Участники круглого стола © Валерий Леденёв
Материалы круглого стола «Культурная навигация в городе», прошедшего 19 апреля в Центре дизайна Artplay в рамках форума «Культура в действии: маркетинг, партнерства, экономика идей»
Сергей Никитин: Здравствуйте, дорогие друзья! Начну представление с наших зарубежных гостей, как это принято. Валентайн Биванк – независимый эксперт из Нидерландов, уже три года занимающий пост директора Музея истории Нидерландов. Майкл Уолтон – директор по развитию лондонского Музея транспорта, а тема музея транспорта актуальна для городов России. У нас, кстати есть инициативная группа, работающая над созданием таких музеев в разных городоах. Кирилл Асс – архитектор. Екатерина Гиршина – директор открытых программ Института медиа, архитектуры и дизайна «Стрелка». Инна Прилежаева –генеральный директор компании «МузейПром». Сергей Хачатуров – московский арт-критик, доцент кафедры искусствоведения МГУ имени М.В. Ломоносова, и художники Антон Make и Александр Шабуров. А меня зовут Сергей Никитин, я доцент РУДН и руковожу Москультпрогом, который занимается урбанистической культурой, в частности организует международный проект ВелоНочь.
Сегодня мы собрались здесь для того, чтобы обсудить тему «Культурная навигация в городе». В нашем бюро мы занимаемся практической разработкой навигационных схем более десяти лет, конструируя специальные акции и перманентные маршруты в Москве, конечно, в центре, но предметом нашего особого интереса являются окраины.
При помощи различных культурно-массовых мероприятий и современных средств коммуникации, мы можем сегодня создавать различные тематические маршруты. И для властей и сообществ современного города важны наши проекты, маршруты которых проходят не только по Арбату, Сретенке, Тверской, но и через Свиблово, Фили, Лианозово, втягивая жителей окраин в систему большой культуры.
Работа над окраинами – это как открытие terra incognita. Мы сделали со студентами на Архитектурной Биеннале в Москве проект по 12 московским периферийным районам, выяснилось, что то, что у людей среднего возраста связывается с серостью, обыденностью, ребятам эстетически близко. Они зафиксировали в своих видеопортретах красоту и удобства этих районов, и даже патриотизм местных жителей.
Пожалуй, самым важным для нас является момент сближения и увязывания элементов маршрута. Всё должно быть пронизано единым месседжем, и тогда это действительно остается в памяти –информация обретает личностный смысл. Очень приятно сегодня поговорить с вами на эту тему. Вопросы культурной навигации я бы разложил на две части: вопрос о формах навигации, который, безусловно, первичен и нов, и вопрос о культуре, той самой культуре, которую мы реализуем этими самыми путешествиями. Навигация – прекрасная вещь, но главной задачей является определить, что мы ищем, ради чего мы путешествуем по этому городу.
Валентайн Биванк © Валерий Леденёв
Валентайн Биванк:Здесь есть о чем поговорить. Во-первых, вопрос можно поставить следующим образом: почему люди выбирают именно этот способ навигации в городе, а не другой? Во-вторых, что за необходимость заставляет людей перемещаться по городу?
В Москве я видел множество кольцевых дорог – это значит, что кто-то в ХХ веке решил, что для москвичей важно как можно быстрее попасть в город или за его пределы. При этом в Москве чудовищные пробки, и я вижу, что тут очень сложно обнаружить традиционное соседство или сообщество, которое оставалось бы нетронутым. Поправьте меня, если я ошибаюсь, мое представление об этом очень поверхностное, я был здесь всего пару раз.
Для меня пример – городское планирование Нью-Йорка. И его ключевая фигура – Роберт Мозес. Его деятельность в какой-то момент была прекращена. Почему? Он считал важным, чтобы горожане научились жить в городе. Должны быть хорошее жилье, спортивные площадки, парки, дороги, чтобы выехать загород, ведь загородом много зелени и там можно заниматься спортом, и все это полезно для здоровья. Мозес построил много дорог – настолько много, что сложилось впечатление, что город исчезает. Он также соорудил множество мостов в Нью-Йорке. При этом хочу здесь отметить, что его остановила Джейн Джейкобс, организовавшая в 1960-е годы мощное лобби против него. Она тоже полагала, что люди должны научиться жить в городе. И конечно, нужно организовать в городе уличное движение, но нужно и … сейчас бы это назвали культурой, но она называла это «сообщество».
