Михаил Боде
Музей Тиссен-Борнемиса, Fundacion Caja Madrid, Мадрид 16 ноября 2010 – 13 февраля 2011
Трудно сказать, какому зрителю в первую очередь адресована эта выставка. Для ценителей французского импрессионизма она все же избыточна, поскольку выходит слишком далеко за рамки рассматриваемого направления. Но вот любителям садово-паркового искусства и вообще знатокам ботаники, конечно же, будет приятно совершить прогулку по парку Сен-Клу в компании «барбизонца» Шарля Добиньи, пройтись по Булонскому лесу вместе с Бертой Моризо, по Грин-парку или парку Монсо с Клодом Моне, по лужайкам Кенсингтона с Камилем Писсарро, по Люксембургскому саду с американцами Джоном Сарджентом или Морисом Прендергастом. На свои частные садовые участки зрителя впустят немец Макс Либерман и испанец Иоахим Соролья. И вполне возможно, полезные советы по разведению настурций он сможет получить у Гюстава Кайботта, Анри Фантен-Латура и Армана Гийомена.
Весь этот букет из 130 полотен мастеров живописи от академиста Бони и романтика Делакруа до кубиста Брака и сюрреалиста Макса Эрнста кураторы из Эдинбургской национальной галереи (там выставка проходила с мая по октябрь) и Музея Тиссен-Борнемиса собрали по 60 музеям и частным коллекциям. Этот своего рода «импрессионизм без берегов» нужно рассматривать в некоей социокультурной оптике, которую предложила Клэр Уилсдон, один из кураторов выставки, профессор Университета Глазго и автор монографии In the Gardens of Impressionism. В качестве отправной точки ее концепции развития «садово-паркового» импрессионизма взяты градостроительные реформы, произошедшие в Париже в 1860-е годы. Речь идет о деятельности префекта Сены барона Османа, снесшего половину старого города, но зато проложившего Большие бульвары, разбившего парки Монсури и Бют-Шомон и обустроившего для гуляний Булонский лес. И хотя большинство городских парков, как известно, было открыто для публики еще при Бурбонах, спорить с тем, что Париж Больших бульваров — это Париж импрессионистов, не приходится.
Если еще принять к сведению тезис о мощном horticulturalist movement в середине XIX века, на волне которого появилась мода обзаводиться частными садами, то станет вполне очевидным, что импрессионизм главным образом продвигался не к осветлению палитры, не к раздельному мазку, а по этой своеобразной «зеленой улице». Для того и примеры: у Клода Моне были сады в Аржантее и в Витейе, Камиль Писсарро, решивший по заветам Прудона и Кропоткина стать ближе к земле, копал огороды в Эраньи и Понтуазе, за посевами под Лувенсьеном присматривал Альфред Сислей. Что касается Сезанна, то тут все и так понятно — землевладелец из Прованса. Видимо, исходя из этого садоводческого принципа на выставку попали и картины салонного живописца Джеймса Тиссо, специализировавшегося на сценах светских пикников. Однажды попавший в его поместье под Лондоном Эдмон де Гонкур так описывал его творческую лабораторию: «Вокруг мастерской разбит сад, здесь в любое время дня можно наблюдать лакея в шелковых чулках, причесывающего и обмывающего садовый кустарник».
Укоренившийся на французской почве садовый импрессионизм в дальнейшем, судя по социально-вегетативной концепции выставки, распространился по всему миру в виде эдакой ризомы. Он дал ростки в Гейдельберге у «сецессиониста» Вильгельма Трюбнера, в Вене у Густава Климта, в Марокко у Джона Лавери, едва не завял в заснеженной Швеции у бытописателя Карла Ларссона (все эти произведения вынесены во вторую часть экспозиции — в залы Fundacion Caja Madrid). Импрессионизм даже попытался пробиться на «Бульваре» 1903 года Малевича, не подозревая, что вскоре будет закатан в «черный квадрат».
