Андрей Хлобыстин

Целый ряд романтических идей этики модернизма двадцатого века опять всплывают вместе с 50-летним юбилеем первого полета человека в космос. Все они так или иначе были воплощены в образе первого космонавта, как «человека будущего».

В пантеоне корифеев русского духа Юрий Гагарин (09.03.1934–27.03.1968) расположился среди веселых, безвременно погибших героев-полубогов, народных защитников-«предстоятелей» — где-то по соседству с Пушкиным, Высоцким, Цоем, противостоящих хтоническим бородатым «людоедам». В мифологии Гагарина сочетаются черты Фаэтона, Икара, Христа, пророка Ильи, а также Ивана-дурака на Коньке-Горбунке. Гагарин навсегда останется весенним, молодым, улыбающимся божком, принесшим с неба благую весть о нашем единстве с Космосом, которому он был отдан в жертву. Его «полет» продолжался всего семь лет: своим началом он обозначил одну из высших точек «оттепели» и оборвался в канун наступления депрессии Застоя, Пражской весны и Сорбоннской революции.

Облик первого космонавта мистическим образом был будто бы предсказан в 1935 году Циолковским. Часто цитируются слова увлекавшегося евгеникой ученого-звездоплавателя: «Я свободно представляю первого человека, преодолевшего земное притяжение и полетевшего в межпланетное пространство. Я мог бы без труда обрисовать его, так он мне близок и понятен. Он русский. В этом не сомневаюсь. Он — гражданин Советского Союза. По профессии вероятнее всего летчик. Он необыкновенно смел, но в смелости его нет бесшабашности. (…) Он молод, физически здоров. Мускулы и мозг развиты гармонично. Представляю его открытое русское лицо, глаза сокола». Здесь Циолковский, как далай-лама, распознающий реинкарнацию маленького Будды, по мнению повторяющих эту цитату авторов, «удивительно точно предвосхищает и внешний облик Юрия Гагарина, и содержание его внутреннего мира».

Циолковский был последователем Николая Федорова, почитаемого родоначальником отечественного космизма, в центре философии которого, как главная задача человечества, лежит отдающая пряным восточным ароматом идея «воскрешения отцов». Для переселения сонма праотцов на другие планеты понадобятся средства доставки, изобретению которых и посвятил себя калужский мечтатель.

Репликой на идеи, приведшие к полету Гагарина, стал проект Юрия Лейдермана West in Space на Байконуре (1992): на головной обтекатель ракеты-носителя «Протон» были помещены фотокопии мемориальных ячеек Донского колумбария. «Энергия погребений, — пишет художник, — огонь всех кремаций становится своего рода огнем ракетных дюз, толкающим нас в Космос».

Космос в эпоху Гагарина был фантастикой, и за эту фантастику он был готов положить жизнь. Но он не был фанатиком-камикадзе: «Я поддерживал связь, а он проверил все, успокоился. “Дайте музыку”, — рассказывает Павел Попович. Спрашиваю: “Юра, дать тебе “Ландыши”? В ответ услышали хохот. Все тоже засмеялись, кроме начальства. Текст этой песни мы по-своему переделали, по-мужски». В жизни Юрий — образцовый семьянин, друг. «Хлебосольный хозяин, Юра любил принимать гостей, отлично пел, — продолжает Попович. — С ним никогда не было скучно. Тем более что Юра был мастер на шутки и розыгрыши. То машину откатит в другое место, то угостит сигаретой «с сюрпризом». В жизни Гагарин — гармоничный, бесконфликтный человек, соответствующий себе, полностью реализовавшийся через подвиг.

Однако наш космонавт — первый советский поп-символ, безупречная медиазвезда — крестьянский сын, запросто общающийся с Елизаветой II, Кеннеди, Фиделем, Че, Лоллобриджидой

Авторы, описывающие Гагарина, часто цитируют Марка Галлая, готовившего космонавтов к полету: «В любом авиационном полку можно было набрать двадцать таких летчиков…» Оценивались прежде всего физические параметры: возраст — не больше 30 лет, вес — до 72 кг, а рост — до 170 см.

Однако наш космонавт — первый советский поп-символ, безупречная медиазвезда — крестьянский сын, запросто общающийся с Елизаветой II, Кеннеди, Фиделем, Че, Лоллобриджидой. Чтобы хоть как-то поддеть русских, английские газеты могли разве что написать под снимком Гагарина, пьющего чай, не вынимая ложки из чашки: «Зачем он хочет выколоть себе глаза?» Но судьба не позволила ему превратиться в манекен, исполняющий представительские функции. Народная молва сразу трансформировала гибель Гагарина в традиции монашеского ухода из мира, как прежде — Александра I, Чапаева, лейтенанта Павлова.

Вместе с тем Гагарин стал первым официальным советским человеком с естественным лицом. Если сравнивать публичные лики двух пытающихся заморозить друг друга систем эпохи Карибского кризиса, то улыбка Гагарина по сравнению с маской сексуального оскала Монро выглядела гораздо искреннее.

