Анастасия Сырова
Иосиф Бакштейн, комиссар Московской биеннале современного искусства
Художественная Россия начала просыпаться. В этом году ярко выступили регионы: Екатеринбург, Пермь, Нижний Новгород, Кемерово, Воронеж, Ростов-на-Дону. Это просто революция. Пермь вообще превращается в культурную столицу России. Провинциальная жизнь прекрасна. Екатеринбургская биеннале — пример борьбы с коммерциализацией, апология антибуржуазности, что неплохо. Вопрос поставлен достаточно убедительно, хотя визуальная составляющая, возможно, страдает. Как объяснила куратор биеннале Екатерина Деготь, были представлены репродукции, а не оригинальные произведения, потому что оригинальные произведения — это рынок, а репродукции — это демократично. Смотреть на это было сложно, но интересно. Политического искусства в России в уходящем году было мало. Русское искусство гораздо менее политизировано, чем даже восточноевропейское, а уж тем более чем западноевропейское и американское.
Оно недополитизировано. Были отдельные попытки, но они тенденции не образуют.
Активно выдвинувшиеся в этом году молодые художники — очень интересные. Называя их новыми скучными, всего лишь спекулируют на политической проблематике. Я требую от искусства внятности, ясности, законченности жеста и высказывания, сделанности самих вещей. Этого как раз не хватает нашим молодым художникам.
Виктор Бондаренко, коллекционер, арт-продюсер
Из нашего — это мощная деятельность «Гаража». «Триумф» за короткий период вошел в семерку ведущих галерей. Открытие филиала галереи «Айдан» на Патриарших. На международном рынке меня интересует только то, что он ожил после кризиса.
Удивляет, как мощно китайцы зашли на рынок. Это связано с пассионарностью той или иной нации в различные периоды. Как у нас был пассионарный взрыв в начале ХХ века в искусстве. Аукцион БРИК, который делал Phillips de Pury, мне запомнился, выставка развивающихся стран — России, Бразилии, Индии и Китая. Это показательно. Сейчас не может быть взрывов у нас в России: нет идей, новых смыслов. В Китае, в Иране, в Индии появляются мощные художники, они стоят миллионы, мощное искусство. Там есть вибрация, присутствие иного. У наших художников, как говорит галерист Татинцян, нет современного искусства. Я же с ним не согласен, спорю и считаю, что искусство есть всегда, пусть та же народная резьба по кости. Какое оно ни есть, оно — наше искусство.
Марат Гельман, директор Музея ПЕРММ, член Общественной палаты
Тенденция года — децентрализация художественной жизни. Пермь-то была одна в прошлом году, а в этом году — Новосибирск, Екатеринбург, открывается большое пространство в Нижнем Новгороде, открылся Центр современного искусства в Новосибирске.
Сформировалось и уплотнилось поколение 2000-х, его ждали, его долго не было, а как только 2000-е подходят к концу, оно сформировалось. Я надеюсь, так будет каждые 10 лет. Художники, которые не имеют никакого отношения к героическим девяностым, тем более не имеют отношения к концептуализму. Национальные современные художники, сейчас им до тридцати, вдруг скопом стали интегрироваться.
Если говорить о мировом, то года два уже — арабское женское искусство. Много женщин-художников, считается, наверное, что заниматься искусством — не мужское дело. То, чем я занимался, делая «Русское бедное», становится мировым трендом. Художники отторгают сверхдизайн. Становятся антидизайнерами. Раньше на художественных ярмарках было большое количество псевдомебели, арт-объекты, похожие на дизайнерские объекты. В этом году и FIAC, и Frieze показали отказ от дизайнерских технологий.
Михаил Каменский, генеральный директор «Сотбис Россия – СНГ»
Происходит потепление со стороны представителей крупного бизнеса к искусству. Многие стали опять участвовать в аукционах, появилось много скрытых спонсоров выставок, и теперь они делают это с таким же удовольствием, как и три года назад. Интерес отечественных собирателей к советской школе живописи 1920–1930-х годов сравнялся с интересом к западноевропейскому модернизму. Об этом можно судить по выставке Дейнеки, которая была поддержана крупными корпорациями и частными лицами. Также недавно была продана картина Юрия Пименова «Празднование Первого мая» за рекордные $1,5 млн.
Современное искусство, утратившее на два года значительную долю гламурности, потихоньку опять начинает лосниться. Уровни его продаж на крупнейших аукционах вышли на предкризисный уровень, но это в меньшей степени относится к российскому искусству, Шок, который испытала вся система современных звезд, на Западе закончился, а у нас еще превалируют сомнения. Инвестирование в современных художников на российском рынке практически отсутствует.
Государство, идеологи нашей страны проявляют стабильный позитивный интерес к современному искусству. Художники, работающие на рынке интерьерного искусства и социально-нейтрального эксперимента, получают поддержку на уровне бюрократии и ассоциированных с властью крупных предпринимателей. А социально-радикальные эксперименты подвергаются более жесткому цензурированию. Если взять галереи, которые занимаются не протестным искусством (а таких большинство), то им стало легче жить. Как только появляются критические формы искусства, возникают проблемы на транспортных и идеологических таможнях.
