Александра Новоженова, Мария Семендяева

Присутствие нового поколения молодых художниц все заметней. Нельзя сказать, что все они без исключения принципиальные борцы за права женщин и поголовно озабочены проблемами гендера. И, разумеется, они не делают каких-то специальных женских работ. Но каждая из них по-своему понимает, что такое «быть женщиной, которая делает искусство». «Артхроника» выяснила у самых ярких молодых амазонок, что для них значит феминизм, существует ли такая вещь, как «типично женское», и  зачем нужно слово «художница».

Алина делает работы про мальчиков-скейтеров. Она выставляет в галерее их самих, как будто они прекрасные статуи, видно, как она любуется ими. Она и сама становится похожа на своих героев как две капли воды. Бледные мальчики из блочных домов в болтающихся джинсах – ее музы, и она мимикрирует под них.
Надя – настоящая активистка. Говорит как по писаному, готовыми лозунгами, ее действительно волнуют права женщин, слово «феминистка» совсем не кажется ей ругательным: женщину – в президенты, мужчинам – рожать.
Саша интеллектуалка, но по характеру скорее панк. Она делает работы на грани абстракции и концептуализма – лаконичные и хулиганские, но всегда умные. При этом ее явно будоражит возможность поучаствовать в акции прямого действия.
Настя действительно много знает и много понимает: она думает как настоящий дотошный исследователь и сразу ухватывает суть вещей. Ее гораздо больше интересуют структуры, чем образы.
Таус всегда возвращается в своих работах к Кавказу: дагестанка с европейским образованием, которая может увидеть свою страну на расстоянии и рассказать о ней то, чего не могут рассказать другие.
Полина выглядит невинно и по-балетному дисциплинированно. Но в ее видео, в которых она берет на себя роль классной дамы или инструктора, есть садистические нотки, которые входят в зловещий контраст с ее «женственным» обликом.
Настя явно политически ангажирована, но не в сухом, агитационном смысле. Она работает где-то между политическим и сексуальным: анализ она совмещает с провокацией.
Pussy Riot отважны, принципиальны и собраны. При этом, идя на дело, они принимают вид откровенного поп-коллектива в разноцветных платьицах, которые хорошо выстраивать в эффектные фотокомпозиции: их главная задача – медиарезонанс, и у них неплохо получается его вызывать.

АНАСТАСИЯ РЯБОВА
Лауреат Премии Кандинского–2011 в номинации «Медиа-арт. Проект года». Автор интернет-проектов «в развитии» supostat.org, artistsprivatecollections.org

Я не чувствую, чтобы мужчины меня сильно подавляли. Наоборот, многие из них мне очень даже нравятся. Вместе с тем я не настолько слепа, чтобы не понимать, что в мире есть миллиард женщин, уязвленных именно по причине их пола. Девушкам-художницам часто говорят: «Послушай, дорогая, ты делаешь такие типично девичьи работы», – и вот с этой стигмой надо бороться, ее проговаривают грубияны. «Типично женского» не бывает! «Женское» – это мобильная категория, и мы вольны переизобретать ее черты каждый раз по-новому и по-своему. Очевидно, что и мужчина может быть обижен и угнетен. И эксплуатация мужских половых отличий также присутствует в масскульте и воспитании: мальчик должен быть смелым, а девочка покладистой и аккуратной. С этим я в корне не согласна, потому что я борец с аккуратностью и не люблю слушаться. Если этот протест и выражается в моих работах, то скорее в их общем настроении – он никак не связан с акцентами на «феминном».

Акцентирование женского не эмансипирует – наоборот, загоняет в гетто. Выпячиванием «женских» черт занимается массовая культура, и продолжать делать то же самое на территории искусства неверно, с этим надо спорить. Как пропаганда феминизма может работать через акции, рассчитанные на медиа? Это открытый вопрос. С другой стороны, могут быть различные интервенции, связанные с эмансипаторными практиками. Я скорее стою за объединение всех возможных угнетенных, чем за сектантское выделение женщин в отдельную группу в духе «в нашей тусовке только девочки». Такая форма вульгарной организации женщин чаще происходит в ритуальной манере – «давайте, девчонки, все объединимся и покажем всем реальный размер наших п**д». Это маргинаизирует женщину и вообще феминистское движение и уводит его на двадцать, а то и сорок лет назад. Cуществующая cистема экономических отношений вдавливает в землю и эмигрантов, и менеджеров, и врачей. И если мы говорим в терминах освобождения, то скорее надо работать над консолидацией всех угнетенных – именно в этом я вижу потенциал.