По завершении полета едва ли не первым создал портрет Гагарина не кто иной, как Пикассо. Первый рисунок был им сделан через три дня после полета — 16.04.1961 по газетной фотографии. Второй, возможно, под влиянием фотографии «Гагарин с голубем», сделанной в Софии 25.05.1961 корреспондентом «Комсомолки». Пикассо совмещает Гагарина со своим фирменным символом: лицо превращается в птицу, остаются глаза и улыбка.

Вслед за Пикассо поспевает и Илья Глазунов: «Хрущев начал штурмовать небо. Радостно потирая руки, на многочисленных приемах он не раз повторял: “Наш Юрка Гагарин всю землю за час сорок восемь минут облетел, но нигде никакого бога не увидел”. (…) Мне запомнились серо-голубые глаза первого в мире космонавта, его открытая улыбка русского солдата. Он сказал мне свое знаменитое: “Поехали! У меня в распоряжении 15 минут. Вызывают к Никите Сергеевичу”.

Главными гагаринскими изобразительными «атрибутами» стали гермошлем с надписью «СССР», голубые глаза и улыбка. Один из первых таких живописных портретов космонавта принадлежит кисти Михаила Ананьева. В полет космонавт отправился в ярко-оранжевом капроновом комбинезоне, черных кожаных ботинках и перчатках на металлических манжетах. В таком облике Гагарин впоследствии предстает на многих полотнах советских художников. Гермошлем Гагарина фигурирует и в истории установки памятника на месте приземления космонавта: «В 1971 году созрела необходимость в памятнике по случаю знаменательного события. Главный художник городского отдела архитектуры тех лет В.М. Колесов дал задание памятникоделу К.А. Матвеевой — сделать Юрия Алексеевича в полный рост, причем в рекордные сроки — три месяца.

Когда Матвеева спросила, как именно надо, Колесов демонстративно взял в руки валяющуюся в мастерской кастрюлю, изображая ею шлем, и сказал: “Как-то так!” Фактически, любое из тысяч советских изображений абстрактного космонавта в гермошлеме — в скульптуре, на плакате, стенной росписи или в мозаике на брандмауэре — было «Гагариным».

Первые скульптурные изображения Гагарина, сделанные с натуры, попадают в контекст романтизма «сурового стиля». К ним относится бюст на Аллее Космонавтов в Москве Льва Кербеля, а также многочисленные работы Григория Постникова, специализировавшегося на теме космоса.

Особенный размах установка всевозможных памятников Гагарину приобретает после его гибели и в юбилейные года первого полета. Вскоре они покрывают всю территорию соцлагеря — от Эрфурта и Карловых Вар до Ташкента и Хабаровска. Поздним шлейфом «экспорта Гагарина» стала установка бюста работы Зураба Церетели в Монтевидео (2003).

Классические скульптурные изображения космонавта находятся в Москве. На стилобате 107-метрового монумента «Покорителям космоса» (1964) один из многофигурных бронзовых горельефов скульптора Андрея Файдыш-Крандиевского завершает фигура Гагарина, поднимающегося по трапу к ракете. Над ним парит женская фигура с серпом и молотом в руке, по иконографии восходящая к «Марсельезе» Франсуа Рюда.

В 1980 году на площади Гагарина в Москве был открыт титановый памятник скульптора Павла Бондаренко на 40-метровом постаменте. Его стилистику условно можно отнести к позднему «брежневскому конструктивизму».

Тогда же, в 1980 году, Александр Шилов создает пастельный портрет «Сын Родины», дающий начало почвеннической интерпретации образа Гагарина как идеала русского человека. Гагарин в белой рубашке на фоне золотых хлебов — не космический пролетарий или ИТР, а «сын земли русской». Этот мотив развивается в картине Андрея Плотнова «На родной земле» (1982), где в дали еле намечается церквушка: вот он русский народ-землепашец, избранный шагнуть из полей на Небо! Действительно, в космос полетел крещеный крестьянин. «Юра — мой родной дядя, — рассказывает Та­мара Филатова, — но я всегда называла его крестным: ему было 13 лет, когда я родилась, и во время моего крещения он проносил меня возле купели. (Сильно верующими мы не были, но все в нашей семье, включая Юрия, крещеные.) Гагарин сам в 1959 году приезжал к нам в церковь крестить свою старшую дочь».

Редкой в иконографии Гагарина является его двойной портрет с космической «Евой» — Валентиной Терешковой, так же ставшей фольклорной героиней.

У главного представителя неофициального искусства поколения нонконформистов — Ильи Кабакова, создавшего в 1986 году инсталляцию «Человек, улетевший в космос», выход в космос уже не дар свободы, а бегство от идеологической системы. Из советской реальности, которую московские концептуалисты, подобно буддизму или Кастанеде, трактовали, как иллюзию, человек выходит в Космос, который есть «пустота».