Еще одна тенденция — это появление новых музеев в Москве и Петербурге. Государство и частный бизнес стали выделять крупные бюджеты на некоторые музеи в крупных городах, и эти музеи в перспективе должны стать мультикультурными центрами. В первую очередь это Пушкинский музей, ПЕРММ и МАММ (Мультимедиа Арт Музей, Москва).
Андрей Ковалев, критик, историк искусства
Если лет восемь назад все вопили, что нет молодых художников, то в этом году стало ясно: теперь их вполне достаточно. Однако это явление и этот процесс мне кажутся слишком гладкими. Все гладко, последовательно, четко развивается. Это стремление добиться нормы останавливает движение искусства. Я еще пять лет назад говорил о «новых скучных» — про Виктора Алимпиева. Прекрасный художник, добился скучности. Количество таких становится уже статистически значимой цифрой. У меня была надежда, что кризис все-таки всколыхнет и заставит работать в другую сторону, но не получилось. Группа «Война» — отдельная история, вызывающая безумное раздражение профессиональной среды, и это говорит о том, что они движутся в правильном направлении. Что самое главное, не играют ни в какие институциональные игры, и это позволяет им оставаться свободными. Индексом положения того или иного регионального искусства на мировой сцене является количество рецензий в ArtNews, Art in America, ArtForum. Статей о русских художниках в западных журналах не стало больше. В ArtForum раз в несколько лет еще допускаются глобальные тексты о ситуации вообще. Но индексом является не большая статья, а количество рецензий. Главный редактор журнала ArtNews Сильвия Хочфильд год назад сказала мне, что рецензии не интересны, «пишите о скандалах».
Главным явлением года, на мой взгляд, стало закостеневание нашей институциональной среды.
Парижский казус с Тер-Оганьяном и Мавроматти (бойкот, объявленный художником Авдеем Тер-Оганьяном организаторам российской выставки в Лувре в знак протеста против того, что его коллеге Олегу Мавроматти, обвиненному по 282-й статье, не дают статус политического беженца — «Артхроника», см. № 11, 2010) показывает, что готовы вступиться по старой памяти за общепрофсоюзные права, но за общие — нет. Показательна холодность художественного сообщества к перформансу Мавроматти, его публичному самоубийству (см. подробнее в новостях — «Артхроника»). Решили, что Мавроматти — отморозок, и это неинтересно. Простые общечеловеческие ценности здесь перестали играть роль.
Игорь Маркин, коллекционер, основатель музея Art4.ru
Я был на FIAC, парижской ярмарке, все отмечали, что очень мало приехало русских, не было тусовок, пышных мероприятий. Среди русских галерей — только Галерея Гельмана, и то не на главном, а на второстепенном месте. Русские работы никто не продавал, за исключением работ Валерия Кошлякова.
Общая тенденция этого года — потеря у русских интереса к современному искусству. Это посткризисное явление, началась вторая волна накопления капитала — примерно то же, что в 1990-х. Искусством интересуется только кучка энтузиастов. По крайней мере те, кто раньше двигал искусство, представители старой волны, уходят, а новые еще не пришли.
Художники продолжают работать, но с гораздо меньшим эффектом. Им труднее продаваться, труднее вообще выживать. В кризисном прошлом году и то было повеселее, сейчас гораздо труднее. Еще год назад шла и нарастала волна, все больше людей вовлекались в орбиту современного искусства. Конечно, это был пир во время чумы: например, открытие «Гаража», за несколько лет до этого был открыт «Винзавод», мой музей — то есть все шло по нарастающей, а сейчас все работает на инерции.
Владимир Овчаренко, галерист
В 2010 году в России произошел новый виток интереса к московскому концептуализму и его представителям. Этот интерес периодически возникает и исчезает. Новая генерация российских художников все смелее заявляет о себе. К сожалению, можно констатировать затухание частных институций — закрыт BAIBAKOV art projects, ходят слухи о скором окончании работы «Гаража», Art4.ru и фонд «ЭРА» работают время от времени. Цены на известных мировых звезд полностью восстановились, у нас же не унывают любители купить подешевле из мастерской молодого автора. Некоторые из этих авторов успешно осваивают бюджеты всевозможных спонсоров. Так что все живенько…
Николай Палажченко (Спайдер), куратор
Из важных тенденций года я бы отметил три. Первое: у деятелей искусства прошел ажиотаж по поводу рынка, все перестали на него молиться, в то же время перестали считать его абсолютным злом, он стал восприниматься как важный, но не ключевой фактор. Был большой провал, сейчас рынок почти восстановился, но в искусстве от этого ничего не изменилось. Все это поняли, почувствовали, и это, безусловно, хорошо. Второе — западные художники, благодаря в первую очередь деятельности галерей «Риджина» и «Арт+Арт», стали нормальной частью выставочного, галерейного процесса. Их выставки перестали быть экстраординарным событием. Это прекрасно, потому что задает высокую планку. Третье — окончательно обозначился поколенческий водораздел, связанный с тем, что так называемые молодые художники не хотят всерьез и полноценно интегрироваться в художественную ситуацию и смысловой контекст, сформированные старшим поколением. В какой-то момент все стали кричать: «Давайте молодых художников!» — вот они появились и стали жить своей отдельной, маргинальной жизнью, вариться в собственном соку. Они, как правило, живут в отрыве и от мирового контекста, и от российской художественной традиции. Тенденция эта, безусловно, плохая, является признаком отсутствия информации, образования, преемственности. И мне кажется, что все эти три тенденции надолго, на несколько лет. Я не вижу никаких предпосылок, чтобы ни одна из них не усугублялась бы.
