Елена Федотова
Ивона Блэзвик может найти общий язык с любым человеком, от художника до прораба. Директор важной некоммерческой галереи Whitechapel, Ивона долгое время проработала в команде Николаса Сероты в галерее TATE MODERN, научившись у него виртуозно управлять арт-институциями.
В 2010 году Ивона Блэзвик заняла 21-е место в рейтинге самых влиятельных в мире искусства людей по версии журнала Art Review. Главной заслугой Блэзвик называют реконструкцию галереи Whitechapel, на которую было потрачено 13,5 млн фунтов стерлингов.
– Вас считают одним из наиболее вероятных кандидатов на пост следующего директора галереи Tate. Вы когда-нибудь рассматривали эту возможность всерьез?
Я получаю удовольствие от своей работы и слишком занята нашими новыми галереями и программами, чтобы думать о будущем! Но вынуждена признать, что повышенный интерес к современному и актуальному искусству, который мы наблюдаем сегодня, стал возможен во многом благодаря галерее Tate. Tate привлекла миллионы людей к современному искусству, и эта аудитория, в свою очередь, порождает новое поколение.
–В начале XX века галерея Whitechapel своей основной целью ставила просвещение бедноты. Какую главную задачу вы ставите перед галереей сегодня? Что для вас важнее: открытие новых имен или проведение выставок уже признанных мастеров?
Те, кто шел впереди нас, были миссионерами искусства. Несмотря на то, что многие посетители галереи Whitechapel в начале XX века не умели ни писать, ни читать, на выставке им показывали работы только самых лучших художников и часто тех, кого в будущем признавали пионерами современного искусства. Большинство наших выставок связано с важными именами в актуальном современном искусстве, но мы стараемся показать его в историческом контексте, высветить генеалогию того, что существует сегодня. Например, каждый год компания Bloomberg заказывает известному современному художнику крупную работу специально для галереи Whitechapel. В начале 2011 года мы выставляли американского художника Фреда Сэндбека, основоположника инсталляции. В 1960-е годы Сэндбек начал заниматься «искусством места» (site-specific art), используя только обычные нитки и собственно архитектуру галереи. Его скульптура из «воздуха и углов» создала парадигму для множества работ подобного рода, которые мы видим сегодня в Америке и Европе.
–Вы проделали огромную работу по расширению Whitechapel после того, как к основному зданию присоединилось еще и здание соседней библиотеки. C какими трудностями вы столкнулись?
Трудно было привязать викторианское здание библиотеки 90-х годов XIX века к пространству в стиле движения «искусств и ремесел», созданному в начале ХХ века для совершенно конкретных целей. В Британии много проблем, связанных с сохранением архитектурного наследия, а библиотеку успело полюбить несколько поколений читателей. Нам нужно было с уважением отнестись к этому наследию, чтобы при этом создать пространство, которое было бы художественной площадкой мирового уровня. Я считаю, что архитектор Пол Роббрехт со своей бельгийской командой Robbrecht en Daem сделал большое дело, отчасти потому, что эти люди смогли увидеть потенциал в существующем здании и имели богатый опыт сотрудничества с художниками.
–В вашей галерее многое сделано самими художниками: Лайам Гиллик спроектировал кинозал и стулья для лекционного зала, Родни Грэм сделал флюгер на крыше. Вы концептуально решили привлечь к оформлению именно художников, а не дизайнеров?
Да, мы хотели, чтобы искусством было пронизано все здание, и даже заказали несколько объектов «социальной скульптуры», которые расставлены по всему пространству галереи; все эти произведения функциональны, каждый объект предоставляет пространство для созерцания, обсуждения или место, где можно просто посидеть. Здесь можно найти и работы других художников: питьевой фонтан и диванчик Энни Рэтти, диван Франца Уэста, светильник Тобиаса Редертера и банкетка, сделанная коллективом художников под названием «Жены Генриха VIII». Кроме того, мы восстановили «аудиопрогулку», проект великой канадской художницы Джанет Кардиф.
