Диана Мачулина и Юлиана Бардолим прогулялись по VII Берлинской биеннале современного искусства, проходящей под лозунгом «Забыть о страхе» 

 

I. Пресс-конференция. Вилла «Элизабет».

Юлиана Бардолим: Вместе с аккредитациями нам выдают пресс-папки, в которых помимо программ и газет, лежит стэйтмент сокураторов биеннале, группы «Война». Это лист формата А4 с текстом. Ознакомиться с этим посланием можно на английском или немецком языках на странице группы. Опережая вопросы соотечественников: «Как? И это все, что сделала “Война” на биеннале?», отвечаем — да, это всё. После пресс-конференции эту информацию нам подтвердит главный куратор биеннале Артур Жмиевски, и художник Сергей Воронцов трагическим голосом запоёт: «Ах, война, что ты сделала, подлая…»

Экспозиция проекта движения Occupy © Диана Мачулина

Экспозиция проекта движения Occupy © Сергей Воронцов

Диана Мачулина: Артур Жмиевски зачитывает текст с бумажки об участниках, работах и смыслах, низко опустив голову и глядя в пол. Потом слово дают движению Occupy. Пара холеных юношей и группа поддержки показывают публике, как делается реальная политика: «Мы будем задавать журналистам вопросы, и они будут на них отвечать. Если согласны – поднимаем руки вверх и трясем кистями, если не согласны – опускаем кисти вниз и тоже мелко так ими дрожим. Итак, первый вопрос. Считаете ли вы, что наш мир справедлив?»

Кроме группы поддержки руками никто не трясет. Бардолим внимательно слушает и волнуется – неужели никто из борцов за освобождение сидящих в тюрьме политических активистов не упомянет о наших Pussy Riot. Больше часа общих слов о борьбе за лучший мир – и ни слова о них. Бардолим решает, что надо спуститься с галерки и сказать о них в микрофон – она вкратце рассказывает их историю и просит всех поаплодировать девочкам, бросившим вызов системе. Публика хлопает громко и долго.

Юлиана Бардолим: Сначала волновалась, что не упоминают Pussy Riot, а когда уже приготовилась к разгрому этой богадельни, стала волноваться, чтоб кто-то не опередил и случайно бы их не упомянул… Кстати, позавчера в Kunst-Werke, когда поднимали символический ключ из Палестины, я спросила стоящего с флагом палестница: «А где же ваши оппоненты, где израильские флаги? Или вас тут тоже игнорируют?» На что он мне ответил: «Да нет, сейчас сядем за стол переговоров». И потом как-то неуверенно добавил: «Хоть бы они нас проигнорировали».

Диана Мачулина: Это сколько же надо средств и усилий, чтобы перевезти такой огромный ключ. Да и символ какой-то избитый – если не знать, что его притащили из самой Палестины, то и не поймешь, что он значит, впечатляют только размеры. Как-то это противоречит тому, что Жмиевски заявил в своем программном тексте «Забыть о страхе», вот он у меня с собой: «Осуществленная мною модель кураторского действия основана не на управлении предметами искусства, вылавливании их среди художественной продукции, транспортировке, страховании и развешивании на стенах». Ну, тут не на стенах, а установка во дворике. А кто, кстати, финансирует биеннале?

Юлиана Бардолим: Bundeskunststiftung. Та же организация, что финансирует Берлинский кинофестиваль, Документу и так далее.

Диана Мачулина: Странно. Серьезная организация, а я не видела ни одного плаката в городе. Да и люди не в курсе. «Что? Берлинале? Нет, берлинале уже зимой была». Если это государственные деньги, надо оповестить налогоплательщиков, что они там-то и там-то могут увидеть, на что потрачены их деньги.

 

II. Церковь Святой Елизаветы, где размещен проект Павла Альтхамера «Конгресс рисовальщиков». Нижняя половина стен зашита белыми фанерными щитами, на которых каждый может рисовать все, что захочет. Материалы для рисования лежат на круглом столе в церкви.

Павел Альтхамер. Конгресс рисовальщиков © Диана Мачулина

Павел Альтхамер. Конгресс рисовальщиков © Сергей Воронцов

Диана Мачулина: Не похоже на прошлые его работы, о которых я знаю. В Мюнстере на выставке городской скульптуры, которая раз в десять лет проходит, мне очень понравилось то, что он сделал – на самом деле вступил в диалог с этим городком. Мюнстер – он такой чистенький, сладенький, бюргерский, пряничный. Там только одно место было «неидеальное» – общественный туалет на городской площади, где по выходным рынок, и один из художников его отремонтировал, превратил почти что в дворец. То есть довел до совершенства аккуратность этого города. Альтхамер поступил наоборот – разрушил этот приторный перфекционизм. Мы сначала долго не могли найти в парке его работу – оказалось, что он протоптал дорожку наискосок через газон и еще полил водой, чтобы были грязные лужи, что в Мюнстере немыслимо. Пойдем с художником поговорим. А, он занят, тогда расспросим молодого человека, Евгения Самборского, который ему помогает.

