предметов оказалась в национальных музеях.
В глубине холла была лестница, ведущая на второй этаж. Там находилась большая столовая, в которой Воллар обычно принимал своих посетителей. Когда какой-нибудь клиент хотел посмотреть Ренуара или Гогена, Воллар доставал из кармана связку ключей, открывал дверь и исчезал в небольшой комнатке без окон. Через несколько минут он выходил из нее, держа в руках несколько холстов. Что касается Руо, то не знаю почему, но его работы находились в другой комнате.
Воллар расставлял работы перед своим посетителем, объявлял цены, а затем невозмутимо ждал. Если клиент делал какие-нибудь замечания или пытался торговаться, Воллар только усмехался. Например, если клиент жаловался на высокую цену холстов, Воллар щупал ткань, из которой был сшит костюм этого клиента:
— Смотрите, пожалуйста, какая чудесная ткань! Она ведь английская? Очень шикарно…
Как правило, этого намека оказывалось достаточно. В любом случае, Воллар никогда не торговался. С какой стати? Он был Амбруаз Воллар, самый знаменитый маршан всех времен».
Попасть в знаменитый особняк удавалось далеко не всем, Воллар становился с возратом все менее общительным. Фабиани вспоминает: «Он разлюбил и общение с другими маршанами. Его дверь была для них закрыта — и для Жоржа Вильденштейна, и для братьев Розенберг. Он их встречал теперь только на “ужинах маршанов”, которые никогда не организовывались на улице Мартиньяк. Однажды он одолжил картину Жоржу Бернхайму. Тот вернул ему ее очищенной, обрамленной и покрытой лаком. Воллар впал в страшный гнев…
— Я терпеть этого не могу, — объяснял он мне. — Во-первых, никогда не продаю работ в рамах, потому что в таком случае у покупателя всегда создается впечатление, что он платит и за раму…
Надо сказать, что в то время картины обычно ставили в тяжелые, вычурные рамы, которые стоили очень дорого. Иногда они украшали картину, но чаще наоборот, они ее убивали…
После смерти Воллара в его особняке обнаружили комнату, забитую рамами, которые он снял с картин.
Он также очень не любил чистить картины или покрывать их лаком.
— Я предпочитаю, — говорил он мне, — оставить картину где-нибудь в уголке, чтобы она немного покрылась пылью. Таким образом я оставляю покупателю удовольствие самому открыть красоту приобретенной им вещи.
Воллар был тонким психологом».
Среди других черт характера Воллара Фабиани отмечает его скрытность и «презрение к тщеславию мира». «Он не был совсем нечувствителен к почестям, но и не обманывался ими — я помню такую историю, рассказанную им: когда его наградили орденом Почетного легиона (в 1911 году. — «Артхроника»), он решил поехать на свой родной остров, чтобы повидать родственников и похвастаться красной ленточкой на своей груди…
Старый чернокожий слуга, который так долго служил у них в семье, что стал практически родственником, ткнул пальцем в эту ленточку:
— Что это такое ? — спросил он на креольском диалекте.
— Знак отличия, — ответил Воллар не без гордости.
— А-а-а, ну что ж, пойди брось этот знак отличия в кастрюлю и посмотри, не превратится ли он в рис…»
Особенно подробно Фабиани останавливается на вопросе взаимоотношений Воллара с художниками. Был ли он их «злым гением», а они его «дойной коровой». «Разумеется, Воллар не был образцом щедрости. Но он вытащил всех этих художников из безвестности. Стали бы они знаменитыми без его поддержки? Совсем не факт…
Однажды, распрощавшись со мной, он вдруг обернулся и спросил меня:
— А какие у вас отношения с Дега?
Я застыл, не понимая, о чем он говорит — ведь Дега уже давно умер… Но внезапно сообразил:
— У нас прекрасные отношения, благодарю вас.
Он улыбнулся и покачал головой:
— Замечательно, великолепно! Работайте с умершими художниками, общаться с ними настолько приятнее!»
Образ Воллара — эксплуататора, по мнению Фабиани, — создал Поль Гоген: «Он обвинял Воллара в алчности, называл его “чистой воды кайманом”, говорил, что тот выжимает художников, эксплуатирует их. Биографы Гогена с удовольствием распространяли эту версию. Правда же, как всегда, находится где-то посередине. Прежде всего нужно знать, что все эти нелицеприятные замечания о Волларе были сделаны в период, когда Гоген ругал абсолютно всех…
Я нашел счета за покупку холста, кистей, в общем, материалов, которые Воллар покупал и отсылал Гогену на Таити. Нашел и банковские квитанции, свидетельствующие о том, что Воллар регулярно перечислял Гогену деньги, причем по тому времени это были вполне приличные суммы».