Сергей Никитин: Фундаментальная ошибка Мозеса – в том, что он вслед за модернистами считал возможным построить заново целый город и не понимал, что главной силой живого города является смешанная функциональность. Вот откуда растет подлинная социоурбанистическая навигация. Потребление и создание культуры – двусторонний процесс, одно вызывает другое, ориентиры, которыми мы пользуемся постоянно меняются, их роль в системе связана с потребностями и ценностями людей. Город притягивает все новых людей, и в результате исторически существующие маршруты и ориентиры должны доказывать право на существование. Наши исследования показали, как в 2000-х годах из повседневной речи исчезло одно из старейших общественных пространств Москвы – Александровский сад – оно воспринимается теперь как часть Манежной площади.
Валентайн Биванк: Очевидно, когда вы говорите о культурной навигации в городе, вы говорите именно об этом. Москва – для кого она? Кто-то скажет, Москва – для всех, здесь всем должно быть место. Хорошо. Но задумайтесь – у вас будет город, состоящий из отличных друг от друга сообществ по соседству друг с другом, и эти сообщества будут состоять из людей со определенными вкусами, образом жизни, поведением и жизненным пространством. При этом, как это сейчас во всех западных городах, будет центр, куда люди, выполнив свои обычные функции, будут приезжать в перерыве между исполнением этих функций – например, они будут ходить вечером в театр или музей.
Начинать всегда надо с того, чего вы ждете от этого города: хотите ли вы город, откуда люди будут выезжать каждый уикенд на дачу согласно расписанию автобусов, а потом возвращаться (ведь Москва – для работы, а дача – для здоровья, обычной жизни и так далее)? Или вы хотите современное урбанистическое единство, и тогда у вас будут целостные сообщества, и будут люди, например, ходить в театр, но в местный, не обязательно в Большой. Но очень важная особенность России – как в историческом плане, так и в этот конкретный политический период – состоит в том, что в стране не сложился исторически средний класс, и способ городской организации сильно зависит от этого обстоятельства.
Сергей Никитин: Действительно, третье измерение, важнейшее помимо культуры и навигации, состоит в том, для кого и для чего мы все это делаем. Изначально музеи создавались в Западной Европе, исходя из интересов класса людей, к которому относились сами их основатели. Мы приходим теперь в русские музеи, которые в большинстве своем потеряли связь с основателем (если не считать памятной таблички с его именем), и мы сталкиваемся вот с чем: этот музей, это собрание существует по большому счету ни для кого.
Насколько я понимаю, первые музеи транспорта появились в Европе после Второй мировой войны. Я думаю, имеет смысл поговорить о такой сравнительно новой форме культурной жизни, как транспортный музей. Как появился такой музей и кто придумал? Передаю слово Майклу Уолтону.
Майкл Уолтон © Валерий Леденёв
Майкл Уолтон:Это очень сложный вопрос, я попробую ответить на него просто. Почему был создан музей транспорта? Да британцы вообще очень любят коллекционировать, они собирают марки, кукол, фарфор, бутылки – практически все. Существует что-то в их сознании, что заставляет их все время собирать.
Наш музей начался с импровизированной коллекции, собранной менеджерами. Не то что это было сознательным решением, просто когда старые конные трамваи стали выходить из употребления, то люди сочли неправильным, что часть нашей культуры бесследно уйдет и не вернется, и решили, что ее нужно сохранить. Эти трамваи поначалу хранились чуть ли не на заднем дворе. Потом коллекция стала расти и потребовала более серьезного обращения.
Думаю, я отвечу сразу на один сложный вопрос, о том, кто же в наибольшей степени поддерживал и будет поддерживать идею музея, коллекционирования, сказав, что средний класс в Европе это люди, у которых есть средства, чтобы дать этому делу старт, не особенно заботясь о результате.
Екатерина Гершина © Валерий Леденёв
Екатерина Гиршина:Когда мне прислали название темы «Культурная навигация», то я в первую очередь подумала об этом в контексте психогеографии. Я подумала о том, как мы в целом воспринимаем пространство города. В таком огромном городе, как Москва многие люди были только в части районов. Поэтому мне было интересно обратиться к новым технологиям и рассмотреть интернет-приложения, которые помогают нам узнавать и про свой город, и про другие города, где мы оказываемся.