Мачулина и Бардолим: Привет, мы слышали, ты по-русски говоришь?

Евгений Самборский: Конечно, я ведь с Украины.

Мачулина и Бардолим: Ты Павлу помогаешь? Ты художник?

Евгений Самборский: У меня два высших художественных образования. Я сейчас живу в Варшаве и работаю с Павлом в его мастерской. Раньше я стрит-артом занимался, потом, чтобы лучше свои мысли выражать, записался в художественную школу, потом в институт, потом еще в другой. А уличным искусством я совсем мало занимаюсь – раньше это был протест, а теперь уличное искусство превратилось в системную штуку, все продаются, делают выставочки.

Мачулина и Бардолим: А это прямо настоящая церковь или бывшая?

Евгений Самборский: Это реальная церковь, тут часто проходят всякие культурные события, конференции. Они нас только об одном попросили, чтобы мы рисунок начали с креста, а дальше можем делать все, что захотим. Павел провел вертикальную линию, я горизонтальную, Павел нарисовал желтую кепку, в которой я работал, как будто она на кресте висит, ну и пошло-поехало.

Мачулина и Бардолим: Где тут твои рисунки, а где Павла?

Евгений Самборский: Павел нарисовал свой паспорт, Иисуса, а я ему кофту Adidas сделал. Еще он нарисовал черта-художника с кисточкой в руке, а Жмиевски дорисовал вот эти волнистые линии – бороду Христа, которая по полу уже идет, и волны, по которым черт едет. Я вот этого толстяка нарисовал, лисицу. Круглые лица – это я пробовал двумя руками рисовать одновременно, одной левую половину лица, другой – правую, мозг работает как зеркало. Павел хочет, чтобы все экспериментировали. Вот эту вагину нарисовал вокруг входа.

Мачулина и Бардолим: А церковь не будет против?

Евгений Самборский: Ну, рисование – это как исповедь, человек может говорить о самом скрытом, молиться, напрямую говорить с богом. Вагина – это же не только сексуальный символ, мы так на свет появляемся, а тут получается, что мы рождаемся в церковь.

Мачулина и Бардолим: Что с этими рисунками будет после выставки?

Евгений Самборский: Их потом распилят на куски и раздадут тем, кто захочет их взять. Это же здорово – люди просто так смогут получить работу Альтхамера. А иначе не смогли бы – они очень дорого стоят.

Мачулина и Бардолим: Эти рисунки, сделанные разными людьми, выглядят как одна общая история. Ты бы ее как определил, эту историю?

Евгений Самборский: Не знаю, у меня сейчас в голове история, про которую я делаю выставку в Петербурге – в галерее «Протвор» на Итальянской улице – про то, как люди ищут для себя комфорт, и про то, какие разные о нем у всех представления. Ну а тут просто жизненный коллаж, психоанализ по Фрейду. Все-таки про концепцию лучше спросить у Павла.

 

Павел Альтхамер. Конгресс рисовальщиков © Диана Мачулина

Павел Альтхамер. Конгресс рисовальщиков © Сергей Воронцов

Юлиана Бардолим: Нам предложили нарисовать что-то на стене – не потому, что мы особенные, а потому, что всем подряд предлагают. Раз на сегодняшний день я стала по иронии судьбы главным адвокатом дьявола, то и решила неуверенной рукой тремя цветными мелками изобразить моих подопечных – Pussy Riot. Художник Сергей Калинин тоже высказался на альтхамеровской стене на эту же тему, но быстро, жестко и в черном цвете, снабдив все это парафразом известного всем молебна. А Диана, глядя на гигантскую вагину, заговорщицки произнесла: «Я знаю, что нарисую. Я нарисую мороженую курицу и стрелочки туда, в вагину. Нет, я пять куриц нарисую!» Но так и не успела. Зато я подумала: как странно, я не видела ни одной из упомянутых акций – ни курицу в вагину, ни Pussy Riot в Храме Христа Спасителя, даже голосов их не слышала. Но насколько мифология вокруг акции оказалась живучей. Девчонок, надеюсь, выпустят, потом забудут, потому что появятся новые герои, а наши наивно-информативные рисуночки останутся на работе известного польского художника. Возможно, надолго, а может быть, и навсегда.