Об отношениях Воллара с художниками многое могут сказать портреты маршана. Пикассо когда-то заметил, что ни одну девушку не изображали столько раз, сколько рисовали Воллара. Он позировал практически всем художникам, с которыми общался. Фабиани пересказывает со слов Воллара историю появления его портрета кисти Ренуара в костюме тореадора. «По поводу этого костюма Воллар рассказал мне удивительную историю: он купил его в Мадриде. Когда он возвращался во Францию, какой-то излишне усердный таможенник заинтересовался этим костюмом, и Воллар объяснил, что это его рабочая спецодежда, а чтобы придать своему утверждению больше веса, он надел его. Костюм, как ему показалось, ему подходил, поэтому однажды он пришел в нем к Ренуару, на которого Воллар и костюм тореадора произвели такое большое впечатление, что он решил увековечить их».
Интересный эпизод связан с тем, как появился портрет Воллара кисти Сезанна. Художника и маршана связывала дружба после того, как в 1895 году Воллар организовал в своей парижской галерее первую выставку художника, не имевшую, правда, успеха. «Однажды Сезанн решил написать с Воллара портрет. Эта идея обернулась для Воллара настоящим кошмаром! Сезанн посадил его на колченогий табурет, водруженный на помост. Когда Воллар сказал, что наверняка упадет с него, Сезанн велел ему не двигаться — тогда все будет в порядке, заверил он его.
— Я точно знаю: он специально придумал такую систему, чтобы я боялся пошевельнуться, был в постоянном напряжении, потому что боялся, что я засну, — возмущенно говорил мне Воллар.
Увы! Истомленный бесчисленными сеансами, длившимися много месяцев, Воллар-таки задремал… и бум! Упал со своего табурета…
— Я же вам сказал, чтобы вы не шевелились! — заорал Сезанн. — Просто представьте себе, что вы — яблоко!»
• • •
В последние годы, вспоминает Фабиани, Воллар жил одиноко и размеренно. «Вставал он довольно поздно. Спальня его была расположена на последнем этаже особняка, это была огромная, по-монашески скудно обставленная комната. На побеленных стенах — ни картин, ни гравюр. Громадная кровать Воллара была украшена резьбой, автором ее был Дерен. Я так и не смог выяснить, сделал ли ее Дерен по заказу Воллара. Одевшись, Воллар читал прессу, потом, перед обедом, спускался обсудить текущие вопросы со своей секретаршей.
После обеда иногда он ходил смотреть выставки, но чаще всего у него были деловые свидания. К концу жизни он занимался исключительно своими книгами — ездил к типографам, граверам…
Он никогда не говорил о “женщинах своей жизни” — лично я никогда ни одной не видал. Однажды, направляясь с визитом к скульптору Гаргало, я увидел машину Воллара напротив маленького отеля. Потом его брат Люсьен сказал мне, что его возлюбленная — последняя по времени — жила в этом отеле. Но он никогда не приглашал своих дульсиней в свой особняк».
О гибели Воллара Фабиани рассказывает без трагических подробностей. «22 июля 1939 года Амбруаз Воллар сел на заднее сиденье свой роскошной черной Talbot с откидным верхом, за рулем был его верный шофер Марсель. Он отправлялся в деревню.
В это время у Воллара было два поместья: одно — в Фонтенбло, второе — в Трамбле-сюр-Мольдр. Оба этих поместья были довольно странные, практически без мебели. Оборудованы были только кухня и одна большая комната. Часто в субботу утром, часов в 10, Воллар покидал улицу Мартиньяк и ехал в одно из этих поместий. Багажник Talbot набивали всякой снедью. Приехав в поместье, эту еду разогревали, и Воллар обедал. Затем он дремал, а проснувшись, возвращался в Париж. Мне кажется, он не смог бы провести больше одного дня вне столицы.
В этот день машина быстро ехала по дороге к Трамбле, но вдруг что-то сломалось, машина съехала с шоссе и перевернулась. Шофер не пострадал, а Воллар был без сознания. Его перевезли на “скорой помощи” в больницу в Версале. В дороге он все время повторял: “Нотариуса… нотариуса…”
Это были его последние слова, он умер в тот же день».