Первый из таких инструментов – «добавленная реальность» – это технология, которая используется в мобильных телефонах. Мы идем по реальному городу, потом берем свой мобильный и в нем видим «наложенную» реальность. Эта дополнительная картинка помогает многое узнать про город и выделить какие-то другие его слои. Например, проект про историю Лондона позволяет увидеть, как его улицы выглядели раньше.
Для каждого из нас город – это не только то, что мы видим в реальности, но и легенды, истории и сказки о нем. Для Нью-Йорка, например, создали интересное приложение – на городскую среду проецируются все значимые нереализованные проекты архитекторов. Гуляя по Манхеттену, можно посмотреть, каким бы он был, если бы эти проекты были приняты к исполнению.
Еще один инструмент – это qr-коды вместо путеводителя. Пример – туристическая навигация по центру города Казань: турист с мобильным телефоном считывает этот код и узнает подробности о памятнике, около которого он стоит. Это позволяет вместить больше информации, чем на обычных пояснительных табличках, можно что-то узнать самому, без экскурсий.
Сейчас появляются разные интересные гиды по городу, иногда – по отдельному району. Приведу два примера касательно Москвы. Первое приложение – это интерактивный путеводитель «Афиши», рассказывающий о всяких интересных местах. Гид создает для москвичей и гостей столицы возможность поиска в разных категориях – еда, магазины, парки, культурные пространства, музеи. Второе приложение, очень интересное для меня, – приложение для Восточного округа Москвы, интерактивно наложенное на карту. Оказываясь в этом районе, можно в режиме реального времени посмотреть, какие места там можно посетить.
Интересные для меня и специализированные гиды. Например, современное искусство в Лондоне – есть прекрасное приложение, показывающее объекты уличного искусства. Если меня интересует конкретный уличный объект, – например, я фанат Бэнкси, и мне хочется увидеть все его работы, то я могу выбрать на карте именно их. И узнать, насколько далеко какие-то объекты находятся от меня.
Интересно приложение «Green Hunter», созданное для людей, пытающихся вести в Москве экологический образ жизни: в каких магазинах можно купить экологически чистые продукты, где можно сдать мусор в переработку и так далее.
И наконец, использование двух основных платформ краудсорсинга, которые вы все знаете. Это Foursquare и его русский аналог «Альтер-гео»: разработчики предоставляют платформу, а люди сами создают маршруты, дают рекомендации, а мы потом можем идти по их стопам. Приезжая в город, в котором я никогда не была, я захожу на Foursquare и смотрю комментарии моих друзей, чьему вкусу я доверяю: где они были. Известно, где находятся основные музеи и театры, но хочется изучить, как живут обычные люди, поехать в какой-то район и узнать что в нем уникальное, интересное. Сейчас мы с моими друзьями экспериментируем с этим в разных городах.
Я нашла и голландский краудсорсинговый проект про то, что можно съесть из того, что в этом месте растет: ягоды, яблоки – есть даже раздел «Птицы и рыбы» – вы можете добавить фотографии и свои комментарии. Кто-то пишет, например, что ягоды созрели, но их уже собрали.
И о нашей разработке. Институт «Стрелка» делал проект о развитии Парка Горького. И мы придумали концепцию приложения, в котором люди сами могут придумывать события, назначать их, приглашать туда людей и как-то самим организовывать это пространство.
Александр Шабуров © Валерий Леденёв
Александр Шабуров: Первоначально эти слова «культурная навигация» были мне непонятны. Подход, при котором мы думаем, кто мы, являемся ли средним классом, есть ли у нас музеи для среднего класса – это очень формалистский подход. А то, чем мы занимаемся и для чего собрались, то, что как раз показала Катя, это как раз именно не схоластический подход. Мне нужно, чтоб во всех точках, в которых я был, мне весь мир был явен. Главное в этой ситуации с культурной навигацией – у нас это называется «расширение контекста» – чтобы музейчик не замыкался в своей всячине. Начав работать над этим проектом (имеется в виду выставка «Новый российский сувенир», прошедшая в рамках форума «Культура в действии: маркетинг, партнерства, экономика идей». – «Артхроника») мы пришли к тому, что эту всячину нужно сравнивать с тем, что есть в каких-то других музеях, других странах. Новая культурная навигация – это как раз новая интерпретация. Существует не одна сетка координат, а много альтернативных, они накладываются одна на другую, делают нашу жизнь богаче.