Павел Альтхамер: В целом идея «Конгресса рисовальщиков» – вернуться в прошлое, когда рисунок обладал магическими, спиритуальными свойствами. Невозможно сделать хорошую работу только за счет известных художников. Это ведь не спорт. Это не моя цель в искусстве – собрать восхищенных зрителей. Моя цель – чтобы люди, подойдя к моей работе, поняли ее, и это подвигло бы их на активное участие, на сотворчество. Участие – это наивысшая форма творчества. Невозможно уйти от магии. Нас всюду окружают картины, образы. Невероятная интенсивность образов. Таймс-сквер.

Мачулина и Бардолим: Но была какая-то задумка, что вы собираетесь здесь рисовать? Или это полная импровизация?

Павел Альтхамер: Задумывался выброс энергии и интерпретация этого магического процесса.

Мачулина и Бардолим: Но вы предполагали, в каком направлении будете развивать мысль?

Павел Альтхамер: Нет. Я заранее знал, что хочу работать с другими людьми. Это такое приключение. Как поход в лес. Все знают, что если они придут в лес, то увидят траву, птиц,  деревья. Но одно дело – это знать, а другое – быть в лесу и быть его частью. Это опыт, личный опыт. На основе личного опыта лучше всего начинаешь понимать искусство. Можешь мелом на асфальте рисовать или пальцем на песке, неважно. Главное – участие в этом процессе.

Мачулина и Бардолим: Скажите, а в Польше такую работу можно сделать?

Павел Альтхамер: Не в костеле… Я бы очень хотел. Я готов и в костеле, и в церкви, и в синагоге.

Мачулина и Бардолим: Извините, если вопрос неуместный: вы как к религии относитесь?

Павел Альтхамер: Я крещеный католик, моя мама католичка и ходит в костел. Но я уже не католик. Я верю в Бога, в высший разум и в сына Его Иисуса Христа. Но церковные законы сковывают мой дух. Верить в Бога – это верить в себя.

Мачулина и Бардолим: А то, что церковь дала вам возможность тут работать, не изменило ваше отношение к ней?

Павел Альтхамер: Если б мне дали еще одну такую церковь, я сразу бы туда пошел и стал бы делать то же самое.

Мачулина и Бардолим: Но согласитесь, такой жест со стороны церкви вызывает огромное уважение. Вы не боитесь, что после такого доверия к вам вы этими рисунками можете как-то ее обидеть?

Павел Альтхамер: Мы дали этой церкви новую жизнь и открыли ее людям. Всем. А вообще тема биеннале – «Забыть о страхе». Надо не бояться делать свое дело. Дьявол – это и есть страх. И не надо его бояться.

 

III. Kunst-Werke. Auguststrasse. Основная экспозиция биеннале.

Лукаш Суровиец. Берлин-Биркенау © Диана Мачулина

Лукаш Суровиец. Берлин-Биркенау © Сергей Воронцов

Диана Мачулина: Пролистав книгу «Забыть о страхе», сборник теоретических текстов, изданный к биеннале, обнаружила, что кроме слов matryoshka, vodka, dacha, perestroika русский язык подарил миру еще одно непереводимое слово – pogrom (см. статью «Pogroms are already happening»).

Во дворе Kunst-Werke уже установлен ключ – хорошо, что они его положили плашмя, а то он вообще выглядел бы как позднесоветская парковая скульптура. Перед ключом еще две молодые березки, я бы на них и внимание не обратила, поскольку я не знаю, были они тут раньше или нет.

Табличка на деревьях: «Лукаш Суровиец. “Берлин-Биркенау”. Две березки из нескольких сотен саженцев, привезенных художником из Аушвица. Каждый желающий может сделать свой вклад в проект и посадить дерево у себя в саду».

Юлиана Бардолим: Не очень понятна кадриль с березками. Хотелось бы ошибаться, но выглядят они спекуляцией, потому что очень трудно представить себе немецкого чиновника, который закроет проект, содержащий слово «концлагерь». И от этого веет чем-то, чем не должно веять от молодых деревьев, даже если они пересажены из Аушвица. На такие жизненно важные, особенно для Германии, темы, как Холокост, надо говорить прямо и максимально доходчиво. Надо бить прямо в сердце и по возможности оставить в нем  незаживающую рваную рану – как эта маленькая девочка в красном пальтишке из «Списка Шиндлера»: прямой и понятный художественный жест, от которого мурашки по коже, а не сложный завуалированный концептуальный ход с березками и саженцами.

Диана Мачулина: Под крышей висит изречение, которое прямо отвечает на твой вопрос, что же будет с эстетическими качествами произведений, если считать, что главным должна быть этическая позиция художника. Белым по черному написано: «Можно провозгласить: произведению, которое показывает правильную тенденцию, не нужно показывать другие качества. Можно также провозгласить: произведение, которое показывает правильную тенденцию, имеет все остальные качества». Так что это ничего, что ключ сложно считать выразительным как скульптуру. Зато он выражает тенденцию. Чья же это работа – этикетки нет, подпись под изречением – W.B. Вон за столиком сидит Бакштейн – пойду спрошу его про эту работу.

