Открылся основной проект IV Московской биеннале под девизом «Переписывая миры». На выставке побывала Анна Матвеева
Главной новостью биеннале можно считать то, что Центр дизайна «ArtPlay на Яузе» показал себя как вполне состоятельное выставочное пространство, достаточно масштабное и функциональное, чтобы разместить выставку-блокбастер и еще десяток параллельных проектов. Просторные залы, возможность «играть» с пространством, обеспечивая для каждой работы нужную степень обособленности, доступность техники, вместительность, транспортная доступность, обслуживающая инфраструктура – всё ничуть не хуже, а местами и лучше, чем у принимающих крупные международные выставки стамбульского Antrepo или нью-йоркского PS1. В отличие от оказавшегося совершенно неприспособленным для крупного публичного события пространства ЦУМа (там разместилась медиачасть основного проекта, и разместилась крайне неудачно как с точки зрения экспозиции, так и с точки зрения организации публики), «ArtPlay» заявил себя как серьезная площадка для больших выставок, способная дать фору музеям, и опыт биеннале наверняка станет одной из самых выигрышных строк в его резюме.
Самому основному проекту его куратор, легендарный начальник Центра искусства и медиатехнологий в Карлсруэ Петер Вайбель дал заглавие «Переписывая миры». Уже неоднократно многие критики (и я тоже) журили большие международные выставки за расплывчатость тем: в самом деле, когда в названии упоминаются «миры», или «взгляд», или «человечество», или еще что-то столь же всеобъемлющее, под эту сурдинку можно сыграть любой мотив. Все мы живем в мире, каждый из нас – сам по себе отдельный мир, а любое произведение искусства – тем более уникальный мир или попытка его написать и переписать. Под расплывчатыми заголовками нередко скрывается разношерстная подборка работ. Петер Вайбель тоже не избежал этой заразы. А возможно, и не хотел избежать. Так или иначе, он сделал абсолютно универсальную выставку.
Это не удивительно. Сразу после своего назначения куратором Московской биеннале Вайбель заявил: «Я считаю, что Москва сегодня гораздо более подходящее место для поиска ответа на вопрос “Что же такое современность?”, чем Лондон или Нью-Йорк».
То есть ключевым является вопрос о современности. Здесь Вайбель остается в рамках модернистской парадигмы, рассматривая современность как прогресс, стремление к новому и прочий total update. Отсюда и «переписывание миров»: «Мы живем в эпоху повторного открытия забытых и долгое время находившихся на периферии внимания отрезков истории и географических координат, заново переживаем переосмысление исторических концепций и событий. Современное искусство и современный мир являются частью глобальной “переписывающей программы”. Мы видим, как индийское искусство “переписывает” европейское искусство и, наоборот, как европейское искусство “переписывает” искусство Азии, в свою очередь “переписывающее” искусство Северной Америки. Мы являемся свидетелями изменения карты устоявшихся центров искусства» – этот statement Вайбеля вполне описывает систему координат, в которой разворачивается московская выставка.
«Мир» действительно является ключевым термином, от которого «пляшет» вся экспозиция. Нельзя не заметить, что очень большой акцент делается на «мир» в его географическом и геополитическом понимании. Можно даже сказать, что выставка в ArtPlay довольно ощутимо разделяется на осмысление художниками «мира внутреннего» (первый этаж ArtPlay) и «мира внешнего» (второй). Исключения есть, но в целом расклад примерно такой.
«Мир внешний» – это планета Земля как таковая. Глобус Анне Марте Овераа – гладкая поверхность без намека на океаны и континенты, отмечены только страны, к которым художница привязана эмоционально (Скандинавия, Великобритания, Испания и Италия). Это карты Израиля Ричарда Хамильтона, карта мира Каталины Бауэр, составленная из пакетов с водой (ткни – взорвется), или группы Clair Fontaine, сделанная из спичек (метафора политической нестабильности, словно сошедшая с советского политического плаката брежневских времен).
