Ирина Кулик
В фильмах 39-летнего итальянца Франческо Веццоли играют знаменитости мирового ранга – от Бенисио Дель Торо, Кортни Лав, Милы Йовович до Леди Гага. Но показывают эти ролики не в кинотеатрах, а на выставках. Этим летом Веццоли приезжал в Москву с выставкой «Русские балеты. Итальянский стиль» в Центре современной культуры «Гараж», посвященной Сергею Дягилеву. Ирина Кулик поговорила с Франческо Веццоли о кумирах, тщеславии и меланхолии.
«СЕЙЧАС ЛЮБОЙ ХУДОЖНИК ОТЧАСТИ ИМПРЕСАРИО»
В: Почему вы решили обратиться к дягилевским «Русским сезонам»?
О: Дягилев всегда был одним из моих кумиров. Меня восхищает, что ему удалось привлечь к сотрудничеству все самые яркие таланты того времени — танцоров, композиторов, художников, режиссеров и балетмейстеров. Так что когда MoCa (Музей современного искусства в Лос-Анджелесе — Артхроника) предложил мне сделать перформанс на свой тридцатилетний юбилей, я подумал, что это отличный повод для оммажа Дягилеву. Я задался вопросом: а кто же Нижинский наших дней? И нашел ответ на него — Леди Гага! В ней есть энергия юности, и она достаточно безумна. Я искренне надеюсь, что ее жизнь сложится счастливее, чем у Нижинского. Я был очень счастлив работать с ней. И не так уж и важно, насколько хорошо она знает историю дягилевских балетов.
В: Вам, и правда, нравится музыка Леди Гага или вы выбрали ее потому, что сегодня она на пике популярности?
О: Мне нравятся ее песни, я вообще люблю поп-музыку. Но говорить про Леди Гага, что тебе нравится ее музыка, — это значит упрощать вещи. Потому что Леди Гага больше, чем ее музыка. Ей удалось превратить собственную персону в художественный феномен. Я считаю, что в Леди Гага есть нечто по-настоящему демократическое, она на самом деле умеет общаться со своей аудиторией, у нее есть что сказать своей публике помимо обычного заявления «Смотрите на меня, я — дива», как это делает какая-нибудь Шер, слишком старая для той аудитории, к которой она обращается.
В: Если Леди Гага — Нижинский, то кто тогда Дягилев? Вы сами к этой роли примериваетесь?
О: Хотелось бы, но я не настолько амбициозен…
В: Вы же также придумали новый тип художника-импресарио, втягивающего в свои проекты звезд из разных областей искусства: от Леди Гага до Кейт Бланшетт и от Дэмиена Херста до Романа Полански?
О: Я думаю, сейчас любой художник отчасти импресарио, так как искусство стало иным, чем даже во времена Дягилева. Художник должен работать с разными командами, уметь себя вести в самых разных ситуациях. Дягилев в этом смысле кажется очень современным. «Русские сезоны» были грандиозно организованы и как медиасобытие: Дягилев сумел сделать так, что все только о них и говорили и стремились туда попасть. Мне страшно нравится, что он был эдаким декадентским персонажем, человеком, прекрасно знавшим старинную культуру и в то же время обладавшим фантастическим чувством современности. Я думаю, «Русские сезоны» были «Студией 54» (легендарный нью-йоркский клуб, существовавший с 1977 по 1980 год. — Артхроника) первой половины ХХ века.
«ИЗ ВСЕХ ВОЗМОЖНЫХ РЕЛИГИЙ Я ВЫБРАЛ БЫ ПОКЛОНЕНИЕ ЗВЕЗДАМ — КАК НАИМЕНЬШЕЕ ЗЛО»
В: Не так давно вы участвовали в выставке «О дендизме сегодня». И что же такое для вас дендизм как позиция художника?
О: Дендизм сегодня, конечно, сильно отличается от дендизма Дягилева. Для меня в моем личном поведении как художника важна следующая вещь: чем бы я ни занимался, я всегда честно признаю роль денег в моем искусстве. Большинство других художников, особенно предыдущих поколений, сколь бы тщеславными они ни были, всегда избегали говорить о деньгах открыто. Не берусь утверждать, что тщеславие — это хорошо, но думаю, что если уж ты тщеславен и любишь деньги, нужно хотя бы честно признавать это — я в этом смысле предельно откровенен.
В: Дягилев — не единственный знаковый деятель искусств и икона художественного стиля, которому вы посвящали свои работы. У вас был, например, проект Greed («Алчность») — рекламная кампания несуществующих духов с таким названием, который отсылал к знаменитой работе Марселя Дюшана, рекламирующего столь же фиктивный парфюм Eau de voilette. Чем лично вам интересен Дюшан?