Диана Мачулина: Иосиф Маркович, здравствуйте, а кто такой W.B.?

Иосиф Маркович с состраданием смотрит на меня, на мой вопрос не отвечает, но многозначительно говорит:

Иосиф Бакштейен: Учти, эта работа не из этой биеннале. Она здесь давно висит.

Диана Мачулина: Таким образом он подтолкнул меня к выяснению истории работы, чем я позже и занялась. Она была сделана в 1994 году Джозефом Кошутом, а W.B. оказался Вальтером Беньямином, что я как современный художник должна была бы знать – но, увы, большую часть жизни занималась пластическими качествами искусства, а не теорией. А зря – могла бы и раньше прочитать «Автор как производитель», выступление Беньямина в Институте изучения фашизма в Париже 27 апреля 1934 года. Кошут несколько изменил текст, в оригинале пространней и яснее: «Можно провозгласить: произведению, которое обнаруживает правильную тенденцию, не нужно более иметь качество. Я хотел бы вам показать, что тенденция поэзии может быть верна политически, только если она так же верна литературно, то есть политически верная тенденция включает некую литературную тенденцию». Фальшивое по форме просто не может быть верным в тенденции.

 

IV. В главном зале Kunst-Werke раскинулся палаточный городок движения Occupy. Дюжина оккупантов сидит на диванах, расставленных кругом, смотрит на аниматора и устало трясет руками. За ними можно наблюдать сверху с балкона, а можно спуститься и побродить среди них, рассматривая лозунги. Западные арт-критики, пришедшие с пресс-конференции, грустно шепчут: «Human ZOO».

Экспозиция проекта движения Occupy © Диана Мачулина

Экспозиция проекта движения Occupy © Сергей Воронцов

Юлиана Бардолим: На пресс-конференции один немецкий критик в ответ на детские претензии Occupy, почему, мол, они, критики, не пытаются изменить мир к лучшему, ответил: «А что вы хотите, когда мы пишем на 0,01% населения». На меня, заинтересованного зрителя, Берлинская биеннале производит впечатление «не съем, так понадкусываю» – не хватило запала на что-то крупное и, может, не очень удобоваримое, поэтому от каждого пирога, от каждой темы, висящей в заголовках газет, откусили по куску, по этому несчастному 0,01%: чуть-чуть Саррацина, чуть-чуть Холокоста, кусочек Палестины, Лукашенко и католической церкви. Мне не очень понятно – вернее, совсем не понятно, – зачем уличное, массовое, всемирное движение Occupy, ценность и очарование которого заключалось в том, что оно доступно и понятно каждому, нужно было оторванным куском помещать в элитарный аквариум под названием «Берлинская биеннале современного искусства», рассчитанный на 0,01% населения. И то не факт, что все туда доберутся, потому что Берлинская биеннале не удосужилась оповестить о себе жителей города.

Диана Мачулина: В Москве решили сделать выставку плакатов с Болотной и Сахарова. И многие отказались давать свои плакаты – типа «рано нас хоронить, сдавать в музей – эти лозунги нам еще пригодятся на улицах». Ой, а что за даму Сережа фотографирует на фоне Occupy?

Cергей Калинин: Это какая-та русская художница, но мы ее не знаем. Извинилась, что немного пьяна, сказала, что хочет сняться на фоне выставки – так как она тоже участвует, правда, ее работы выставлены не здесь, а только в интернет-проекте.

Диана Мачулина: Как грустно – тетушка стала жертвой дезинформации, приехала за свои деньги, будто на настоящую выставку. А ведь достаточно было дать свое имя и обозначить политическую позицию, послать работы в электронном виде и так же в электронном виде их смотреть, когда повесят. А ей хотелось праздника.

Внизу, среди палаток, мастерская по изготовлению лозунгов. Их множество, но желающих взять себе трафаретик и немедленно задуть из баллончика как-то нет. Вообще все поверхности покрыты словами и картинками – их слишком много, чтобы что-то бросалось в глаза. Только самое крупное. Растяжка «Это не наш музей, это ваше пространство действия», повешенная над сектой трясунов. Надпись на перилах балкона – «We are aLLone», игра слов, напоминающая о фразе Гитлера «Du bist nicht allein». Рецепт от одиночества – всем стать как один, тоже весьма тоталитарный. Один из заметных объектов – две стеклянные пирамиды-стеллы, заполненные чем-то странным.

Сергей Калинин:  Это же бумажные цветы для демонстраций! У меня в девяностые была в Берлине мастерская на заводе, который их производил, тут, на Auguststrasse. И там два огромных цеха были засыпаны этими цветами. Вот тут смотрите, рядом фото с открытой дверью в цех, и они оттуда прямо «выливаются» в коридор. А что авторы пишут?

