Александра Новоженова

Дом-коммуна Наркомфина – архитектурный шедевр и памятник мирового значения. Несмотря на то что восьмидесятилетнее здание совсем обветшало, а обещанная реконструкция все откладывается, в нем идет своя странная жизнь. Молодые художники, критики и дизайнеры соседствуют со старыми жильцами, ждущими переселения. И те и другие по мере сил латают дыры в фасаде и мирятся с неудобным соседством. коммунальная жизнь в 2011-м дается так же нелегко, как в 1930-х.

Уникальный памятник конструктивизма — жилой дом по адресу: Новинский бульвар, дом 25, к. 1, был построен 1928–1930 годах архитекторами Моисеем Гинзбургом и Игнатием Милинисом специально для работников Народного комиссариата финансов СССР. В здании, известном как дом Наркомфина или «дом-коммуна», было предусмотрено несколько типов двухэтажных квартир, которые Гинзбург называл ячейками. Дом должен был послужить экспериментальным образцом последующей застройки социалистических городов.

– Знаешь, есть партийные, а есть сочувствующие. Партийных мало, сочувствующих больше. Я вот уже полгода ношу форму каждый день, у нас есть летние комплекты, зимние комплекты. Просто сейчас моя грязная, а так я хожу в партийном, – говорит Донатас.

Он одним из первых въехал в дом Наркомфина прошлым летом, когда инвестиционная группа «Коперник», владеющая большей частью дома, с подачи вездесущего арт-консультанта Николая (Спайдера) Палажченко решила временно заселить молодых художников в полупустой-полуразрушенный памятник конструктивизма. Дом ждет все откладывающейся реставрации и удерживается от того, чтобы не рассыпаться в пыль, только молитвами архитектуроведов.
Донатас Грудович – актер и перформансист. Он занимает самую просторную квартиру дома, угловую – с высоченной мастерской, одна из стен которой полностью застеклена и выходит на улицу. Сначала тут жил сам Моисей Гинзбург, а потом Дейнека. Сейчас тут побелено и сухо, но была квартира в плачевном состоянии – она простояла брошенной лет 15, стекла отсутствовали, а в дождь с потолка хлестала вода. Донатас – единственный из всех заселившихся сюда художников, кто хоть и в несколько легкомысленном виде, но все же попытался развить гинзбурговскую идею утопической коммуны: придумал организацию под названием «Точка совместного действия», сконструировал униформу с пустыми, под лагерные номера, нашивками. Но, похоже, сам он единственный, кто тут ее носит.

– Это же Москва, все тут индивидуалисты долбаные. Мы хотели сделать униформу для нашего космического корабля, который потерпел крушение, хотели его починить и отправиться дальше на поиски коммунизма.

Но большинство живущих тут вообще-то ни за каким коммунизмом лететь не собираются. В доме имеется несколько группировок, старейшая из которых – коренные жильцы, обитавшие здесь до того, как дом выкупила компания. Их единственная утопия – получить наконец нормальное жилье, а если нет – спокойно жить привычной жизнью. Пока дом принадлежал городу и стоял полупустым, они использовали знаменитые двухуровневые квартиры под кладовки, пробивали стены в соседние помещения, захватывали комнаты. Теперь им пришлось потесниться, и они не слишком рады пришельцам с «асимметричными стрижками». Хотя иногда, по словам Донатаса, вступают с ними во временные коллаборации, но «на каких-то шпионских условиях – чтобы что-то выяснить или диверсию устроить».

Донатас отводит меня к Полине и Антону. Он – фотограф, она – модельер, делает вещи-трансформеры. Здесь у них и мастерская, и шоу-рум, и спальня. Вход в их квартиру сдвоен со входом в соседнюю, но от их двери лестница идет вниз, а от соседей наверх.

– У нас тут ячейка F. Она для какого-то рядового персонала предназначалась. Тут изначально была розетка с радио: утром подъем в 6 утра, быстро в душ – все по расписанию, дом-машина. А когда въехали мы, здесь была куча паутины, плесени, ни электричества, ни водопровода. Мы тут вдвоем с Полиной два дня просто выносили мусор. В эту квартиру соседние жильцы выкидывали всякий хлам. Коробок было до потолка (потолки тут – 5 метров). Половину наших вещей мы нашли тут же в квартире. Удобно, сразу какая-то утварь уже в доме была. Зимой, конечно, батареи не работают, а фасад дырявый. Был момент – я психанул и все монтажной пеной залил. Ну это все не трудности – вот в армии трудности были. А тут взяли, водопровод поставили, электричество провели. А деревянную стенку ободранную я оставил для фона, чтобы портреты делать по работе, – говорит Антон.

Главной загвоздкой в построении арт-коммуны оказалось общее дело, которое должно было бы сплотить новых жильцов в «единый механизм». Устроили несколько перформансов, активисты Антон Николаев и Денис Мустафин попробовали сделать в отдельно стоящем хозблоке выставку, но коренные жильцы вызвали милицию, и она разогнала экспонентов через 15 минут после открытия. Проводили поэтические чтения на крыше без штанов и просто вечеринки. Но инициировавший историю с заселением Спайдер постепенно отошел от дел, все разбрелись по ячейкам и зажили своими интересами.

ФАКТЫ
Заказчиком дома Наркомфина выступил первый советский нарком финансов Николай Милютин: архитектор-недоучка, он развивал идеи утопического коммунального строительства. Вместе со своей семьей он жил в скромном пентхаусе на крыше здания.
Оригинальная покраска стен квартир и коридоров особо разрабатывалась профессором Баухауза Хиннерком Шеппером и служила для удобства навигации по дому.
Последний, неосуществленный проект реставрации дома подразумевал превращение его в бутик-отель с 43 жилыми ячейками. Специфическое устройство наркомфиновского быта должно было стать экзотическим фактором привлечения туристов.