Это и темы социальной напряженности, как в проекте «Искус» Тинтины Вулии (образующие бесконечную дугу паспорта разных стран, а рядом – они же в разноцветных обложках, и игровой автомат «однорукий бандит», предлагающий игрокам вытянуть из стеклянного бокса полюбившийся экземпляр), и фотосерии «Body of the state» Армина Линке, (цветные снимки интерьеров официальных учреждений по всему миру), и социальный эксперимент Таус Махачевой «Быстрые и неистовые» (художница проехалась по скоростному шоссе в обитом мехом джипе), и кукольный памфлет Киджонга Дзина «Рабы в заливе» – игрушечные бурлаки тащат на себе бензоцистерну Shell.
Неизбежна здесь и этнографическая тематика, проблема этнических меньшинств и мультикультурности. «Коллажи» Кадера Аттиа повествуют истории трансгендеров в двух культурах. В фильме «Вера Крус» Розанжелы Ренно вообще никакого видеоряда, а слышны только недоуменные реплики туристов, так ничего и не увидевших в экзотической стране. В «Трансоксанийских мечтах» уроженки Казахстана Алмагуль Менлибаевой, запечатлевшей бесконечное путешествие через степь (у казахских художников вообще очень сильная фиксация на национальной, степной, кочевнической идентичности).
«Мир внутренний» гораздо менее одномерен. Тут и живопись немецкой звезды Нео Рауха с его современной мифологией, и его же скульптура «Кентавр» (существо несет в руках канистры с бензином). И инсталляция «Жизнеписец» Кристы Зоммерер и Лорана Миньоно – старинная пишущая машинка соединена с проектором, и любой напечатанный зрителем текст превращается в расползающихся по бумаге букашек. И «Развитии событий» Марины Алексеевой – ее фирменные лайтбоксы, в которых оживают детские мечты о кукольном домике. И «Сканер» Даниэля Каногара (лес из мерцающих проводов), и «Свидетель» Сьюзан Хиллер (лес из мини-динамиков, каждый из которых рассказывает свою историю встречи с мистическим), и совсем уже абстрактный «Послеобраз звезды» Олафура Элиассона (накладывающиеся друг на друга цветные пятна, создающие иллюзию объема).
Итого, Вайбель сделал качественную, многоплановую и представительную выставку. В ее составе соблюден оптимальный баланс звезд первой, второй и третьей величины, баланс «социальщиков» и «интровертов», баланс высокотехнологичных медиа и «дешевого» искусства. Короче, в ней соблюдено всё. Это, несомненно, достоинство выставки – и это же ее недостаток. Здесь всё «как надо», очень много искусства хорошего, качественного, но почти нет искусства «цепляющего».
Для меня самым показательным эпизодом стал бокс, в котором выставлялась видеоработа «Тревожные состояния» российской художницы Алины Гуткиной. На вернисаже случилась неполадка с проектором, и по недосмотру организаторов вместо видео на экране застыл статичный кадр. Тем не менее публика с умными лицами созерцала этот результат поломки техники; в павильон с неработающим проектором даже время от времени выстраивалась очередь. Вряд ли можно придумать более выразительную метафору слома коммуникации между искусством и зрителем. Современное искусство – это что-то такое непонятное, но глубокомысленное и жутко модное, и если нам показывают застывшее расплывчатое пятно на экране, значит, так и надо. Сразу возникла идея так же сломать всю прочую аппаратуру на выставке и посмотреть, заметит ли кто подвох. Такой форс-мажор поднимает еще множество вопросов – и о статусе технологий, и об опосредованности художественного высказывания, и об участии зрителя… Однако факт остается фактом: в этом инциденте искусство – в конвенциональном, хорошо упакованном виде, в каком оно предстало «переписывая миры» – продемонстрировало провал попытки прямой коммуникации.