Лагерь беженцев «Айда». Ключ возвращения © Берлинская биеннале

Лагерь беженцев «Айда». Ключ возвращения © Берлинская биеннале

Диана Мачулина: System Theory Recycling пишут, что «…двадцать лет спустя …хотим напомнить, что на месте Kunst-Werke стояло социалистическое предприятие “GDR Advertising Agency” по производству всякой красоты для демонстраций». То есть прямо здесь она у тебя и была, мастерская, а ты и не узнал. Видишь, пошел русский на немецко-польскую биеннале и столкнулся со своим личным прошлым. «Поражение коммунизма оставило капитализм наедине с собой – в отсутствие противовеса он обезумел в своей тотальности и отражает сам себя в своем же кривом зеркале». То есть только коммунистические идеи могут спасти капитализм от краха. А вот дальше новая идеология: «КОМПОСТМОДЕРНИЗМ! Дорогие граждане, сортируйте мусор, перерабатывайте и извлекайте полезное из обеих систем ради будущего поколения».

Очень немецкая метафора, фанатов извлечения пользы из мусора. Помнишь то захватывающее кино, которое мы смотрели в гостинице в Австрии, – про то, как отделяют битое коричневое стекло от зеленого – оно все вместе падает, фотоэлемент определяет цвет, и воздушная струя выбивает стекло из потока в тот контейнер, который нужен. Это же искусство. А в России, когда была эта история с Генпланом и строительством мусоросжигательных заводов, как народу врали: сжигать удобней, а то вы, бедняги, будете, как бомжи, в мусоре копаться. На будущее поколение и на экономию всем наплевать.

 

Второй этаж. Всем желающим ставят в паспорта печать государства Палестина. Как бы виза, чтобы поехать в то место, которого нет. Другая работа – «Христос-король», статуя Христа с распростертыми объятиями. Рядом – голова этого же Христа, сложенная из горизонтальных слоев пенопласта, пока не доделанная, и мастерская, в которой лежат следующие детали для скульптуры. Из подписи ясно, что статуя пятидесятиметровой высоты существует на самом деле, на границе Польши и Германии, и была возведена в 2010 году.

Юлиана Бардолим: Вот эта статуя Иисуса является настоящим детищем польского народа, потому что именно таких Иисусов можно увидеть в каждой придорожной часовенке в любом уголке Польши. Но не она одна отвечает за дизайн всего этажа. Аккуратно уложенные куски белоснежного пенопласта прекрасно гармонируют с видеодокументацией проекта, снятого в непрерывном режиме: весь процесс строительства и установки памятника, начиная от молебна в чистом поле.

Мы обращаемся к высокому молодому человеку и невысокому пожилому мужчине с бородкой и в грубом вязаном свитере.

Мачулина и Бардолим: Скажите, пожалуйста, с кем мы можем поговорить про эту работу?

Мирослав Патецкий © Диана Мачулина

Мирослав Патецкий © Сергей Воронцов

Юлиана Бардолим: В ответ нам только улыбаются и дают понять, что по-английски никто не говорит. Мы уходим, возвращаемся, и опять нам никто ничем помочь не может. Мы снова уходим и опять возвращаемся, и видим еще одного молодого человека. «Вы ли автор?» –  спрашиваем его. «Нет, маэстро вон там, – говорит он и указывает на того самого мужчину в свитере. – Но если вы хотите что-то узнать про этот проект, то вся информация есть на странице биеннале». И я понимаю, что все это время нас перекатывали, как футбольный мяч, от одного игрока к другому. Это напомнило мне фильм «Дупло» про детектива Пуаро, где все члены большого семейства сомкнули ряды и передавали сыщика из рук в руки, чтобы защитить убийцу, несчастную, отчаявшуюся женщину. И несмотря на то, что таким макаром нас несколько раз гоняли по этажам вверх и вниз, мы не рассердились, потому что впервые на этой биеннале встретились с этой самой пресловутой «солидарностью», но в чистом ее виде, когда все участники проекта любыми способами пытались оградить маэстро от наших неудобных вопросов.

Маэстро по-прежнему тихо улыбается и разводит руками, ни по-английски, ни по-немецки достучаться не можем. «Так, пан, – говорю я строгим голосом, – по-русски розумляем?»

Мирослав Патецкий (автор работы): Не я был инициатором, а ксендз Завацкий.

Мачулина и Бардолим: А что бы вы хотели сказать этим проектом здесь, на биеннале?

Мирослав Патецкий: А что бы хотели знать?

Мачулина и Бардолим: Например, зачем делать копию скульптуры?

