ИРИНА КУЛИК поговорила с немецким художником о вреде идеологии, ошибках, которые совершили дадаисты и Йозеф Бойс, и о том, как при помощи искусства оккупировать парламент
Джонатан Мезе © Jan Bauer.net / Courtesy JonathanMeese.com
Немецкий художник Джонатан Мезе – одна из немногих мировых звезд современного искусства, в Москве выставляющаяся регулярно. Впервые галерея «Риджина» показала его в 2004 году. На этот раз художник открыл сразу две выставки. «Tropical Alaska Kid (Der Molokobefehl)» в «Риджине» на Винзаводе – подборка живописных и графических работ художника в его узнаваемой манере. Это огромные и, несмотря на декларативную хулиганистость, очень красивые и соблазнительные полотна в эстетике, намеренно отсылающей к граффити и арт-брюту, щедро исписанные всевозможными слоганами. Это и графические листы, которые, если верить надписям на них, представляют Ленина и Сталина, Путина и Распутина, Бисмарка и Пол Пота, а также некого Patriarch Gnaeus, правда, в образе не монструозных персонажей, но неких неантропоморфных сил. Так, «Ленин» оказывается черной пятерней на фоне какого-то белого светила, а Пол Пот – конфигурацией почти супрематических почеркушек, напоминающих «заумные бумажки» Малевича. Впрочем, еще больше все вместе – не по эстетике, а по общему духу психоделической возгонки – неожиданно напоминает Павла Пепперштейна (чья выставка, кстати, проходит по соседству, в галерее Grinberg). Мезе явно мог бы сочинить собственную версию «Мифогенной любви каст».
Вторая выставка «Erz General Red Parsifal» (Мезе сейчас работает над постановкой самого настоящего вагнеровского «Парсифаля», который будет показан в 2016 году в Байройте) на «Красном Октябре» – уже не набор галерейных произведений, а тотальная инсталляция, собранная в лучших традициях оголтелой контркультурной эстетики, которой Мезе верен вплоть до своего look, изо всякого мусора. От белостенной музейности галереи Red October не осталось и следа. Просторное помещение запутано километрами целлофана и фольги, расписано граффити, прославляющими «диктатуру искусства», оклеено старыми киноафишами, в основном немецкими. Узнаются и «Экзорцист», и журнальная вырезка о Дарио Ардженто, и «Молчание ягнят» (самая современная и самая обтрепанная). За столом посреди залы восседает целая ассамблея пластмассовых скелетов. В целлофановых джунглях скрываются две бронзовые скульптуры в человеческий рост, хотя и представляющие не вполне человеческие особи: так могли бы выглядеть сексапильные самки Хищника и Чужого.
Все вместе напоминает мир подростка 1980-х годов. И даже тевтонские кресты и свастики здесь не столько о гитлеровской Германии, сколько о моде на фашистскую символику среди панков 1970-х, выражавшую не национал-социалистические взгляды, а просто желание быть «плохишами». Мезе – и сам своего рода панк от современного искусства сегодня протестует против конвенциональной протестности. Его московский проект проходит под лозунгом «Искусство против идеологии». На круглом столе, за которым немецкий художник заседал вместе со скелетами и Сергеем Братковым, Мезе призывал отказаться от всех идеологий и партий, да и вообще от реальности, если уж ее нельзя воспринимать вне идеологии. «Неужели было недостаточно Гитлера для того, чтобы раз и навсегда прекратить все эти партии; есть столько фильмов о войне – зачем же воевать на самом деле», – заявил художник. Позиция, конечно, уязвимая, чтобы не сказать двусмысленная (особенно здесь и сейчас), но соблазнительная. Сорокатрехлетний Мезе, которому удавалось остаться вечным тинэйджером, теперь призывает и вовсе впасть в детство. Red October оклеен фотографиями детишек с пририсованными тигриными усами или вампирскими клыками. Неуместно умилительные снимки предают бравурному трэшу Меезе какую-то странно щемящую ноту. В старых детских фотографиях (а черно-белые снимки на выставке выглядят явно не современными) всегда есть нечто грустное – запечатленные на них лица уже не существуют. И не потому, что они погибли или пропали (Мезе – никак не Болтански). Они просто давно превратились совсем в других взрослых людей, которым на этом празднике непослушания будет мучительно скучно. Бунт превратится в лучшем случае в протест со своими манифестами, регламентами и протоколами, которые не позволят забыть, против чего надо выступать, но не дадут и намека на дух свободы, за которую стоит бороться.
– В вашем выступлении на круглом столе, предварявшем открытие выставки, вы призывали стать невинными, как дети. Ваша инсталляция в галерее Red October и правда немного напоминает детскую площадку, только вот игры на ней шли явно не невинные. Мне ваша работа напомнила роман Голдинга «Повелитель мух», в котором дети, оказавшиеся на необитаемом острове, оказались обреченными повторять самые архаические и жестокие модели взрослого мира.
Конечно, детские игры отнюдь не всегда невинны, они даже могут быть имморальными. Но дети невинны в смысле идеологии – их сознание свободно от идеологических конструкций. В тот момент, когда дети усваивают идеологию, они теряют невинность, перестают быть детьми и начинают заниматься политическим дерьмом. Это настоящая травма мозга, которую взрослые, родители наносят детям.
– Чтобы сохранить невинность, ребенок должен расти на необитаемом острове или воспитываться стаей волков?