Сергей Хачатуров: Тот замечательный проект Александра Шабурова, который мы перед этим обсуждением посмотрели, все-таки относится не к культурной навигации, а к энтертейнменту – где можно приятно провести время, где можно посмотреть растения, где можно отдохнуть. Важно не превратить культурную программу навигации в городе в такое тотальное развлечение, когда мы себя чувствуем пользователем некой уже заданной программы. Для реабилитации и пространства, и культурной навигации в городе, мне кажется, нужно три обязательных условия – это коммуникационная непрерывность с городом, это однородность создания общения и маршрута, она не должна блокироваться, и контекстуальность. Москва как город ни одному этому требованию не отвечает. Культурная навигация разорвана, наше общение с городом дискретно.
Сергей Хачатуров © Валерий Леденёв
Что такое центр Москвы? Его, в общем-то, нет – создается та самая коммуникационная блокада. Кремль – сердце города – абсолютно изолирован от жизни городского пространства. Посмотрите на любой город Италии, например, Верону: там тоже нечто вроде Кремля в центре, и практически всегда жизнь протекает через это сердце города. Или наш город Москва в XVIII веке, когда через Кремль можно было переходить, заходить в кремлевские монастыри и таким образом обеспечивать навигацию в городском пространстве, не преодолевая каких-либо барьеров и преград, которые у нас бесконечны.
Кстати, о виртуальном – можно сказать, что властям на руку создавать вот эти айфоновские штучки, чтобы мы забыли о том, где есть реальная навигация в городе. Такая дискретность выгодна, чтобы полностью разорвать инфраструктуру в городе и оставить некий островок, который тебе высвечивается на айпэде, в интернете, – а вот от сих до сих лучше идти с закрытыми глазами, чтобы не видеть эту грязь, эти бомжатники, эти пробки. То есть лучше вообще оставаться в виртуальной реальности: от этого музея раз – и в другой, а потом раз – и уже сидишь в Большом театре, слушаешь «Золотого петушка». Вот это самое лучшее, поэтому Медведев как раз и «за» такие штучки. А реальной навигации – ее вообще не нужно.
Кремль полностью вычеркнут из нашей реальности, потому что походы в Кремль как в музей – это абсолютно другое, это не навигация, это некий ритуал. Собственно, нашу жизнь в Москве и хотят в это превратить.
Как очень точно сказал один архитектор, в России люди не одеваются, а наряжаются, потому что нормально себя чувствовать в одежде трудно – это особенности либо нашей погоды, либо нашей навигации. И потому нужно или специально наряжаться, или становиться серой мышью, как все и ездят у нас в метро. Точно так же и с походами в Кремль. К ним нужно готовиться как к священнодействию, и потом тебя еще оскорбят, обхамят на первом кордоне, на втором, потом еще 500 рублей за билет и так далее. И везде тебе будут говорить: «Уберите фотоаппарат! Уберите фотоаппарат!» Вы представляете, чтобы в Италии, в центре Вероны, вот так все было оцеплено – бесконечный кордон полиции, турникеты, пускали бы только с паспортами?
Еще один пункт – контекстуальность. Это то, что касается единого пространства, что у нас тоже невозможно. Потому что существует такая градостроительная политика, когда просто выкорчевываются вся типовая застройка, исчезает «эпошистость». Мы не внутри исторического пространства находимся, мы все время выбиваемся из него вот этими новоделами, которые просто испоганивают наше культурное сознание.
Остоженка была однородным, гомогенным пространством; сейчас это пространство полностью дискретно. Причем там действительно очень хорошие современные здания, потому что строили архитекторы альтернативного поколения, а не «генералы» архитектуры. Но тем не менее они практически уничтожили старый город, и получается, что мы вынуждены перемещаться от одного островка до другого, то есть мы не чувствуем город как некий единый организм, единое пространство, и поэтому культурная навигация здесь тоже порушена.
Александр Шабуров хорошо сказал, что необходимо мыслить любой объект, и в том числе архитектурный, в пространстве соотношений. А то, что хочет сделать Ирина Антонова, – это разве контекстуально? Это абсолютно антиконтекстуальный проект. Вроде бы, хотят сделать музейный городок, но в какой музей мы тогда попадем? Во-первых, мы тогда включаем сюда два совершенно чуждых статусу и уровню ГМИИ имени Пушкина объекта – галерею Шилова и галерею Глазунова, которые становится частью этого музейного городка. Когда этот городок будет создан, разрушится естественная навигация внутри, слава богу, сохранившегося именно там городского пространства. Там сохранились переулки, они еще живы, и, более того, там как раз движение не такое интенсивное, как во всех районных центрах – но нет, хотят там же теперь все заблокировать, сделать пассажи, торговые центры, перекрыть все стеклянными кровлями, из переулков сделать Арбат с фонарями. И опять получается некая вставка, заплата, инкрустация на теле Москвы.
