Ирина Кулик

Ирина Кулик побеседовала с художником Сергеем Шутовым о пришельцах, советских и антисоветских мифах, а также о мыслящих существах, живущих в жидком аммиаке.

В: У вас репутация главного и едва ли не единственного космиста среди современных русских художников…
О: Наверное, прежде всего я обязан этой репутации, кроме живописных работ, моему проекту Apokastasis Now, впервые показанному в 2006 году в Зверевском центре в Москве. Эта выставка была иллюстрацией фантазий русского космиста Николая Федорова о воскрешении мертвых, задачу расселения которых в космическом пространстве собирался решить Циолковский. Частью экспозиции были и первые издания книг Циолковского, моя компьютерная анимация и объекты, которые, что для меня крайне важно, не были имитацией космических кораблей как этаких металлических штуковин, достойных образчиков советской науки и техники. Нет, это были вытесанные из дерева ракеты с фанерными стабилизаторами, где самым важным были их имена. Они назывались «Пушкин», «Лермонтов», «Маяковский», «Гумилев», «Хармс», «Филонов» и прочие убиенные и самоубийцы. Вообще-то эта выставка не о космосе, а о нашей истории и о людях, которых так не хватает нашей цивилизации. Космос, в который я их отправил, — это параллельный мир, в котором они живы, Россия, в которой Маяковский объяснил Сталину преимущества футуризма, а Пушкин привил царю уважение к поэзии и отучил его от цензуры. Еще один космический проект я сделал зимой 2010 года для выставки Arctic Nomads на фестивале Arctic calling! в Норвегии, организованной Pikene pa Broen («Девушки на мосту»). Я предложил проект освещения Норвегии при помощи зеркальных космических парусов на спутниках. Это технически возможно, более того, это наше, российское ноу-хау. Наш спутник однажды уже распускал в космосе свои зеркала и освещал пространство Европы. Но так как это был международный проект, следующий шаг был за США, ну и они его не сделали. Мне осталось только показать компьютерную симуляцию, это было видео, которое проецировалось на потолок в стоящем на улице большом морском грузовом контейнере, устланном изнутри оленьими шкурами. В общем, это также была метафора упущенных возможностей.

В: А вам бы хотелось, чтобы космические спутники не просто выполняли всякие полезные функции, но и стали одним из медиа современного искусства?
О: Конечно. Меня вообще интересуют не столько художественные проекты на тему космоса, сколько космические проекты на тему искусства. Вроде того, что сделал в начале 1990-х годов Юрий Лейдерман в рамках международного проекта West in Space на Байконуре, когда он нанес на настоящую, отправившуюся в космос ракету портреты усопших с колумбарных плит — тоже очень федоровская история. А вот история Георгия Пузенкова, отправившего на орбиту нанорепродукцию Моны Лизы, мне не нравится. Я не понимаю, почему именно Мона Лиза.

Возможно, имело бы смысл послать им «Черный квадрат», каким бы примитивным он ни казался с точки зрения высокоразвитых цивилизаций

В: А если бы вы составляли послание к иным цивилизациям, какое произведение искусства вы бы туда включили?
О: Я вообще не думаю, что это должны быть шедевры нашей культуры — она только на нашей совести. И вообще хорошо бы сначала встретиться с этими иными цивилизациями, а потом уж обмениваться с ними посланиями. Надо бы понять, соответствуют ли вообще нашим их представления о времени и пространстве. И в этом смысле, как это ни банально звучит, возможно, имело бы смысл послать им «Черный квадрат», каким бы примитивным он ни казался с точки зрения высокоразвитых цивилизаций. Вы знаете, кстати, что у идеи послания иным цивилизациям было очень много противников, полагавших, что это довольно рискованно — сообщать этим небожителям данные о нас и нашем местонахождении. Вспоминается, кстати, и история про напарника космонавта Алексея Леонова, Павла Беляева, которому выдали пистолет. Мы не знаем, при каких обстоятельствах и в кого или во что он должен был стрелять, но пистолет был…

В: На самом деле те, кто давал Беляеву пистолет, и те, кто боялся запускать в космос диски с информацией о Земле, верили в пришельцев куда больше, чем те, кто прекраснодушно подбирал для этих дисков музыку народов мира. А вы сами верите в пришельцев?
О: По-моему, это просто научный факт — то, что они существуют. Наивно было бы предполагать, что божественный промысел ограничен одной планетой. Но это очень серьезный вопрос — признают ли инопланетяне в нас разумную форму жизни и будут ли они соответствовать нашим представлениям о разумной форме жизни.