О: Ну, все знают, что Дюшан — великий художник, и у каждого человека искусства есть множество объяснений, почему именно. Не буду соперничать со специалистами-искусствоведами и скажу, что лично мне Дюшан нравится тем, что он умел без всякой напыщенности заниматься искусством, очень легко, как бы забавы ради.
В: Рекламу духов Greed по вашему заказу снимал Роман Полански. Почему вы пригласили именно его? Это был единственный кандидат?
О: Да, это был единственно возможный кандидат. Я даже не поверил, когда он принял мое предложение. Это мой любимый кинорежиссер. Он и Альмодовар.
В: А как же итальянское кино?
О: Это часть моей культуры, я вырос с этим, и, конечно, итальянское кино во многом определило мой стиль, в особенности Висконти.
В: Вернемся к вашим любимым художникам. Не так давно вы участвовали как сокуратор в выставке «Дали Дали» в Стокгольмском музее современного искусства. Что вас роднит с Сальвадором Дали?
О: Выставка была посвящена феномену художника как звезды в современном обществе, одержимом культом звезд. Дали, конечно, тоже очень деятельно интересовался знаменитостями, но несколько в ином, нежели сегодня, ключе — его завораживали аристократизм, царственность, особы королевской крови. Так что специально для выставки я сделал портрет звезды во вкусе Дали: я изобразил нашу современницу, принцессу Монако Каролину, дочь Грейс Келли, в образе королевы Кристины Шведской, а вернее, сыгравшей ее в кино Греты Гарбо.
В: Вас также довольно часто сравнивают с Энди Уорхолом, прежде всего из-за вашей приверженности культу звезд…
О: Я, разумеется, польщен, но, думаю, это преувеличение. Уорхол, конечно, мой идол. Мне нравится его декадентство. Знаете, коллекционеры обычно предпочитают раннего Уорхола, эти вещи дороже стоят. Но мне больше нравится поздний Уорхол, когда он обратился к более фундаментальным, классическим темам искусства, к страху, к тщете всего сущего.
В: Почему все же звезды занимают такое важное место в современном искусстве вообще и в вашем в частности. Кто они такие — современные олимпийские боги, за интригами, романами и склоками которых следит весь мир, или, как в семидесятые годы писал Умберто Эко, святые наших дней, посредники между смертными и высшим миром?
О: Я не вдаюсь в такие теологические дебри. Но лично я из всех возможных религий выбрал бы именно поклонение звездам — как наименьшее зло.
В: Кто-то из кинокритиков заметил, что мужчины предпочитают мертвых звезд, а женщины — живых знаменитостей. Вы посвящали работы и тем, и другим — известны ваши вышитые портреты Марлен Дитрих и целая серия изображений нынешних звезд, снявшихся в вашем трейлере к «Калигуле». Так кого же вы сегодня предпочитаете?
О: Хм. Можно ответить так — наверное, раньше я был мужчиной и поэтому предпочитал мертвых звезд, а теперь я, видимо, стал женщиной и предпочитаю живых знаменитостей. Но вообще-то дело не в моих личных пристрастиях. Как у всех нормальных людей, у меня есть любимые актеры, но моя работа не о том. К своим героям я отношусь скорее как журналист, репортер, хроникер, который стремится уловить значимый момент, поэтому я никак не могу игнорировать ту же Леди Гага. Поймать исторически значимый момент, запечатлеть дух времени — разве не этим всегда занимались художники?
В: В вашем видео 1997–1999 годов Аn embroidered Trilogy («Вышитая трилогия») фигурируют три старые итальянские дивы — забытые эстрадные певицы, телеактрисы, которые выглядят довольно-таки устрашающе. Кажется, что ваш персонаж, тихий молодой человек с пяльцами, в ужасе стремится забиться от них куда-нибудь в укромный уголок. Вы до сих пор боитесь звезд или уже преодолели свой страх перед ними?
О: На самом деле в том видео я отдавал дань этим дивам. В тот момент моей карьеры мне было очень важно показать, откуда я пришел — ту почти провинциальную итальянскую массовую культуру, на которой я вырос.
В: Вышивать вы научились специально для этого фильма?
О: Нет, это не роль и даже не хобби, а одна из моих постоянных техник. Другие вот акварелью рисуют, а я вышиваю. Мне очень нравится, что это медленное такое занятие — надо приготовить канву, сделать рисунок.