С волками – никаких проблем, это было бы интересно. Но только не на необитаемом острове, не в изоляции – обязательно с другими детьми, другими живыми существами, в неком муравейнике.
– А дети, которые играли на той площадке, которая представлена в Red October, успели стать взрослыми?
Если ваши мозги еще не полностью промыты, вы приходите сюда и начинаете играть. Но лучше всего, чтобы, увидев все это, вы начали играть у себя дома. Люди должны увидеть, что искусство – это не то, каким его хочет представить нам государство. Оно хочет, чтобы искусство было слабовольным, неубедительным, вялым. В Германии государство хочет, чтобы художники выражали демократическую идеологию. Но искусство не имеет идеологии.
– То, что вы предлагаете, напоминает дадаистов периода кабаре «Вольтер». Они тоже стремились противопоставить всем идеологиям и смыслам тотальный абсурд и считали, что все языки коррумпированы пропагандой и остается только вернуться к детскому лепету зауми. Неужели сейчас все так же катастрофично, как во времена Первой мировой войны?
Дадаисты были хороши, но недостаточно сильны и последовательны. Дадаизм все же оставался декором определенных идеологий – анархизма, демократии. Дадаисты не понимали, что искусство абсолютно самодостаточно.
– А кто в истории искусства это понимал?
Стэнли Кубрик. Может быть, Фассбиндер. Энди Уорхол отлично это понимал. Все дети.
– А как насчет Бойса?
Он, конечно, был очень харизматичным и начинал совершенно замечательно. Но потом пришел к политике, что было большой ошибкой – думать, что политика сильнее искусства. Он начал создавать политические партии – партию зеленых, например. Это было катастрофой прежде всего для него самого, потому что он променял искусство на реальную политику. Полагать, что демократия сильнее искусства, было ошибкой Бойса. На самом деле все наоборот.
– Многие герои, которым посвящены ваши выставки, имеют докторское звание: Доктор Но, чьим именем исписана вся инсталляция в Red October, Доктор Циклоп, Доктор Дракула (так называлась ваша первая московская выставка).
Доктор ассоциируется прежде всего с почетным званием, с властью, которой часто облечены кинозлодеи. Но мои «доктора» – все хорошие, именно потому, что они – всего лишь киногерои. Доктор Но для меня – это синоним художника, который должен уметь говорить всему «нет», «no» – нет идеологии, нет религии, нет политике, нет эзотерике, нет духовности. Вот почему мне так нравится это имя.
– Доктор – это еще и врач…
Да, медицина – это отлично. Это точность, это органика, это метаболизм, это биология, это генетика, это нечто, связанное с плотью, это эволюция.
– Есть доктора, которые лечат, и есть те, которые ставят над людьми страшные опыты. Так что же делает искусство: врачует реальность и общество или занимается вивисекцией?
Искусство не делает тебя больным, но оно и не лечит тебя. Это не шаманизм, не политика, не религия, оно нейтрально – ты можешь уйти, когда пожелаешь. Но оно может предотвратить болезнь идеологизации. Но, конечно, если у тебя проблемы с телом, искусство не даст тебе жизнь после смерти.
– Вы предлагали отказаться от реальности вместо того, чтобы стремиться улучшить ее, как этим занимались авангардисты в ХХ веке?
Я предлагаю отказаться от той реальности, которую мы имеем сейчас. Эта реальность плоха, ее нужно заменить.
– Чем?
Искусством. Все идеологические системы неминуемо разрушат себя, мы должны держаться от них подальше, чтобы не погибнуть под их обломками. И когда все идеологии рухнут, к власти придет искусство.
– Помимо Доктора Но есть еще и Доктор Кто. Так вот кто же придет к власти, кто те художники, чье искусство воцарится в мире, какие они?
Доктор Кто – это так же здорово, как и Доктор Но, или Доктор Если, или Доктор Еще, или Доктор Кислый, или Доктор Сладкий, или Доктор Алекс ДеЛарж (герой фильма Стэнли Кубрика «Заводной апельсин» – Артхроника.). Не важно, кто – в новом мире все будет искусством. Например, таким, как на этой выставке. Вы видите здесь в точности то, о чем я говорю. Вот это помещение было выставочным залом, а теперь его реальность полностью изменена. Именно это должно произойти с парламентами. Это не значит, что лично я пойду оккупировать парламент, но мы должны послать туда искусство, а все носители идеологии должны оттуда уйти.
– И все будет искусством, а каждый человек – художником, как у Бойса?
Скорее, никто не будет художником, но все будет искусством. Искусство – это не о художниках, не о художестве, как мы обычно думаем. Искусству не нужны художники.
– А кто ему нужен?
Ему нужны дети, предметы, животные, растения, стихии, люди которые до сих пор люди, потому что идеологические существа перестают быть людьми, они утрачивают свой потенциал. У нас же есть огромные возможности не быть идеологичными, это гораздо проще, чем кажется.
Вопросы задавала Ирина Кулик
Выставка Джонатана Мезе «Erz General Red Parsifal» продлится в галерее Red October (Москва, Берсеневский пер., д. 2 / 1) до 10 апреля.
Выставка Джонатана Мезе «Tropical Alaska Kid Der Molokobefehl» продлится в галерее «Риджина» (Москва, ЦСИ «Винзавод», 4-й Сыромятнический пер., д. 1 / 6) до 17 марта.