В: А вы их не боитесь? Ведь в масскультурной мифологии пришельцы, как правило, это нечто жуткое?
О: Это все наша чудовищная ксенофобия — мы не готовы встретить мыслящих амеб или каких-нибудь юпитерианцев, живущих в жидком аммиаке.

В: Космос — едва ли не единственный сюжет, общий для советской и западной, прежде всего американской, масскультурной мифологии. Почему же советские фильмы про космос, в отличие от бесчисленных американских, можно пересчитать по пальцам?
О: Страшно! Это банальный идеологический страх власти перед неизвестным. Помните замечательный советский фильм «Таинственная стена», снятый в 1967-м и сразу же положенный на полку, он выплыл только недавно на торрентах. Там речь идет о зоне аномальных явлений, возникшей в районе падения Тунгусского метеорита — до всякого «Соляриса» герои фильма встречают там людей из своего прошлого. Начинается фильм вполне привычно — снег, тайга, мужики в тулупах, военные, все идеологически выдержано. А потом все они оказываются в зоне, где нет гонки вооружений, строительства коммунизма, холодной войны, где немыслима какая-либо идеология. Советская власть боится космоса, как и власти всех остальных стран, засекречивающие информацию о летающих тарелках. В США просто коммерческая составляющая сильнее, они не могут не снимать фильмы о пришельцах, потому что на них ходят. Американцы даже смогли сделать такие фильмы патриотическими.

В: Космическая тема, такая, казалось бы, общечеловеческая и заманчивая, почему-то была не слишком популярна и в отечественном неофициальном искусстве — вспоминаются разве что ранние работы Франциско Инфанте, «Проекты реконструкции звездного неба» да «Человек, улетевший в космос из своей квартиры» Ильи Кабакова. Неужели все дело в том, что космос был полностью захвачен официальной идеологией?
О: Многие наши мощные мастера искусств отметились иллюстрациями к фантастическим романам, например Юло Соостер. Но вообще наша неофициальная культура была да и остается заряженной социальной критикой. Но хотя умиление малыми мира сего не прекращается со времен передвижников, наши художники, в отличие от коллег из Лондона, Нью-Йорка или Парижа, не слишком увлечены, например, жизнью гастарбайтеров, просто потому, что униженными и оскорбленными они считают прежде всего себя и остаются в кругу своих частных проблем и переживаний. Принципиальная разница между «Космической одиссеей» Кубрика и «Солярисом» Тарковского — того же порядка. «Одиссея» говорит о маленьком шаге маленького человека, который оказывается частью огромного прыжка всего человечества. А «Солярис» — о частной проблеме конкретного космонавта. «Человек, улетевший в космос из своей квартиры» Кабакова — вы же понимаете, насколько частную историю рассказывает это великое произведение! Все стены в комнате кабаковского героя были заклеены невыносимыми идеологическими плакатами. Герой отправляется в космос только от отчаяния, как и любому советскому человеку, ему важно не «куда», а «откуда».

В: У нынешних наших художников космос возникает как знак ностальгии по советскому миру, по детству — как у Ирины Кориной в инсталляции «Назад в будущее», с маячащими где-то за стеной космонавтами с советских мозаик, или у Сергея Воронцова с мозаичным портретом Юрия Гагарина, в инсталляции «Космос — лучшая одежда для отдыха». У вас космос тоже вроде бы вполне ностальгически-советский?
О: Знаете, мне нравятся и братья Стругацкие, и «Звездные войны», но космос для меня — это не про советское и не про американское. Проблема в том, что мы рассматриваем космос как пространство, исследуемое с помощью научного инструментария. Но космос существует и в наскальных росписях, и в календарях майя, и в античной мифологии. Космос — это не ракеты, не невесомость, не стеклянные шапки с антеннами. Меня не интересуют салюты, мне интересен ядерный взрыв. Поэтому я люблю «Таинственную стену», и «Сталкера», и Филиппа Дика — все это в гораздо большей степени про космос, чем «Отроки во Вселенной», например. Космос для художника — это ведь нечто «неактуальное», это возможность избежать сиюминутности. Вопрос об освоении космоса — из разряда вечных, это то, что оставляет нас людьми. Ведь в конце концов, исследуя космос, мы исследуем самих себя.