В этом плане Москва – антипример культурного пространства, культурной навигации. Парк Культуры, как бы мы его ни любили, а там все замечательно, это все-таки энтертейнмент. Не такая культурная зона, где мы можем изучать историю, как ВДНХ. А на ВДНХ как раз все сложнее, и что там сейчас будет, непонятно – порушат полностью все смыслы, которые там есть, эту топографию, которая сложилась?
Мне кажется, это очень сложная задача – создать реальную культурную навигацию в городе. Нужно осознание ценности этой культуры у нас, самих граждан, чтоб мы начали правильно относиться к городу и к его исторической памяти. Если этого не будет, то останутся отдельные островки, декорация.
Инна Прилежаева © Валерий Леденёв
Инна Прилежаева:Я бы хотела как раз вернуться к одному из тезисов Валентайна. Говоря о навигации, мы задали рамку «внутренний туризм», имея в виду некоторые маршруты и мотивацию сообществ к каким-то движениям: когда люди из одних районов приезжают в другие, у них есть мотивация к общению, узнаванию чего-то нового. Сергей Хачатуров сказал, что мы не мыслим пространство города Москва как единое пространство. Возможно ли вообще современному человеку, жителю мегаполиса, понимать это пространство как целостное? И вот здесь вопрос: что происходит в Москве, чтобы жители центральных районов приезжали в спальные, чтобы была высокая потребность в коммуникации, понимании вот этого единого пространства? Есть такое понятие – горожане…
Сергей Никитин: Из этого понятия появилось слово «граждане».
Инна Прилежаева: Да. Мой тезис заключается в том, что вряд ли стоит разделять, условно говоря, энтертейнмент и историческое наследие. Когда я приезжаю в город, я хочу понять его культуру. Для меня это не только кухня, но и люди, которые здесь живут, и историческое наследие, которое так или иначе проявлено – или не проявлено, и самые элементарные вещи, некоторая визуальная навигация.
Вот не соразмерный Москве пример французского города Дюнкерка. Это промышленный город, и он в последнее время находится в депрессивном состоянии в связи со спадом производства. Специфика этого города состоит в том, что он изрезан доками – он состоит из маленьких районов, отделенных друг от друга. Власти в какой-то момент осознали, что люди совсем не общаются друг с другом. Город и без того небольшой, а еще и разделен на маленькие пространства – люди даже перестали ходить по улицам, не говоря уже о том, чтобы куда-то ездить.
Город инициировал проект с ландшафтными архитекторами, в рамках которого был придуман сад барж. Вода использовалась как некая городская артерия, которая соединяет все районы. Смысл был в том, чтобы жители одного района приезжали к жителям другого на этой самой барже, создавалась бы ситуация общения.
Этот также был проект о том, что в городе должно быть общение между сообществами. Проект выносился на обсуждение в каждом районе, все жители чувствовали и понимали, что это их проект и они создают некоторую общую навигацию.
Сергей Никитин: Хотел добавить, что вопрос, связанный с разорванностью кварталов, является важнейшим в любом городе, но нигде эта проблема не становится столь яркой и однозначной – на фоне ли депрессии или нет – как в городах, построенных при социализме либо проживших при социализме более пятидесяти лет. Здесь возникает эффект не собственности, а именно временности проживания, эффект того, что мы получили эту квартиру, надеемся на дальнейшее расселение, ждем очереди и так далее. И когда мы слышим цифры, которые на презентации Музеона озвучивал Сергей Капков, что 70% населения ни разу не были ни в одном объекте культурного наследия в прошлом году, – важно понимать, что это совершенно нормальная цифра. В принципе, эти люди и не живут в Москве, они как кроты доезжают до своего места учебы или работы, потом домой, потом на дачу. И связано это именно с тем, что они не выбирали этот город, эту жизнь.
