ИРИНА КУЛИК о словенском перформансе «Postgravity art»
Первые три вечера, а точнее, пятьдесят часов фестиваля современного исполнительского искусства «Платформа», стартовавшего 21 мая на «Винзаводе», отданы идущему нон-стопом перформансу «Postgravity art» – проекту словенских медиахудожников Драгана Живадинова, Дуни Зупанич и Михи Туршича. Протагонист и главный идеолог проекта Драган Живадинов – один из сооснователей знаменитого словенского художественного объединения Neue Slowenische Kunst (NSK), в которое также входят художники IRWIN и рок-группа Laibach. Живадинов представлял в NSK театральные искусства. В восьмидесятые он определил направление, в котором он работал, как «ретро-гардизм». Сегодня Драган Живадинов, вроде бы, отказался от этого самоопределения и больше не связывает свои театральные проекты с NSK. Однако «гардизм» в его искусстве присутствует и сейчас – и как отсылки к историческому авангарду, и как утопическая идеология. Драган Живадинов придумывает, каким будет искусство в «постгравитационную» эпоху, когда человечество, наконец, преодолеет силу земного тяготения, покинет родную планету и будет жить в космической невесомости, где, как на полотнах Малевича, не будет верха и низа, глубины и тяжести.
Космос для Живадинова – не только метафора, отсылающая к историческому авангарду. Свой театральный проект он назвал «Noordung» в честь австро-венгерского пионера космонавтики Германа Нордунга (настоящая фамилия –Поточник), словенца по происхождению, в 1928 году, за год до смерти, опубликовавшему книгу «Проблемы путешествия в космос», которую в 1935-м перевели на русский. Ее, скорее всего, знал Циолковский. И точно – Стэнли Кубрик: придуманное Нордунгом «обитаемое колесо» стало прообразом станции в «Космической Одиссее». Сам Драган Живадинов в 1998 году стал кандидатом в космонавты и прошел необходимую тренировку в российском Звездном городке. В 2005 году там же состоялся показ его театрального проекта «Noordung 1995–2045». На «Винзаводе» можно было увидеть видеозаписи представления, участники которого разыгрывали свои сцены в настоящей невесомости – во всяком случае, той же, в которой тренируются космонавты, – на макетах космической станции, погруженных в воду, и, кажется, в самолете, летящем по параболической траектории. Показ в Звездном городке был вторым после состоявшейся в 1995 году премьеры. Спектакль играется раз в десять лет на протяжении пятидесяти лет. По замыслу Живадинова, если кто-то из актеров умирает, его заменяет дистанционно управляемый абстрактный объект, для которого он придумал заумно-авангардный неологизм «умбот». По истечении пятидесяти лет все они будут запущены на околоземную орбиту.
Нынешнее представление на «Винзаводе» не является собственно спектаклем «Noordung 1995–2045»: следующее представление будет только в 2015 году. Это, скорее, рассказ о проекте, чем сам проект, не перформанс, но «информанс» – следующая стадия после «трансформанса», традиционного театра, где актер перевоплощается в персонажа, и современного перформанса, где исполнитель равен себе. В «информансе» перемещающиеся по сцене тела – только носители информации.
Действие на «Винзаводе» (по крайней мере, то, что мне удалось посмотреть) состояло, во-первых, из мастерского жонглирования информацией. Неутомимый Драган Живадинов обрушивал на публику массу интереснейших сведений. Это и основополагающие «мифы» его проекта. И истории того же Германа Поточника-Нордунга или словенского конструктивиста Степанчича, создававшего левитационные объекты. И 50 главных понятий «постгравитационного искусства» – таких, как «умбот» и «информанс», «режиссура пустого тела», «левитация», «космизм и трансгуманизм», «супрематизм/конструктивизм», «биомеханика/эмомеханика» и «субституционизм», который должен прийти на смену постмодернистскому «симуляционизму». На самом интересном месте оратор прерывался, говоря: «Подробнее об этом я буду рассказывать сегодня в три часа ночи» – и тому подобное.
Происходящее в Цехе Белого напоминало что-то вроде научной конференции – с докладами, проиллюстрированными множеством видео, чертежей, анимированных схем, растянутых на все сценическое пространство, и мастерской работой двух переводчиков-синхронистов. Но конференции, происходящей в каком-то ретро-научно-фантастическом будущем. Одетые в костюмы, напоминающие то ли конструктивистскую прозодежду, то ли униформу Звездного флота участники «информанса» сопровождали свои тексты ритуализированными перемещениями по сцене и жестами, смахивающими на инопланетные приветствия, и перемежали «доклады» танцевальными и музыкальными выступлениями – музыка, действительно замечательная, напоминала не столько «имперские марши» Laibach, сколько электронное камлание Coil. Завораживающим оказался и хореографический номер – немолодая, миниатюрная, очень красивая актриса с ежиком золотых волос и с лицом усталого киборга демонстрировала движения «постгравитационной эры», напоминающие брейк-данс в том старинном виде, в каком он впервые появился у нас в конце восьмидесятых – с роботоподобными движениями. На спине черного комбинезона танцовщицы была вышита фигура в супрематическом стиле – «так она будет представлена в спектакле после своей смерти», прокомментировал Драган. Еще раньше он рассказывал, что через пятьдесят лет все актеры, скорее всего, будут заменены символами – все, кроме него: «Мне будет 85 лет, и я обязательно останусь, чтобы завершить проект».
«Postgravity art», конечно, можно воспринимать как героическую попытку вычеркнуть приставку «ретро» в «ретро-гардизме», как можно более серьезно попытаться продолжить утопии авангарда – от Малевича и Федорова до, скажем, Стеларка – но взамен «утопия» неминуемо обретает приставку «анти». Зрителя начинает преследовать мысль, что настоящий спектакль начнется именно тогда, когда все живые актеры, наконец, сменятся электромеханическими символами, а пока что они лишь временные дублеры своих бессмертных двойников. Но на самом деле в изматывающем пятидесятичасовом представлении важно, как ни странно, именно человеческое соприсутствие с пока еще живыми актерами, чью бренность переживаешь особенно остро в этой ситуации, напоминающей симуляцию межпланетного полета – того, который если и будет возможен, то только в один конец.