АНДРЕЙ КОВАЛЕВ о новой экспозиции в отделе новейших течений Государственной Третьяковской галереи на Крымском валу

Игорь Макаревич. Температура обновления. 1990 © Государственная Третьяковская галерея

Итак, что же нового в новой экспозиции отдела новейших течений Третьяковской галереи? Вопрос ничуть не странный — к сожалению, никому не приходит в голову обсуждать перевески в залах XVIII века. ХХ век – это история бесконечной и патетической борьбы за Новое. Так что сам термин «новейшие течения» звучит до крайности двусмысленно – предполагается, что есть некое проверенное искусство, которое гарантированно попадает в большую историю, а вот это специальное подразделение занимается чем-то таким, что еще следует реабилитировать перед лицом вечности.

Но об этом чуть позже. Итак, мы имеем дело с работой плановой: экспозицию меняют раз в два года, и если вести отсчет с 2001 года, то нам представлен уже четвертый вариант. Начальник отдела Кирилл Светляков, который водил меня по новой экспозиции, взахлеб рассказывал о не видимых миру музейных радостях. О скромных, но ценных закупках. О знаменитых «Рубашках» Генриха Сапгира – прекрасном, но очень хрупком примере чистого леттризма. О серии фотографий Комара и Меламида «Каталог суперобъектов суперкомфорта для суперлюдей», фантастической по проницательности и пропитанной желчной иронией над миром всеобщего потребления. Очень характерны замечания, которыми Кирилл сопровождал эту работу. Хранители, оказывается, долго набирались решимости, чтобы показать вещи из серии — фотографии семидесятых быстро выгорают. Людям сторонним до этого героического эпоса и дела особого нет. Но такова судьба музейного дискурса – самые важные вещи никак не могут превратиться в самый незначительный информационный повод. Вот если бы купили Кабакова за миллион – тогда бы и по НТВ рассказали.

Нас, людей простых, все же гораздо больше интересует другая функция музея – просветительская. Получилось так, что в отделе новейших течений сформирована единственная сколько-нибудь складная экспозиция нашего послевоенного искусства. Конечно, есть несколько прекрасных частных коллекций. Но они, во-первых, отражают личные вкусы владельцев. Во-вторых, собирать их начали только в нулевые, после того, как основные хиты уже разошлись, а коллекция в Третьяковской — из эпохи начала девяностых, когда актуальные художественные ценности особо не ценились. Кстати, можно дать совет руководству ГТГ – прикинуть стоимость «новейших течений» и как-нибудь объявить народу и миру. Тут, уверен, даже «Коммерсант-FM» не сможет мимо пройти. Хорошая, полагаю, сумма набежит.

Что же касается самой экспозиции, то про нее можно сказать только добрые и тихие слова. Прошлый вариант, 2009 года, создавался в атмосфере до крайности нервической, после того как Андрея Ерофеева под фанфары отставили от должности, а художники и дилеры с азартом вытаскивали из коллекции вещи, которые там якобы как-то не так хранились. Тогда директор ГТГ Ирина Лебедева публично критиковала создателя коллекции и на тот момент уже бывшего начальника отдела новейших течений за «выплеск материала» в экспозиции и ратовала за «музейный показ».

В действительности идея вполне здравая — произведение, покинувшее галерею и прошедшее через горнило кураторских проектов со всеми их причудами и прибамбасами, хорошо бы увидеть само по себе, as is. На языке юридическом это означает, что «продавец продает, а покупатель покупает предмет продажи в том состоянии, в каком он находится в настоящее время, и что покупатель принимает его “со всеми недостатками”, которые проявились сразу или не сразу».

Валерий Кошляков, Владимир Дубосарский. Археология утопического города. Инсталляция. 1991–1992 © Государственная Третьяковская галерея

Тем не менее концепция новой экспозиции имеет место быть, в официальном пресс-релизе она представлена следующим образом: «В ситуации резкой смены исторических эпох модернистские монументы быстро девальвировались и были обречены либо на физический демонтаж, либо на критическую деконструкцию. В качестве альтернативы культура постмодернизма предложила концепцию “документа” – актуального, ситуативного, эфемерного искусства, рассчитанного на коммуникацию и взаимодействие и предполагающего свободу медиа».