Мирослав Патецкий: Ну как зачем? Это идея пана Артура Жмиевского. Это он пригласил меня, и это была его инициатива – сделать тут эту работу. Мы много говорили, и он сказал, что это подходит под концепцию всей выставки.

Мачулина и Бардолим: Скажите, именно эта работа, тут, на политической биеннале, носит ли какой-нибудь антирелигиозный характер?

Мирослав Патецкий: Я ничего не могу вам сказать.

Мачулина и Бардолим: Но вы бы хотели, чтоб ее так трактовали?

Мирослав Патецкий: Есть два мнения – мнение авторов и мнение кураторов. Если тем людям, которые отбирали работу на выставку, надо было бы, чтоб она выглядела антирелигиозной, то я ничего не могу сделать. У меня лично не было идеи делать антирелигиозный манифест. Просто когда пан Жмиевски предложил поучаствовать в выставке, мне это показалось интересным.

Диана Мачулина: Что пишут о работе «Христос-король» на сайте биеннале. Кураторы очень хвалят маэстро за то, что он не впадает в ересь художнической автономии, а работает по заказу церкви. Только вот он не очень доволен результатами – на материалах и технологиях сэкономили, и работа выглядит вовсе не так, как ему бы хотелось. Зато заказчик, католическая церковь, очень довольна, место привлекает паломников. Как видно, тут цели художника и заказчика расходятся. Не всякая тенденция приводит к правильной художественной форме, а потом не факт, что крайне консервативную политику польской католической церкви можно считать правильной.

 

Третий этаж. С него можно увидеть, что голова у «Христа-короля» пустая внутри.

Институт Активности Человечества © Берлинская биеннале

Институт Активности Человечества © Берлинская биеннале

Диана Мачулина: Институт Активности Человечества представляет свой манифест, в котором заявляет, что, конечно, такие города, как Берлин или Стамбул, завоевали репутацию центров критического искусства, но надо понимать, что муниципальные власти спонсируют мероприятия современного искусства не ради того, чтобы оживить местную политику, но потому, что знают, что современное искусство сделает их город более привлекательным для туристов и инвестиций. Поэтому настоящее критическое искусство надо делать в Конго, Перу или парижских пригородах. Они отправляются делать искусство на реке Конго, пятилетнюю «Программу джентрификации», и просят публику их поддержать. Манифест сопровождается несколькими красивыми фото с чернокожими в буйных зеленых зарослях.

Пара десятков флагов запрещенных организаций, проект Йонаса Стаала «Новый Всемирный Саммит». Он решил собрать представителей всех запрещенных в Европе организаций, внесенных в «террористический список», причем не всегда обоснованно, как полагает автор работы, и побеседовать вместе о том, насколько избирательна демократия и как государство монополизирует опасность. Нам объяснили, что флаги скомпонованы по цветам радуги – в случае, если кто-то решит применить цензуру и изъять один из флагов, можно будет указать на то, что это разрушает цветовую композицию. Несколько детское представление о цензуре – если она есть, она может принять решение изъять сразу всю композицию целиком.

Проект Терезы Марголес – целая стена журнальных обложек. Сначала кажется, что это нечто поп-артистское – яркая картинка, повторенная множество раз. Но это 313 разных обложек таблоида PM, выпускаемого в городке, находящемся близ мексиканской границы и являющимся одним из важных пунктов наркотрафика. Ужас как раз в том, что все они похожи друга на друга, как будто это один и тот же номер, – в каждом есть реклама проституток, кровавые убийства и сообщения о перестрелках.

Последний этаж. Темно, стены выкрашены черным, удушливо пахнет влажной землей. Под искусственным солнцем в мягких горшках стоят саженцы тех самых березок, привезенных Лукашом Суровиецем из Аушвица, и каждый может забрать с собой одну и посадить в своем саду, оставив адрес сада в книге, лежащей рядом на столе. Два видео – документация того, как художник собирает эти саженцы, и «Берек» самого Артура Жмиевского, в котором обнаженные мужчины и женщины играют в салочки в бывшей газовой камере.

На лестнице по всем этажам – рисунки и тексты из газеты «Самоуправление», которую издает Марина Напрушкина, белорусская художница, ныне живущая в Берлине. Это действительно политическая деятельность – вариант на английском оповещает Европу о положении дел на родине художницы, а газета на русском большим тиражом подпольно распространяется в Беларуси. И в ней не только громкие слова, но и много статистики, о которой гражданам не рассказывают, – статистики, подтверждающей необходимость кардинальных перемен.