Александр Шабуров: На стажировке в Великобритании мы объехали чуть ли не 35 музеев, и там десятки музеев, посвященных заводам, технологиям, рабочим движениям и так далее. А у нас музей транспорта никому не нужен будет. Мы отказались от этого, пришли к какой-то альтернативной культуре, к культурным навигациям этих гастрономических гидов, к сидению в кафе с айпадами; у нас сейчас герой – какая-то девушка-менеджер, которая копирует персонажа из сериала «Секс в большом городе», каждый день покупая туфли и сумки. Концертов полно, а на них почему-то никто не ходит, потому что нет культурной навигации. Так это просто не является для жителя города актуальной и важной культурой. Это такая «пена».
Антон Make © Валерий Леденёв
Антон Make:Добрый вечер. У меня две части. Одна – критика, вторая – рассказать немножко, что я делаю, видимо? Что касается критики: последние десять лет, что я здесь живу, и я чувствую, что этот город не принадлежит мне в том смысле, что я не вижу людей, которые отстаивают мои интересы. Я вижу тех, кто оптимистично настроен в связи с открытием «Стрелки», Парка Горького и прочими инициативами. Но я не чувствую, что эти инициативы для меня, и это во многом связано с тем, что мы живем в авторитарном обществе и во всех сферах культурной жизни, на мой взгляд, мы видим монополизацию взглядов. Все делается не для людей, а ради интересов отдельно взятых индивидуумов. Я хочу извиниться перед теми, кто сидит рядом со мной, но я чувствую, что вы работаете на ту же монополизацию. Это касается и художественной критики, и того, что делает «Стрелка», и многого другого.
Я чувствую, что этот город не принадлежит мне, с другой стороны, я очень люблю его. С этого начался мой проект, который стартовал для меня с велосипедной карты города. Я решил сделать велокарту Москвы с теми маршрутами, которые мне нравятся и отражают мой личный взгляд на то, каким город может быть. Это связано со стрит-артом, различными публичными пространствами, местами, где можно поесть. Я делал эту карту для себя, а потом выяснилось, что подобные вещи очень нужны окружающим, простым людям, не относящимся ни к каким институциям. Возвращаясь к вопросу о среднем классе – выясняется, что люди, которые получают финансирование, выступают с трибун и прочее, отстаивают интересы достаточно узкой прослойки населения, а не тех, кто просто живет в этом городе.
При том, что я закончил факультет истории искусства, я тоже не хожу по музеям, потому что не чувствую, что эти выставки, эти институции сделаны для меня, для таких, как я. При этом я вижу, что в городе происходит много интересного, – спасибо интернету и новым технологиям за то, что мы имеем возможность иметь альтернативный взгляд. К сожалению, в самом городе это не так видно, но тем не менее.
После этой велокарты, о которой я рассказал, мы начали создавать альтернативную городскую навигацию, отражающую мои взгляды и взгляды людей, которые мне симпатичны. Один из этих проектов я делал в Амстердаме. Можно посмотреть на сайте, как это выглядит. Проект складывается из изучения социального контента и выявления различных социальных аспектов, связанных с группами людей, выкинутых из доминирующей культурной парадигмы. Это поиск каких-то возможностей и зон, где ты можешь быть свободен, можешь высказывать свое мнение, при этом они связаны с определенной культурной и географической составляющей городской среды. Для меня голландское общество всегда был символом того, к чему хотелось бы стремиться.
На мой взгляд, основной музей современности – это улица и городская культура. Я не верю, что музеи до сих пор могут притягивать людей, потому что изначально музеи строились как предмет авторитарно-монархический, дальше – как предмет буржуазных ценностей, которые навязываются людям. И тут масса примеров с публичными программами той же «Стрелки», с паблик-артом в Бутово или в Перми, где эти проекты не нужны никому из местных жителей и по сути никак не связаны с местной культурой, не задействуют местных людей, не используются потом. В этом смысле, возможно, я в оппозиции выступаю, но это моя точка зрения.
Кирилл Асс © Валерий Леденёв
Кирилл Асс: Буду по пунктам. Первое. Все комментарии, которые тут звучали, касались того, что культура выступает как какой-то внешний акт относительно неких людей, некоего города. Где-то культура, а где-то все остальное. Это не так. Собственно, тот город, который мы сейчас имеем со всеми его музеями, машинами, людьми, странным пространством – это и есть культура. И другой у меня для вас нет, мы можем ее только подправлять.