В общем, идея особых возражений не вызывает, хотя слово «постмодернизм» употребляется сегодня только в провинциальных диссертациях, защищаемых в Саскатунском или Тульском университетах. Относительно концептуального замысла можно сказать, что он особой изысканностью не отличается. И это хорошо. Музейная экспозиция — не место для фантазий и ухищрений. Хотелось бы какого-то стандарта, но с ним у нас как раз проблемы. Ведь простому зрителю надо, чтобы все было просто и понятно – «поп-арт», «минимализм», далее – везде, как в Википедии. А у нас черт ногу сломит. Концептуализм включает великое множество индивидуальных стилей, находящихся часто в прямом конфликте меж собой. Есть только один достаточно просто локализуемый стиль – соц-арт. Но его в свое время отформатировали для нужд зрителей в США супруги Тупицыны, а у нас в это понятие можно вписать вообще все, что угодно.

Составить примитивную линейную схему в вельфлиновском духе («от барокко к классицизму») на нашем материале практически невозможно. И это, дорогие мои соотечественники и им сочувствующие, никакие не происки Госдепа — это объективная реальность. Очень долго не было никакой необходимости все раскладывать по полочкам. Да и раскладывателей-по-полочкам не было. И потому лучше не удивляться, если заранее не можешь себе представить, например, что можно будет увидеть в разделах экспозиции, названных «Фантазмы. Деконструкции» или  «Подтексты, контексты, гипертексты». В предыдущем варианте был еще чудесный «Космический разум», но сейчас он куда-то делся, к сожалению.

Осмоловский & Маяковский. Путешествие в страну Бробдингнегов. Документация акции 1993 года, печать 1996 © Государственная Третьяковская галерея

Впрочем, давайте себе представим некого суперкуратора с супербюджетом, который подрядился составить суперэкпозицию супермузея на неограниченных площадях с правом выбирать любые работы из любых коллекций. Ему будет ничуть не проще, даже сложнее – карт в пасьянсе будет гораздо больше, а мастей опять более четырех.

Поэтому надо отдать должное мужеству героев из «новейших течений», которые со стоическим упорством стараются показать все, что имеют и хранят.

Мелочные придирки тут совершенно неуместны. В сюжете телеканала «Культура» можно было услышать очень ясное определение: «В отдел новейших течений попадают те художники, которым еще предстоит пройти проверку временем», — при том, что камера зацепилась за работы шестидесятых–семидесятых годов, то есть времени, когда барышня, которая вела передачу, еще даже не родилась. Однако она не виновата – это тоже отражение вполне живой реальности. «Настоящее искусство» располагается этажом выше: живопись, скульптура, графика. А на третьем, в крайне неудобной «кишке», изначально предназначавшейся для небольших временных выставок — нечто новейшее: инсталляции, видео и т.д.  То есть «Дверь» Михаила Рогинского — в «экспериментальной» экспозиции, а его картины — в «большой». Такова железобетонная позиция Ученого совета.

Отметим попутно, что и в просторных залах «настоящего искусства» происходят, судя по всему, вполне позитивные изменения. Но там все построено на незыблемых принципах соцреалистической Картины, и даже вкрапление избранных образчиков нонконформизма к кардинальным изменениям не приводит. Профессиональное обсуждение этой части экспозиции искусства ХХ века пока еще невозможно. И настоящий информационный повод возникнет только тогда, когда мы получим, наконец, собственно экспозицию русского искусства ХХ и последующих веков в Государственной Третьяковской галерее. И когда не будет смысла в очередной раз рассказывать о том, как отдельные подвижники пытаются обустроить подобие истории на крохотных кочках возле болота, которое считает себя незыблемой твердью.

Но все не так уж плохо — есть все же в Москве место, куда можно повести студентов-искусствоведов или послать зарубежных интересантов. Только следует давать специальные инструкции, потому что доброжелательные аборигены на просьбу провести в музей — ведут в ЦДХ.

Андрей Ковалев