 

V.  Реенактмент «Берлин’45».

Реинакмент «Берлин’ 45» © Диана Мачулина

Реенактмент «Берлин’45» © Сергей Воронцов

Диана Мачулина: «Берлин’45» – историческая реконструкция взятия Берлина, которую в рамках биеннале устраивают в Трептов-парке. На пересадочной станции метро встречаем Павла Альтхамера и группу польских художников, присоединяемся к ним. Какое счастье, что мы их встретили. Оказалось, что почти никаких указателей от метро, кроме одного юноши в майке с эмблемой биеннале, указующего пальцем куда-то в гущу загородных домиков, нет. Мы идем долго, спрашиваем у одного из поляков, уверен ли он, что мы правильно идем, он с некоторым сомнением отвечает: «Я уверен, но это не значит, что я прав». Реенактмент происходит на лужайке маленького Луна-парка с пластиковыми динозаврами, сосисками-гриль и прочими семейными радостями.

Задача реенактмента, инициированного художниками, как правило, состоит в том, чтобы заставить участников еще раз пережить травматические исторические события – ведь у тех, кто в них участвовал, не было времени на рефлексию, надо было действовать, а у тех, кто в них не участвовал, нет должной вовлеченности в событие. Тут участнику уже известно, как все происходило и чем все закончилось, но он может попытаться проанализировать, каковы были мотивации и чувства действующих лиц. Ничего подобного в «Берлин’45» не было. Зрители стояли за железными загородками, которые используют полицейские на митингах, и смотрели на постановочную сценку, которая происходила на опушке – им оставалось только фотографировать. Фотографировать получалось в основном фотоаппараты в вытянутых руках стоящих рядом, и уже далеко за ними – маленькие фигурки солдат. Только журналистам, к которым присоединился и Сергей Калинин, удалось снять «хорошие картинки».

Немцы спасли ребенка, поляки расстреляли немецких женщин и после победы грабили трупы немцев. Чтобы зритель не начал размышлять, его добили трагическими музыкальными аранжировками, звучавшими из кустов, и комментариями диктора на английском и немецком. Чтобы он понял именно так, как было задумано. Все это напоминало съемочную площадку кинофильма. Зрителей было не больше, чем случайных прохожих, которые шли мимо и останавливались поглазеть. То есть затея была явно рассчитана на то, чтобы получить хорошие фото для прессы и видео-документацию.

Надо отметить, что биеннале в целом очень медийная. Она в большей степени существует в газетах и интернете, чем в пространстве города, и нацелена на отличную документацию и создание блока теоретических текстов. Яркие фото- и телерепортажи сильно отличаются от достаточно вялого впечатления при посещении выставок. Это, опять же, очень похоже на кино – побывав на площадке, а потом увидев фильм, диву даешься, как из убогих декораций и плохо сшитых костюмов режиссеру с оператором удалось сделать убедительную «вторую реальность». Может быть, эта концентрация в интернете справедлива и прогрессивна – ведь множество людей не может приехать в Берлин, но может узнать все из сети. Но неприятным образом это напоминает действия государственной власти, которая подает в медиа реальные события таким образом, каким ей нужно. Медийность не создает желания участвовать в событиях,  увидеть все своими глазами и составить свое собственное мнение.

Юлиана Бардолим: Это полностью противоположно концепции Альтхамера, который говорит выше, что личный опыт – наилучшая форма познания искусства. Участие зрителя в биеннале кажется вынужденной необходимостью для организаторов. Наш личный опыт никого не интересует, так же, как реакция зрителя или ее отсутствие. И причина этого, скорее всего, в том, что тематически биеннале базируется на реальных политических движениях, трансформированных в художественные объекты. И совершенно бессмысленно замыкать круг, возвращая людям их же мысли, упакованные в хэнд-мейд коробочку.

Реинакмент «Берлин’ 45» © Сергей Калинин

Реенактмент «Берлин’45» © Сергей Воронцов

Это очень странное видение демократии, когда на одной площадке получают право голоса террористические организации и критикуется диктатура Лукашенко, а акция чешского художника Мартина Цета, посвященная скандальной книге Тило Саррацина, в которой тот высказывает крайне нетерпимые по отношению к иностранцам турецкого и арабского происхождения взгляды, окружена ореолом таинственности и брутальной романтики: будет ли он сжигать присланные ему книги или нет. При этом очень достойная, элегантная позиция церкви в истории Павла Альтхамера неловко и неумно оспаривается при помощи «Короля-Христа». Можно было бы понять и простить, если бы заявленный в обращении Жмиевского «стол переговоров для конфликтующих сторон» вдруг (не дай бог, конечно) в каком-то лево-анархистском угаре превратился бы в классический мордобой конфликтующих сторон в стиле провинциальной дискотеки, но этого не произойдет никогда. И не по причине хорошего воспитания и сниженной эмоциональности общества, а потому, что происходящее на биеннале не может никого ни задеть, ни вдохновить. Оно оставляет нас равнодушными.