В 1980-е годы в Ленинграде молодежь из созданной Тимуром Новиковым группы «Новые художники» в своем «диком» по формам искусстве увлекается изображением космических полетов, космонавтов и в своих манифестах требует «отдать космос художникам». У Олега Котельникова, Инала Савченкова, Вадима Овчинникова и др. это, так же, как у диссидентов-нонконформистов, уже не природный, а социальный космос. Но они не конфронтируют с ним, а покрывают его своими веселыми лубочно-комиксовыми или шаманскими, экзотическими орнаментами-граффити, одомашнивая и превращая в материнское лоно, не таящее опасности. Из этого поколения на рубеже 1990-х формируется движение рейверов, для которых Гагарин — модный образ человека новых (музыкальных, социальных, химических) технологий, а космический полет — аллегория трипа, через который космонавт-нагваль выводит людей к свободе. Со времени ключевого в истории этого движения события — первого крупного рейва «Гагарин-пати» (1991), организованного и украшенного при самом активном участии ленинградских художников в павильоне «Космос» на ВДНХ и переросшего в танцевальную эпидемию, Гагарин остается символом/брендом рейверского сообщества в России и за рубежом. Возникший вместе с рейвом петербургский неоакадемизм призывал к возврату к прекрасным классическим образам, параллельно осваивая пиар и компьютер. Плодом такого симбиоза становится «Гагарин» Ольги Тобрелутс, в котором совмещены образы небожителей Гермеса и Аполлона с самой растиражированной, «поп-артистской» статуей античного мира — Антиноем.

В 2003 году Олег Кулик создает, наряду с другими персонажами массовой культуры, муляж космонавта в настоящем скафандре, парящего в невесомости в позе эмбриона на тросе-пуповине. Здесь космонавт — симулятивный персонаж, в котором, как во всем московском искусстве «из девяностых», выражена брутальная физиологичность «отрыва» и одновременно томление по возврату к устойчивой связи с коммунальным телом и «Мамкой-космосом».

Иконография образа Гагарина развивается от реалистических, часто сделанных с натуры портретов, к стереотипным советским шаблонам и далее к фэнтези и индивидуальным интерпретациям мастеров современного искусства. Но удивительно, герой, олицетворяющий надежду русского духа на воплощение «главной задачи человечества» — покорение Космоса, не имеет канонического образа. Гагарин остается либо тем самым «мужиком с кастрюлей на голове» или, как на картине Андрея Рудьева, «чеширом», от которого осталась одна улыбка. Скульптор Ксавье Вейан на грандиозной выставке в Версале в 2009 году представил Гагарина рухнувшим титаном — четырехметровой лежащей навзничь фигурой, фактически — космическим объектом, расколовшимся от удара об землю. Шизореволюция разметала составные образа Гагарина, растолкла его в блестящую пыль, мишуру пестрых фактур, «шум для глаз» в мировых электронных тенетах — медали, значки, марки, монеты, открытки, лаковые шкатулки, сувенирные бюстики, флаерсы и т. п. На палехской лаковой шкатулке Гагарин совмещает образы лихача на тройке и чтимого в народе св. пророка Ильи Громоносного, едущего в огненной колеснице по небу. Народность и назойливая пропаганда — «космические корабли бороздят Большой театр» (фильм «Операция “Ы” и другие приключения Шурика» (1965)) — вывели Гагарина в космос коллективного бессознательного Советского Союза. Я помню, как в 1980 году на семинаре по шизофрении в сумасшедшем доме на Пряжке пациент, войдя в зал и пересчитав портреты классиков марксизма, живо обратился к собравшимся: «Товарищи! Не могу забыть голубые глаза Ю.А. Гагарина!»

Действительно, Гагарин стал Космосом, растворился в нем, превратившись в арабеск, орнамент, «став крестиком на ткани и меткой на белье».

Наука оторвалась от людей, фантастика сменилась фэнтези. Для тех, кому сегодня чуть больше 20 лет, как показывают опросы, космос уже не предел мечтаний, а просто вопрос денег: будут — полечу. Да и Юрий Гагарин немногим реальней Энекина Скайуокера. Космический футуризм иссяк. В 2004 году в Риге был установлен скульптурный портрет 70-летного Гагарина работы Глеба Пантелеева. Юбилей полета Гагарина обращает людей больше к земным делам, чем к проблемам покорения космоса. Несмотря на полеты на Луну, к Венере и Марсу, можно сказать, что человечество остается на гагаринской орбите.

Пафос покорения космоса начал иссякать уже в 1980-е, и вскоре интерес к, казалось бы, величайшим задачам человечества (установлению коммунизма во всем мире) да и вообще к крупным объектам природы (динозаврам) и техники (БАМ, ГЭС, АЭС) сменяется интересом к микрокосмосу частного, фракталам, инсектам, генной инженерии и прочим мелким субстанциям, позволяющим приятно «путешествовать, не покидая своего двора». В 2010 году даже попытались отменить «героизм» профессии космонавта, не давая звания «героя» Максиму Сураеву.