Арсений Штайнер

Ретроспективная выставка Жана-Марка Бустаманта в выставочном зале фонда культуры «Екатерина» открыла год Франции в России. Экспозиция подготовлена при поддержке Министерства культуры РФ и посольства Франции. Тот факт, что столь важные институции выбрали для торжественной миссии художника, который до сих пор в Москве известен практически не был, вероятно, означает, что его можно воспринимать как официального представителя современной французской арт-сцены. В чем секрет дипломатического успеха бессюжетных фотографических композиций и как сделать из фотографии картину, у Жана-Марка Бустаманта выспрашивал Арсений Штайнер.

В: Почему ваша первая ретроспективная выставка открылась в России, а не во Франции?
О: Идея пришла сама собой. Поскольку с моим творчеством в России незнакомы, я решил, что, для того чтобы зритель лучше понял меня, нужно максимально широко представить мои работы, и таким образом я собрал все, что было сделано за тридцать лет профессиональной карьеры. Многие вещи пришлось брать из частных коллекций, и мне приятно видеть сейчас работы, которые я давно не видел и успел подзабыть.

РЫЦАРЬ РАЗМЫТОГО ОБРАЗА
Жан-Марк Бустамант родился в 1952 году в Тулузе. Карьеру фотографа начал в середине 1970-х: работал ассистентом у мастера натюрморта Дени Бриа, затем у Уильяма Кляйна. В 1977 году начал снимать широкоформатной камерой Lingoff. Серия «Картины» (Тableaux) (1977–1982) — 120 больших цветных отпечатков, на которых изображены безлюдные пригороды Барселоны, cделала Бустаманта лидером целого направления — «пластической фотографии». На пике популярности Бустамант оставил фотографию и стал работать над инсталляциями и объектами совместно со скульптором Бернаром Базилем под общим псевдонимом BasileBustamante. С 1987 года Бустамант осваивает технику шелкографической печати на оргстекле.
Следующий фотографический проект «Чего-то не хватает» (Something is Missing) был начат Бустамантом в 1995 году. Он представлял собой дневник путешественника — Бустамант объездил с камерой Южную и Северную Америки, Ближний Восток, Европу. Цикл фото LP (2001) был сделан во время путешествия в Японию и отпечатан в Швейцарии с использованием технологии сибахромной печати самым большим форматом. Пустынные заурядные пейзажи с силуэтом Фудзи вдали обрамляли массивные рамы черного дерева. В серии «Трофеи» (Trophees), начатой в 2005 году, Бустамант вернулся к оргстеклу. Паяльной лампой он вырезал рисунок на листе прозрачного пластика, который затем заключался в стальную раму. Жан-Марк Бустамант представлял Францию на 50-й Венецианской биеннале. В 2008 году он стал кавалером ордена Почетного легиона. Преподает в Высшей школе изящных искусств в Париже.

В: Как случилось, что вы взяли в руки форматную камеру, предполагающую весьма трудоемкий процесс съемки? Как тип камеры повлиял на вашу эстетику?
О: С 1973 года я был ассистентом Уильяма Кляйна. Его работы очень живые, эмоциональные, а я хотел снимать в противовес ему, наоборот, очень сдержанно. Я не стремился описать мир посредством фотографий, для меня каждый отпечаток сам по себе — целая вселенная. Я снимал мало: чем меньше, тем лучше, но действительно работал над каждым снимком как над произведением искусства. Я не снимал конкретный сюжет или событие, просто хотел запечатлеть игру света и тени и таким образом донести до зрителя свое видение мира.

В: Вы обрабатываете фотографии после съемки?
О: Серия Tableau, которая открывает выставку, начата в 1977 году. Тогда не существовало цифровых фотокамер. Это была так называемая прямая фотография, никакой дополнительной обработке она не подвергалась. Запечатлевалось и переносилось потом на бумагу то, что я увидел. Для меня фотографии — свидетельства пережитых мною моментов, я запечатлеваю место как таковое, у меня особый интерес к пространству как объекту духовности. Я развиваю эту тему и в скульп­туре, и в живописи.

В: Сейчас, в эпоху цифровой фотографии, на всех кадрах отображаются даты, дни и часы. На ваших отпечатках эти данные отсутствуют, то есть они не являются документацией момента. Что они такое?
О: Дата и место съемки не кажутся мне чем-то существенным. Для меня важна та связь, которая установилась на мгновение между мной и конкретным местом. С помощью камеры я запечатлеваю мгновение и тем самым свидетельствую о бренности художника, но это же мгновение, в дальнейшем представленное как предмет искусства, обеспечит бессмертие художника. Мне очень интересна эта двойственность: бренность и бессмертие.

В: Фотографии из вашего цикла Something is Missing («Чего-то не хватает») подчеркнуто пустынны. Даже трудно понять, что именно является предметом изображения.
О: Своими работами я создаю определенное напряжение между тем, что я показываю, и тем, что зритель может увидеть. Я не стремлюсь показывать людям то, чего они никогда не видели в своей жизни, кричать: вот посмотри, я сейчас покажу тебе кое-что невиданное! Я приглашаю зрителя открыть дверь в мое пространство, мой внутренний мир, ну а дальше уже у зрителя в зависимости от его культурной принадлежности и собственного контекста возникнет симпатия или неприязнь, фрустрация или другие чувства, но я только приглашаю, я рядом со зрителем, но не ставлю себя над ним.