 

VI. Вечер после реенактмента. Приватная атмосфера. Юлиана Бардолим беседует о биеннале с Кристофом Таннертом, уже двадцать лет как директором Künstlerhaus Bethanien, традиционно политической художественной институции.

Юлиана Бардолим: Кристоф, как тебе кажется, может ли приглашенный куратор из другой страны, который является активным представителем определенной политической силы, продемонстрировать весь спектр политической жизни?

Кристоф Таннерт: Я не вижу никакой проблемы в том, что международный куратор разрабатывает концепт для всей Берлинской биеннале, но я вижу проблему в самом концепте. Я не критикую его политическую беспристрастность и его желание создать художественно-политическую сцену. Я критикую, во-первых, то, что его работа не направлена на общество. Она закрыта в себе. Есть несколько ярких высказываний и хлопанье воздушных шариков, но все это пустая болтовня. Нет ответа на вопрос, каким образом происходящее на биеннале будет переходить в широкие общественные массы. Все заложенные в биеннале политические мысли не транспортируются в общество.

Во-вторых, я хочу и буду критиковать тот факт, что по-настоящему активные политические силы включаются в рамки биеннале и из реальной жизни помещаются в гетто. Это полный идиотизм. Я вообще удивляюсь тому, что эти люди позволили с собой такое сделать. Они должны были протестовать против биеннале. И если они не будут протестовать, это докажет, насколько слаба эта биеннале и насколько слабы эти группы. И, к сожалению, мы должны признать, что движения Occupy в Германии больше нет.

И третье, о чем невозможно не сказать, – многие художественные идеи участников биеннале откровенно слабые, при всей претенциозности заявок. Это в первую очередь относится к работе Мартина Цета.

Юлиана Бардолим: Можно ли считать эту биеннале квинтэссенцией всей культурной политики Германии или это просто какой-то отдельный случай? Почему на биеннале всплыли темы, которые немецкое общество уже обсудило и обдумало пару лет назад – например, тот же Саррацин?

Кристоф Таннерт: Это проблема биеннале и куратора, которые самым циничным образом используют забывчивость граждан. Уже несколько десятилетий художники разных стран работают в политическом ключе – есть множество примеров сильного, провокативного, с невероятным юмором и иронией политического искусства, которое всегда наталкивается на сопротивление либо власти, либо общества. Похожее было и есть и в самой в Польше с момента основания «Солидарности» (Польское объединение профсоюзов, созданное в 1980 году правозащитником Лехом Валенсой. – «Артхроника»), да и в Западной Европе не прекращаются дискуссии. А Берлинская биеннале делает вид, как будто именно она и только сейчас открывает этот дискурс, и что это самый что ни на есть авангард, а раньше ничего такого не было. Это полная чушь. Такая же чушь, как из всего цвета русского авангардного искусства выбрать группу «Война», которая и куратором не является, и никакой солидарности своим коллегам не показывает. Что вообще очень плохой знак.

Юлиана Бардолим: Каким образом тут различается эстетика сопротивления и эстетизация политики?

Кристоф Таннерт: В том-то и дело, что они вообще никак не различаются. Жмиевски как куратор использовал практически большевистский способ эстетизации политики. В итоге получилась очень скучная, пресная форма протеста, что совершенно не соответствует заявленным идеям. При всем уважении к проблемам Палестины и другим актуальным темам, мы видим здесь слабые дизайнерские работы.

Юлиана Бардолим: Кристоф, а почему в Германии нет большой художественной дискуссии, в том числе и вокруг биеннале?

Кристоф Таннерт: Потому что темы, которые волновали западноевропейское общество, тут не отражены. Самой серьезной была «Арабская весна», потом – протесты в России. Этого всего нет на биеннале, что говорит о неосведомленности куратора. Он не знает и не понимает того искусства, которое делается в этих странах.

Поэтому и нет связи между биеннале и критическим дискурсом. Биеннале не смогла трансформироваться в общество, а посередине стоит пресса, которая безо всякого интереса выдает публике красивые заголовки. Все это выглядит смешно, поэтому даже не знаю, как реагировать на такое. Ничего нет, кроме лозунгов и слов. И, конечно, очень жаль, что такая биеннале проходит в стране, в которой исторически существует серьезный политический дискурс.

Юлиана Бардолим: Последний вопрос: как понять эту историю с open call, когда в итоге мы увидели узкий круг близких друзей художника?

Кристоф Таннерт: У меня вообще не слов. Потому что все ложь, ложь и ложь.

 

Основной проект биеннале открыт в Kunst-Werke, муниципальном выставочном зале районного значения, расположенном в Митте – самом гламурном районе Берлина. Его можно посмотреть до 1 июля. Программу специальных проектов, а также дискуссий и обсуждений, можно прочесть на сайте биеннале.

Материал подготовили Диана Мачулина и Юлиана Бардолим