Завещание Воллара было составлено задолго до его гибели — в 1911 году, и к тому же в тот момент, когда он находился в весьма стесненном финансовом положении. По утверждению Фабиани, «он завещал каждой из своих трех сестер пожизненную ренту в 100 франков, своему брату Люсьену — сумму в 100 000 франков, а 50 000 франков — изобретателям детских игрушек, которые получат главный приз на конкурсе Лепина (конкурс изобретателей, названный по имени Луи Лепина, префекта полиции Парижа, политика и изобретателя. — «Артхроника»). Почему Воллар воспылал такой любовью к изобретателям и детям? Это осталось тайной для всех!
Не располагая и десятой частью сумм, которые он завещал, в завещании он оговаривал, чтобы принадлежащие ему картины продавались медленно. “Я прошу моих наследников продавать картины понемногу, десять продаж в течение не менее десяти лет”.
Что касается картин, то треть отходила семье Воллара, две трети — господам де Галеа».
Фабиани утверждает, что маршан дружил с семейством де Галеа, хотя оговаривается, что в молодости Воллара и госпожу де Галеа связывали более близкие отношения. «У этого насмешливого, даже циничного человека была тайная рана — в молодости на своем родном острове Реюньон он повстречался с девушкой, в которую страстно влюбился, но у него не было ни положения в обществе, ни денег, и им пришлось расстаться, он покинул остров. Когда они увиделись в Париже, она была замужем и носила фамилию де Галеа. Вскоре Воллар подружился с супружеской четой де Галеа. Он часто приглашал их в свое поместье в Кабуре, стал крестным отцом их сына Кристиана и в конце концов сделал их своими наследниками».
По мнению многих исследователей, госпожа де Галеа была любовницей Воллара и именно этим объясняется столь значительный объем наследства, отписанный ей по завещанию 1911 года.
На предложения спустя какое-то время переоформить завещание Воллар неизменно отвечал нотариусу: «Да-да, конечно, вы правы, я подумаю об этом… — свидетельствует Фабиани. — Но он так никогда и не перешел к делу — может быть, по лени, но скорее всего от суеверности. Я заметил, что Воллар был суеверен. Например, когда на улице ему встречался горбун, он делал “рожки” указательным и средним пальцами от сглазу…»
Описывая, как делили наследство Воллара, Фабиани, кажется, лукавит и опускает значимые подробности, даже несмотря на то, что в воспоминаниях упомянут обнаруженный в доме тайник. «Воллар, юрист по образованию, составил этот документ столь замысловато, что его душеприказчики вынуждены были разрешать множество проблем. Первая из этих проблем — оценка картин, принадлежащих Воллару. Его брат Люсьен назначил меня экспертом от имени семьи. Де Галеа выбрали Бинью. В один прекрасный день мы пришли в хранилище, чтобы составить инвентарь. Мы не знали точного числа картин, находящихся в его особняке. Конечно, в нашем распоряжении был толстый реестр в кожаном переплете, в котором отмечались поступления и продажи, но мы знали, что Воллар уже давно перестал вести его. Мы осмотрели весь особняк, насчитали уже более 2000 картин… Но нас ожидало множество открытий: в частности, я помню, что в маленькой комнатке, где жила старая горничная Воллара, мы нашли тайник в стене, в котором стояли покрытые толстым слоем пыли картины — в свое время Воллар распорядился замуровать ненужную дверь в чуланчик, не позаботившись проверить, нет ли в этом чуланчике картин. Среди этих “замурованных” картин были работы Иттурино, Гру, Вальта, большой холст Энгра и знаменитый “Вагон третьего класса” Домье…
Всего в сокровищнице Воллара хранились 4 тысячи работ, в число которых входили холсты Сезанна, Вламинка, Дерена, Форена и т. д. Не осталось ни одного Ван Гога. Составив инвентарь, мы приступили к разделу. Этот раздел занял много времени, так как мы осматривали каждую картину и оценивали ее, потом составили три равноценных лота, которые пронумеровали, а потом бросили жребий, чтобы определить, кому отойдет лот. Де Галеа получили два лота, семья — третий».
После войны во Франции слушались многочисленные дела претендентов на наследие Воллара, среди которых оказались и его родственники, и даже французский муниципалитет. Поэтому когда была вскрыта ячейка SG, знакомые с историей раздела наследия Воллара могли разве что удивляться, как это на протяжении целых 40 лет не объявлялся ни один претендент на такое количество скрытых в ней шедевров.
Цитаты из книги Мартена Фабиани даются в переводе автора статьи.