– Я думаю, когда люди сюда в тридцатые годы въезжали, они тоже, наверное, сначала думали: жить вместе, братья там, сестры. И потом дележка квартир на отдельные ячейки – это показатель большой, что все, наоборот, хотели друг от друга отделиться. Кухня была общая, но ее быстро закрыли, есть вместе люди не хотели. Тут в квартирах специально маленькие кухни, но народ на общую кухню не ходил, то есть все идеи эти изначально не осуществлялись, – говорит граффитист Миша Мост.

Миша въехал сюда одновременно с Донатасом и отбывающим сейчас срок за изнасилование художником Трушевским и живет в Наркомфине вместе со своей женой Майей Колесник – она художница Айдан-галереи, пишет большие полотна с самолетиками, которые висят в высоком пространстве их ячейки – вперемежку с холстами самого Моста.

– Въезжали мы сначала просто на лето. Потом раз – сдают все это в аренду на непонятное время, никто не знает точно насколько, но на длительное. Круто тусовали. Но потом повысили цены в три раза резко, притом что был договор. Стало невесело. И потом, когда въезжаешь – один настрой, а когда живешь – настрой меняется. Вчера еле Хачатурова (художественный обозреватель газеты «Московские новости». – «Артхроника») провел в 11 вечера. Шестая бригада охранников поменялась, и третий комендант за этот год. И они нам устраивают пионерлагерь: бабушка ко мне приходит, ее записывать приходится.

В доме строгий пропускной режим, пост охраны и комендантский час.

Мы с Настей сидим на крыше со знаменитым солярием – площадкой для принятия солнечно-воздушных ванн. В прошлом году тут было самое веселье, читали стихи, вывешивали белые флаги, которые видно было с Садового кольца. А сейчас вход сюда строго запрещен, но пока меняют лифты, пролезть можно.

– В какой-то момент можно было идти только до своей квартиры – по звуку шагов слышно примерно, сколько ты прошел. Если идешь дальше, выбегает охранник и кричит: ты же взрослый человек, не понимаешь, что по этажам ходить нельзя? – подтверждает Настя. Она работает завсектором Мультимедиа и интернет-проектов ГМИИ им. А.С. Пушкина и пишет диссертацию по жилой архитектуре, так что для нее съем ячейки в Наркомфине – исследовательский опыт. Переехала она сюда во второй призыв, позже Моста, Донатаса и Трушевского, пройдя жесткий фейсконтроль, – кого попало Спайдер сюда не селил. Донатас утверждает, что сначала лично просматривал работы потенциальных арендаторов: «Много таких приходило, которые говорят: тут художники живут, я тоже хочу тут жить – я рисую! Первое время я даже кастинг устраивал. Был немножко как самопровозглашенный староста. Должна быть диктатура, а то все кому не лень селятся – глянь, где я живу, в фейсбуке хвастаются».

Коллективные арт-инициативы угасли не только потому, что у художников отсутствовали общие творческие основания. Инвестиционная группа «Коперник», занимающаяся инвестициями в области девелопмента и недвижимости и владеющая большей частью здания, до сих пор декларирует свое желание провести тщательную реставрацию, но, похоже, остыла к идее временно создать в Наркомфине арт-кластер, где художники могли бы питаться исторической энергией чистейшего авангарда за смешную плату.

Оказалось, что поселиться в руине хотят очень многие и они готовы платить за это даже не символические деньги. И если год назад дом был полузаброшен, то сейчас заняты почти все квартиры: жильцы, как могут, латают дыры в стенах, а компания время от времени повышает арендную плату и ужесточает контрольно-пропускной режим.

– Все же запретили. Есть тут помещения типа неотапливаемого гаража, которые не сдашь. Их просили: разрешите нам на один вечер тут что-то сделать – Трушевский обращался, Донатас хотел, и им говорили: платите пару десятков тысяч. Сейчас проход на крышу полностью запретили – все лазают по трубе. Не очень-то хочется что-то делать, когда все запрещают, – сетует Настя.

В МОСКВЕ БЕЗ ВЗЯТОК НИЧЕГО НЕВОЗМОЖНО. МЫ ТУТ ПОД КОЛПАКОМ.

Хозблок, например, в котором в позднесоветское время располагалась пожарная часть, заброшен, заколочен и разрушается. «Мы даже хотели его под себя подмять, но в Москве без взяток ничего не возможно. Мы тут под колпаком и на ладони, на ладони – и еще под колпаком. И даже не под колпаком тех, кто сидит и глядит, а под колпаком тех, кто хочет бабла больше всех захапать», – произносит речитативом Донатас. Он немного устал от здешней жизни, но потерять это место ему жаль. Все, кто здесь живет, чувствуют себя немного на чемоданах: они потратили много сил, чтобы сделать свои ячейки пригодными для жилья, но вся эта романтика может кончиться в любой момент. При этом новые жильцы все прибывают: недавно здесь поселился арт-критик Александр Евангели, в погоне за аутентичным опытом коммунального жилья собирается въехать Всеволод Лисоев, продюсер недавнего спектакля Театра.doc «Сквоты». И никто в точности не знает, какие у компании планы на дом: до кризиса его хотели превратить в бутик-отель. И Донатас, и Мост в один голос говорят, что, может, это и хорошо – памятник сохранится, но будет это уже совсем не то. Впрочем, уже долгие годы ожидающий расселения коренной житель Наркомфина, сосед Миши Моста сверху, недавно вставил стеклопакеты и начал у себя в квартире серьезный ремонт. А это верная примета того, что перемен в судьбе дома ждать еще не скоро.