НАСТЯ ПОТЕМКИНА
Автор проекта «Зоопарк городской фауны» на Arthouse Squat Forum

Я думаю, гендер не может не влиять на то, чем я занимаюсь, хотя «женская тема» и не является основной в моем искусстве. Гендер – это то, что определяет существенную часть моей повседневной жизни, и абстрагироваться от этого крайне сложно. Хотя иногда очень хочется: все-таки быть женщиной в нашем обществе довольно утомительно.

Я, безусловно, феминистка, я против гендерного угнетения – по-моему, это так же естественно, как быть против расизма или гомофобии. Феминизм абсолютно естественно сочетается с моим жизненным опытом: меня с детства окружали сильные, независимые женщины – «органические» феминистки, если так можно сказать. Поэтому никаких проблем с восприятием феминизма в сознательном возрасте у меня не было.

Несмотря на то что в целом взгляды художественной среды довольно прогрессивные, ощущать на себе воздействие гендерных предрассудков приходится часто. И хотя открыто сексистских высказываний себе практически никто не позволяет, на уровне поведения или в шутках (то есть там, где люди меньше себя контролируют) сексизм является нормой – этого как бы никто не замечает. То есть, с одной стороны, уже как бы неприлично придерживаться консервативных взглядов, а с другой – от тебя все равно ждут, что ты будешь вести себя «женственно», будешь вкусно готовить, хорошо выглядеть и так далее. А если ты позволишь себе в ответ на сексистскую шутку сделать человеку замечание или просто как-то показать, что тебе это не нравится, то скорее всего услышишь упрек в отсутствии чувства юмора и дежурный совет «не париться». Получается, что девушка может быть феминисткой строго до определенной границы, а выход за нее воспринимается как что-то болезненное.

ТАУС МАХАЧЕВА
Выпускница ИПСИ и Goldsmiths University of London. Участница 4-й Московской биеннале современного искусства, номинант Премии Кандинского–2011. Читает лекции по истории перформанса

Гендер – это же социальная категория, а не биологическая, и в разных контекстах я веду себя по-разному. Когда я приезжаю домой, в Дагестан, к моему поведению добавляется перформативный аспект – я притворяюсь больше де­вочкой, чем я есть. При этом я постоянно веду с родственниками разговоры с феминистским привкусом – пытаюсь подбить размышления о своих правах. Одна моя родственница первый раз увидела своего мужа на свадьбе, и я поняла, что такие истории – результат страшного национализма родителей. Ты можешь вообще не знать человека, главное – он из своих. Сама я, конечно, думаю о том, как буду вос­питывать детей: одевать ли девочку в розовое, запрещать ли лазать по деревьям, как вообще воспитать ребенка, не  воспроизводя гендерные стереотипы. И в искусстве нужно об этом говорить – это суперценная тема. Но работать с ней надо аккуратно, зная, что было сделано в шестидесятых-семидесятых годах. В моих работах эта проблематика не основная, но так или иначе присутствует. На­пример, в видео «Быстрые и неистовые», где я ездила по Махачкале в обшитом шубами джипе, машина предстала такой Венерой в мехах, фетишем, животным, вокруг которого собираются мужчины, трогают и ласкают. Но сейчас на самом деле меня больше интересует мужская идентичность, воспроизводство мужественности на Северном Кавказе. Следующий мой проект – видео о собачьих боях, о том, как мужчины ведут себя во время боя. Обсуждая мою диссертацию о проблеме маскулинности с теоретиком Мадиной Тлостановой, я услышала от нее , что колонизированный мужской субъект кастрирован, лишен мужских качеств. Но к Северному Кавказу эта теория подходит не вполне – там даже царские войска носили черкески. Так что в работах у меня сейчас период завороженности кавказскими мужчинами.

