© Андрей Лукин / ИТАР-ТАСС
В современной России происходит прямое восстановление символов прошлого без всякой критической оценки, считает МАРИЯ СИЛИНА. Горожанину предлагают не думать, а воспринимать то, что получается. Формируется новый потребитель, готовый к реактуализации не очень понятного, но знакомого прошлого
После падения СССР в 1990-е годы был относительно небольшой всплеск интереса к увековечиванию памяти жертв репрессий. В начале 1990-х восстановление церквей, в первую очередь храма Христа Спасителя (открыт 31 декабря 1999 года), может рассматриваться как акт критического переосмысления прошлого посредством восстановления религиозных ритуалов. В 2000 году трансформация гимна СССР в гимн РФ казалась случайным курьезом. Сейчас, особенно на фоне празднования Дня Победы в Великой Отечественной войне в 2013 году, когда молодые люди переоделись в стилизованную военную форму, а на домах в спальных районах Москвы развесили сделанные «под винтаж» полковые знамена, можно говорить о новой перформативной традиции увековечивания героического прошлого.
Теперь все отчетливей намечается тенденция восстановления ритуалов и мемориальных практик СССР сталинского и постсталинского времени как акта памяти. Критическое переосмысление в таких мемориальных актах замещается сохранением визуальной/формальной целостности объекта/ритуала.
Все началось с гимна в 2000 году, в котором один из соавторов советской версии (1944, редакция 1970) С.В. Михалков переписал текст, сохранив мелодию 1938 года. В 2009 году восстановили оригинальный декор в подземном вестибюле станции метро «Курская» со словами еще сталинского гимна (1944–1955). Восстановление дизайна оставили без какой-либо мемориальной таблички, комментирующей и осмысляющей эту инициативу.
В 2010 году открыт реконструированный музейно-выставочный центр «Рабочий и колхозница». Правда, в новом проекте не были соблюдены авторские пропорции павильона и некоторые детали отделки. В 2011 году заново открыт ЦПКиО им. А.М. Горького с восстановленной романтикой трудно идентифицируемого стиля то ли Сталина, то ли Хрущева. В 2013 году подобных реконструктивных инициатив стало больше: восстановление почетного звания Героя труда наряду с установкой бронзовых бюстов на родине героя, а также предложение директора ГМИИ И.А. Антоновой восстановить Музей нового западного искусства. Очень показательно, что И.А. Антонова использует популистскую риторику восстановления объекта вневременных обстоятельств как дань памяти.
В инициативах видна некая предсказуемость выбора мемориальных объектов и одновременно произвольность их восстановления. Восстановленные памятники всегда немного отличаются от оригиналов, но наличествующие изменения не идеологические. Они не сообщают ни о чем, кроме, может быть, незаинтересованности в точности. В этом – простая констатация факта «мы помним», а что именно помним, уже не так важно.
Любые сопроводительные идеи, благодаря которым памятники изначально возникли, отсутствуют – сейчас объекты просто вырваны из контекста. Идея героев труда родилась на фоне массивной индустриализации конца 1920-х, Музей нового западного искусства – в русле переоформления частных коллекций и становления научных институтов в те же годы. Сейчас, очевидно, не стоит задача воссоздать культ труда, реанимируется сразу абстрактный памятник герою труда. В актах «восстановленных ритуалов» свободно комбинируются символы времени. Например, с Пасхой в 2013 году с плакатов в метро поздравляет Солженицын, писатель и публицист, известный, в первую очередь, разоблачениями тоталитарного режима, и Достоевский, «реакционный писатель», с которым в СССР не знали, что делать (подробнее об этом в работе П.А. Дружинина «Идеология и филология»). В Якутии, где располагалось большое число исправительно-трудовых лагерей, установили уже четыре бюста Сталину, а 75-летний юбилей Усольского лагеря в 2013 году отпраздновали под следующим девизом: «В январе 1938 года в Усольском ИТЛ НКВД СССР были заложены традиции, которые имеют ценность и в нынешнее время. Это верность Родине, взаимовыручка, уважение к ветеранам».
Выбор «традиций» последовательно избирателен. В целом заимствование образов для легитимации политической программы, их комбинирование, искажение – традиционный механизм передачи памяти и создания национальной истории. Однако благодаря современной доступности информации и трансформации понимания истории от официального набора событий-символов в сторону неофициальной, личной памяти, этот механизм искажений, политической пропаганды посредством истории стал лишь одним из возможных, но не единственным и не основным способом создания программы памяти.
Важен и эмоциональный момент. Помнить хочется, и память привычно обращается к тому, что и так запомнилось хорошо. Война по наблюдениям социологов прочно стала «лидером» массовой памяти в сознании россиян, одним из главных достояний современной национальной истории. Вспоминается открытый в 2012 году Еврейский музей и Центр толерантности, где огромный зал, который является кульминацией движения по музею, посвящен именно Великой Отечественной войне на территории СССР: в зале яркие визуальные символы – танк и самолет. В иерархии мемориальных ценностей война занимает первое место даже в музее, посвященном истории еврейского народа.
Воссоздание ритуалов должно олицетворять наличие памяти. Воссоздавая, мы вспоминаем и обещаем помнить. Однако в восстановленных ритуалах, их обликах и названиях не понятна ни функция, ни адресат, ни художественное время действия, и процесс воспоминания почти невозможен. Напрашивается вывод, что отсутствие рефлексии и критики, эмоциональное, рефлекторное отношение к памяти, случайное комбинирование образов, вырванных из контекста, не дает возможность создать памятники или наладить ритуалы, которые бы давали актуальную программу памяти. Происходит прямое восстановление символов прошлого без всякой критической оценки. Горожанину предлагают не думать, а воспринимать то, что получается. Формируется новый потребитель, готовый к реактуализации не очень понятного, но знакомого прошлого.
Мария Силина