В: А художник может стать настоящей звездой?
О: Большой вопрос. Художники не любят быть звездами, но становятся ими. Моя работа об этом, о сложных взаимоотношениях между тщеславием художника и его достоинством. Лично я тщеславен и открыто признаю это, так что по крайней мере в лицемерии меня никто не может обвинить. А ведь многие художники в своих работах предстают марксистами, а в личной жизни — настоящими фашистами.
«МОЕ ИСКУССТВО О ПЕЧАЛИ И МЕЛАНХОЛИИ»
В: Вас часто обвиняют в том, что вы недостаточно критичны по отношению к современному обществу…
О: Да, знаю. Я хожу по грани — одним кажется, что недостаточно критичен, другим кажется, что именно критикой я и занимаюсь. Все зависит от отношения с массмедиа: когда то или иное издание готовит публикацию обо мне, я никогда не знаю, окажется ли она лестной, рекламной или, наоборот, осуждающей. Но меня это не беспокоит. Я думаю, что художник, что бы он ни делал, все равно выступает зеркалом общества. И грань между оммажем и карикатурой сегодня весьма размыта.
В: Но вся эта очарованность недоступными кумирами — разве это только о современном обществе, разве это не было присуще человеку во все эпохи?
О: На самом деле я считаю, что мое искусство о печали и меланхолии. Можно говорить, что оно о современном обществе, но это только один из способов его интерпретации. На самом деле я просто использую современность как канву для вышивки.
В: В чем природа этой меланхолии?
О: Дело в том, что все эти идолы недоступны, нереальны — и все равно несчастны.
В: Когда я смотрела ваш трейлер к несуществующему ремейку «Калигулы», я искренне жалела, что фильм не будет снят.
О: Спасибо.
В: А вам никогда не хотелось снять настоящий фильм, ведь многие современные художники это делают.
О: Я к этому не готов. И вообще я бы предпочел не кино, а телевидение. Кино, особенно артхаус, фильмы, которые снимают современные художники, — это слишком элитарное искусство, его аудитория становится все меньше и меньше, она не намного шире, чем публика, которая ходит на выставки. Мои амбиции — если бы они у меня были — заключаются в том, чтобы вступить в диалог с куда более широким зрителем. Телевидение мне интересно, потому что оно демократично, это был бы настоящий паблик-арт.
В: Вы часто говорите о демократичности. Что вы понимаете под этим?
О: Очень запутанный вопрос. Я не могу говорить о вашей стране, но могу сказать о моей. Самые умные, образованные, интеллектуальные ее граждане, как известно, терпеть не могут Берлускони. А простой народ его любит. Так что же демократичнее: согласиться с этим большинством или с элитой, чей выбор не будет демократичным, потому что это выбор образованного меньшинства? Да и само понятие интеллектуальной элиты сегодня меняется: чтобы стать образованным человеком, уже не нужно оканчивать престижный университет, все знания можно найти в интернете, это уже не связано с привилегированным положением в обществе.
В: В 2007 году вы сняли видео «Демократия» — фиктивные предвыборные ролики двух кандидатов на пост президента США, где кандидата от республиканцев играла Шэрон Стоун, а кандидата от демократов — французский философ, политический журналист и интеллектуальная звезда Бернар-Анри Леви. Почему, кстати, женщина у вас представляет именно правых?
О: Это не специально. Видео вообще не о левых и правых, но о тщеславии — тщеславии Шэрон, тщеславии Бернар-Анри, моем собственном тщеславии.
В: А в чем различие между вашими тщеславиями?
О: Сложно сказать. Но в любом случае ему далеко до тщеславия политиков, у каждого из них его куда больше, чем у Шэрон Стоун.
В: А если бы Шэрон Стоун и Бернар-Анри Леви и правда баллотировались бы в президенты, за кого бы вы проголосовали?
О: Я бы голосовал только за самого себя.
В: Вы учились в Лондоне в первой половине девяностых — как раз тогда, когда на арт-сцене появилась обойма «Молодых британских художников». Общались ли вы с ними?
О: Не то чтобы я с ними близко дружил, но я был в курсе того, чем они занимаются. Мои работы — во многом реакция на них, на их брутальность, агрессивность. Мне хотелось уйти от этого, противопоставить им весь этот висконтиевский декаданс. Такая контрреформация.
В: Но вы же пригласили Дэмиена Херста в ваш проект «Русские балеты» — он рояль Леди Гага бабочками разрисовал.
О: Но он же звезда. Если бы Дягилев жил сегодня, он обязательно бы с ним сотрудничал.