–В 1991 году вы организовали первую персональную выставку Дэмиена Херста в лондонском Институте современного искусства (ICA). Вы уже тогда чувствовали, что у этого художника большое будущее?
Мне выпала большая честь работать с Дэмиеном Херстом в самом начале его карьеры. Я наблюдала, как он становится все более и более сильным художником. Он всегда был нашим другом и поддерживал галерею, а однажды пожертвовал одну из своих работ для аукциона в 2006 году, когда мы пытались собрать деньги на расширение и реконструкцию, запланированные на 2009 год.
–У вас есть любимые художники в России? Вы не хотели бы организовать выставку кого-нибудь из российских художников в галерее Whitechapel?
Авангардисты начала ХХ века, московские концептуалисты и Илья Кабаков, безусловно, оказали огромное влияние на мир искусства. Когда я работала в галерее Tate Modern, мы посвятили исторически значимым движениям в искусстве большую экспозицию под названием «Век городов», где были представлены произведения художников, работавших Москве с 1916 по 1930 год. Сегодня благодаря лондонскому фонду Calvert 22 и российским кураторам Виктору Мизиано и Иосифу Бакштейну мы знакомимся с современными представителями русского актуального искусства. Надеюсь, что во время моего первого посещения России в качестве члена жюри Премии Кандинского я открою для себя еще много нового. Так что, берегитесь все!
–В этом году вы стали членом жюри Премии Кандинского. Что, по вашему мнению, более эффективно работает: система самовыдвижения, как в случае с Премией Кандинского, или же изначальный отбор номинантов, сделанный экспертами?
Мой опыт работы в жюри премии Тернера, премии Винсента, Венецианского кинофестиваля и арт-конкурса MaxMara показывает, что изначальный экспертный отбор номинантов существенно улучшает процесс. Опасность самовыдвижения в том, что есть масса отличных художников, которые не утруждают себя подачей заявок на конкурсы, но при этом являются значимыми фигурами в искусстве.
–Вам тяжело понимать русское искусство?
Очевидно, так как я не знаю русского языка, я теряю некоторые аспекты смысла произведений. Но несколько лет назад я делала книгу об Илье Кабакове и от него много узнала об истории и философии русского искусства. Я серьезно изучала исторический авангард. Я очень хорошо отношусь к концептуалистам, но сейчас мне более интересно молодое поколение.
–Что вы думаете о молодых русских художниках на выставке Премии Кандинского?
У меня очень эклектичное впечатление. Не возникает ощущения какого-то единого движения. В прошлом были какие-то более однородные движения, например, некрореалисты. А здесь каждый работает в своем направлении.
–Как вам кажется, не слишком ли много здесь работ по сравнению, например, с премией Тернера?
Это очень разные премии. Здесь все-таки представлена панорама искусства, которая показывает дух времени. Номинанты премии Тернера очень тщательно отбираются жюри по принципу своего вклада в британское искусство.
Вы коллекционируете искусство?
Да, у меня есть небольшая коллекция работ современных художников, многие из которых мои близкие друзья. Кроме того, я покупаю и храню все издания, выпущенные галереей Whitechapel. Это серия недорогих альбомов с репродукциями работ актуальных художников – Вильхельма Сасналя, Рони Хорн, Джона Балдессари, – выпускаемых ограниченным тиражом.
–Как-то вы сказали, что способны танцевать до пяти утра. Это правда? Какую музыку вы предпочитаете и в какие клубы ходите?
Не думаю, что уважающий себя клуб допустит такую старуху на свой танцпол. При этом вечеринки дают мне возможность танцевать – в чем я так нуждаюсь. Я танцую, даже несмотря на чудовищную неловкость, которую в это время испытывает моя одиннадцатилетняя дочь. А танцую я практически под любую музыку, правда, хеви-метал – это точно не мое!