Второе – это то, что то пространство, в котором мы обитаем, прокладываем свои велосипедные, пешеходные, автомобильные маршруты, и есть пространство культуры. Я как архитектор его вижу, оно и есть слепок с этой культуры. В России получилось так, что у нас много воздуха, много земли, поэтому города представляют из себя такие случайные кластеры сооружений, между ними довольно много пустого места, и эти пустоты составляют один из важнейших компонентов русской культуры.
Есть еще это городские сообщества, о которых говорил Валентайн. В Москве они были, в том числе и в форме дворовой жизни, и они тоже уже уходят, но их стоит помнить и культивировать, в том числе и «Стрелке», и всем остальным культурным организациям. Есть внутренние коммуникации, о которые мало теперь знают, они перестали быть ежедневным опытом.
Я вчера как раз ходил в такое путешествие по центру города, когда примерно половина пути пролегала по внутриквартальной территории – по дворам. Эти дворы сейчас заброшены, как будто ничья земля. Раньше они представляли собой место первичной социализации растущего ребенка, который все новые вещи узнавал во дворе; здесь происходило первичное знакомство с другими, с правилами общества. Так было, по крайней мере, при позднем социализме, при котором я вырос. Там же происходила и социализация вообще – ты выходишь, здороваешься с дворником, соседом и так далее. И это опыт, который, к сожалению, сейчас утрачивается и сможет, возможно, вернуться на каком-то следующем этапе – когда вот эти бесконечные заборы, которыми перегораживают районы города, наконец, упадут.
Второй тип пустот, которые были в старой Москве, это пустыри. Дикое пространство города, там всегда мусор, бетонные плиты – в общем, это городские джунгли, в которых происходит большая часть жизни подростка, молодого человека и других людей, о которых мы даже и не подозреваем. А они могут взять по бутылочке пива и пойти туда беседовать о возвышенном. Пустырь – некультивированное пространство, возможно, это русская национальная альтернатива парку, который является пространством кодифицированным. Это важный культурный опыт, который необходимо иметь в виду в разговоре о городской среде. Исчезновение пустырей для меня лично большая трагедия.
Как ни странно, эти два типа пространств соединились в модернистской городской застройке, которая занимает 80% нашего города: пустоты между нашими панельными домами – это и есть помесь пустыря и двора. В них происходит какая-то первичная социализация, но поскольку это никому не нужно, то получается совершенно джунглевое состояние. Сейчас это осваивается чрезвычайно хаотичным образом, нарезается на какие-то мелкие и бессмысленные куски, как бы спортивные и детские площадки, но в чудовищном стиле, а все остальное место заполняется машинами. Печальная практика, никто никогда не думал, что вот это новое пространство города будет чрезвычайно сложно пробить. Возможно, это произойдет нескоро, но мы можем на это надеяться.
Сергей Никитин: Кстати, сегодня были обнародованы планы о создании новых пешеходных зон в Москве. Как я понимаю, формируется несколько пешеходных островков в тех местах, где действительно приятно ходить. Среди них, Ветошный у ГУМа и чудесный Черниговский переулок в Замоскворечье, который делит на две части патриаршее подворье. Но вот среди объявленных островков есть и улица Ленивка. И тут большой вопрос: Ленивка ведь зажата между двумя магистралями – набережной и Волхонкой, и нужен ли там такой пешеходный остров – непонятно. Пешеходные маршруты должны возникать в тех местах, которые уже полюбили и выделили из карты города, которые известны, в которых существует инфраструктура и то самое, ради которого ты собственно пошел сюда погулять.
Второе и очень важное. Я против противопоставления развлечения и культуры. Есть такой известный музей в Нью-Йорке – МOМА. Это историческая институция, с которой начинается история американского современного искусства. Не знаю, каков бы был успех этого музея в контексте сегодняшних коллекций, которые формируются в последние двадцать лет, если бы у этого музея не было бы четкой, агрессивной издательской и ресторанной политики. Это музей, который производит сильнейшее впечатление на уровне интегрированности в мерчендайзинг культуры и в гастрономическую карту Нью-Йорка. Это вещи, которые действительно заставляют задуматься, –в наших российских музеях – за редким исключением, купить что-то или вкусно поесть, собственно говоря, нечего. Единственный пример – музей Шилова, где великолепная столовая, которую многие из вас наверняка знают. Это вещи не вторичные, а уже первичные.
Друзья, очень приятно было обсудить с вами эти вопросы. Спасибо за внимание!