Маргарита Пушкина, коллекционер, директор новой ярмарки Cosmoscow
Мне показалось важным, что курировать российский павильон на Венецианской биеннале пригласили Бориса Гройса. Это выводит наше искусство на международный уровень. Наряду с этим мне запомнилась выставка «Модерникон» в Турине, она собрала как заслуженных художников, так и очень молодых, которые приятно удивили. Куратором выставки был Франческо Бонами, то есть продвижением наших художников занимаются уже очень известные люди. Это свидетельствует об интересе к русской арт-сцене. Я слышала очень высокие оценки со стороны западных кураторов и художников. Это тенденция: о русских художниках узнают, это еще не массово, но важно, чтобы мы были интегрированы в процесс.
На недавних торгах в Нью-Йорке (Phillips de Pury, Sotheby’s), где были собраны очень интересные работы известных современных художников, с высокими эстимейтами велась существенная борьба. Это, говорит не столько о ситуации на арт-рынке, но вообще на рынке финансовом: люди стали искать альтернативные способы инвестирования, так как на финансовых рынках неопределенная ситуация. Как альтернативный актив, современное искусство вызывает повышенный интерес у публики.
Ирина Саминская, ответственный редактор отдела культуры РИА «Новости»
Закон о передаче церковных ценностей из музеев церкви может переиначить весь ландшафт, все музейные коллекции, грядет серия скандалов.
Пока мы спорим по каждой иконе, но когда церковь действительно начнет предъявлять большие претензии на ту часть наследия, которая сейчас хранится в музеях, это будет глобальной проблемой.
Этот закон, на мой взгляд, несколько неожиданный тем, что власть поддержала именно эту сторону.
Статья 282-я начала активно действовать. Ерофеев и Самодуров, в отличие от Мавроматти
и Тер-Оганьяна, не стали убегать отсюда, а решили довести дело до конца. Но до победного
не вышло. После их осуждения вынести приговор по этой статье будет намного проще, потому что юридическая процедура ужеотработана. Год был омрачен этой неприятной историей.
Открылся МДФ (Мультимедиа Арт Музей). Опыта работы с таким гигантским пространством ни у одного куратора в России почти нет. Русские кураторы делали масштабные ретроспективы за рубежом, но нельзя же все время делать ретроспективы.
Открытие выставки Пикассо показательно не самим фактом, так как все уже съездили за границу и все посмотрели, а тем, что надо было стоять много часов. Последняя такая очередь была в 1990-х годах, когда в Пушкинский привозили Магритта. На Пикассо приехала, по-моему, вся страна, и это был шок. Для меня очень трагичным событием оказалась смерть Луиз Буржуа. Мне будет очень тоскливо без ее гениальных проектов на тему женского.
Ольга Свиблова директор Мультимедиа Арт Музея
Главный итог года — у нас наконец появилась художественная жизнь. В Москве точно, но и в Санкт-Петербурге, Перми, Красноярске. Появилось много сильных институтов. Каждый по-своему, они показывали разные программы, среди которых было много очевидных достижений. Хороших проектов появилось так много, что даже страшно.
Я постоянно путешествую и вполне ответственно могу сказать, что Москва стала одной из лучших художественных столиц мира.
Если раньше у нас случались отдельные удачные проекты, то в этом году наладилась нормальная регулярная работа институций: «Винзавода», «Гаража», ММСИ, ГЦСИ — там все время происходили интересные события. Этому сильно помог год Франции в России: мы увидели Аннет Мессаже, Фабриса Ибера, Клода Левека, Бустаманте, «Флюксус». Было много хороших русских проектов и за рубежом. Прежде всего выставка современных русских художников в Лувре — это большое достижение. Тейт Модерн и МоМА в этом году обратили внимание на русских художников и ведут переговоры об их покупке. Это тенденция. Это хорошие знаки. Однако кардинального перелома здесь не произошло. Думаю, это случится не раньше, чем откроется большой русский проект в Помпиду. Это музеи, специализирующиеся на современном искусстве, профильные музеи, и когда в них состоится серьезная ретроспектива современного русского искусства, тогда можно будет говорить о новом этапе.
Пока же русское искусство как было маргинальным явлением, так и остается.