В: Серия отпечатков на плексигласе «Свет» (Lumiere) — это, по вашим словам, «картинки из памяти». Чьи воспоминания эти репродукции старых журнальных фото?
О: Я находил многие изображения в старых книгах, в интернете, и эти репродукции благодаря освещению, которое исходит от стены за ними, приобретают дополнительный смысл. Представляя серию картин-фотографий в специальной технике сериграфии на плексигласе, я имею в виду не частные, а коллективные воспоминания и коллективную память, моменты из жизни каждого из нас. У нас всех много общих переживаний, особенно из детства. И меня интересует, как с прошествием времени, пока мы взрослеем и стареем, меняется наше отношение к пространству, как в разные периоды жизни мы воспринимаем одно и то же место. Особый акцент сделан на ощущении одиночества, которое каждый из нас пережил в детстве.

В: Ваша первая серия «Картина» (Tableau), как пишут, изменила отношение к художественной фотографии во Франции. В чем, с вашей точки зрения, ее инновационность?
О: Создавая эту серию, я стремился придать фотографии статус высокого искусства. Фотография должна была стать, по моему мнению, не средством, а художественным объектом как таковым, в этом, наверное, новаторский подход и заключался. Но я был разочарован реакцией тех фотографов, которые последовали за мной и стали воспринимать фотографию как картину. Многие фотографы с энтузиазмом восприняли эту идею, но сосредоточились на технической стороне фотографии и лишили ее всякого смысла, сделали предметом, на который всего лишь приятно смотреть.

В: В 1983-м вы надолго оставили фотографию ради совместной работы со скульп­тором Бернаром Базилем. Вам показалось, что возможности фотографии исчерпаны?
О: Я — многоформатный художник, легко перехожу от одного материала к другому и сейчас практически не работаю с фотографией. Но около трех лет занимался исключительно фотографией. В то время я был молод и полон амбиций, находился вне артистической среды и просто стремился покорить мир. Но фотография бедна по своим техническим возможностям. И вообще, я считаю, что не нужно себя ограничивать в художественных средствах. Когда я познакомился со скульптором Бернаром Базилем, мы постарались взглянуть на мир вместе.

В: Вы относите себя к какому-нибудь художественному направлению?
О: Мы не падаем с Луны, у нас у всех есть история. Безусловно, на меня оказывали влияние разные художественные течения. Я находился во Франции, в парижской художественной среде, и влияние на меня оказала именно эта культура. Но я стараюсь всегда стоять особняком, быть независимым и непохожим на других, потому что именно с помощью этой непохожести, которая с годами перерастает в присущий только этому художнику стиль, сейчас можно достичь в художественном мире каких-то высот. Безусловно, будучи независимым, ты обрекаешь себя на одиночество, но только так художник может развиваться.

«Я был разочарован реакцией тех фотографов, которые последовали за мной и стали воспринимать фотографию как картину»

В: Повлияло ли на вас творчество американских минималистов?
О: Да, конечно, я испытал влияние этих художников — Тони Смит, Дональд Джадд, но они принадлежат к старшему поколению. Их творчество повлияло на меня в самом начале. Вообще опыт предшественников я использую, чтобы персонифицировать свое видение искусства. Я реактивирую уже хорошо известные модели и использую их в непривычной для зрителя манере.

В: Знакомо ли вам творчество русских художников? С Ильей Кабаковым вы встречались на «Документе» в 1992-м…
О: Безусловно, я знаком с творчеством Ильи Кабакова, в Париже мы выставляемся в одном месте, в Центре Помпиду. Я слежу за творчеством российских современных художников, в частности, видел русский павильон на последней Венецианской биеннале. В России процветают различные творческие манеры. Кажется, особенно распространен иронический, даже циничный взгляд на мир. Думаю, это связано с попытками пересмотра исторического прошлого после крушения СССР. В любом случае это безумно интересно с художественной точки зрения, и я приветствую попытки молодых художников заинтриговать публику и обратить внимание на свои концепции. Мне нравится ирония в творчестве. Подобные тенденции наблюдаются сейчас и в Бразилии, и в Китае.

В: Вы представляли Францию на Венецианской биеннале, в 2008 году были награждены орденом Почетного легиона. Насколько важно для вас признание государством?
О: Мой отец из Латинской Америки, мать англичанка, но они сделали выбор в пользу французской культуры, и я был воспитан во французских традициях. Я был очень рад, что Франция выбрала именно меня для представления страны на Венецианской биеннале. Что же касается ордена Почетного легиона, моя позиция такова: от наград не отказываются, но носить их необязательно. Мои родители никогда не голосовали и не были полноправными гражданами французского государства. Но благодаря искусству иногда я ощущаю себя больше французом, чем французы по крови.