НАДЯ ТОЛОКНО
Феминистка и активистка московской «Войны». Активная участница протестных акций

Феминизм в России – это очень захватывающе. Женщин в нашем парламенте меньше (17%), чем в арабских странах (24%). Путин, которого внезапно объявили нашим следующим президентом, полагает, что главная задача женщины – рожать. По его мнению, для женщины более чем естественно находиться в пассивном положении по отношению к мужчи­не. Другой известный ньюсмейкер, мракобес Всеволод Чаплин, мечтает заставить всех женщин страны носить монашеские рясы. В общем, обстановка еще та. Работы для феминисток уйма. Феминистскую политику я и мои товарищи осуществляем по нескольким направлениям: тексты, выступления, дискуссии. Но одно из самых мощных средств для работы с патриархальными штампами, на наш вкус, – это искусство. Арт для меня – политический метод.

Как-то в школе на уроке литературы юноша из моего класса начал было: «Поэтесса Анна Ахматова…» Учитель литературы, образованная и сильная женщина, резко прерва­ла его, заявив: «Она не поэтесса, она поэт!» Этот эпизод врезался мне в память, я думала о нем. Есть много историй, когда стигматизированные социальные группы своей политической борьбой переопределяют значе­ние имени, которым их клеймят. Так случилось, например, со словом «квир». Сейчас им приня­­то обозначать людей c нетрадиционными сексуальными и гендерными установками. Это слово вошло в академический язык с позитивной окраской. Раньше же «квир» было ругательством, которым унижали геев и лесбиянок. Выходит, использовать в отношении себя имя, которым тебя же пытаются стигматизировать, стоит, только если такое использование имени переопределяет его значение. Я полагаю, что использовать идентичности типа «художница», «активистка» можно, но только в тех контекстах, в которых они выполняют подрывную функцию.

АЛЕКСАНДРА ГАЛКИНА
Единственная российская участница «Манифесты-2010» в Мурсии, Испания. Автор статей для «Художественного журнала»

Есть что-то удручающее в отборе по половому отличию. Было бы важно адресовать вопрос о гендерной проблеме и отношении к ней не только женщинам. Как будто ответственность за эту тему лежит на носителях определенных хромосом! Но и равноправие не является окончательным решением проблемы. Мужчины и женщины должны объединяться ради общей идеи эмансипации, упразднения устоявшейся общественной иерархии, ее скуки и уродства. Что касается того, как мое отношение к вопросам гендера сказывается на том, что делаю лично я, – есть такой апокрифический французский лозунг, якобы написанный на стене Сорбонны в 1968 году: «Женщины тоже пукают!»

Художник, мужчина или женщина, говорит на языке искусства. Есть  вопрос культурных влияний и интерпретаций. Сейчас проблема гендера стоит так же остро, как и многие другие, и так же, как и многие другие, она не решена. Пора доставать рогатки тем, кого они непосредственно касаются! Искусство – это такой вид эмансипации, освобождения от синдромов как для самого художника, так и для зрителя. Художник улавливает синдромы, разбирается с ними для себя и демонстрирует зрителю эту возможность. Или невозможность!

Например, меня интересует иконография женского протеста, его фетишизация в культуре. Однажды я распространяла шутливые стикеры с микроскопическими изображениями себя в очень откровенных позах, там фактически ничего нельзя было разобрать, но масштаб картинки позволял понять, что это вроде как порнография. Я распространяла их в личном общении, в кругу знакомых, ставила на юзерпики. К моему удивлению, некоторые прогрессивные интеллектуалы и культурные активисты реагировали очень консервативно. Волнует ли меня феминистическая доктрина и в каком виде? Примерно в таком: профессоров – в ментуры, ментов – в аспирантуры!

АЛИНА ГУТКИНА
Участница 4-й Московской биеннале современного искусства, одна из авторов и создателей независимого информационного портала об искусстве aroundart.ru

В моем проекте Industry of actual boys я точно называю своего героя. Это мальчик, рожденный в девяностых, выстраивающий свою идентичность внутри уличной субкультуры. В моих перформансах всегда участвуют ребята с улицы. Для них это не просто опыт осознания себя агентом художника или частью его работы, но и мощная саморефлексия.

Размышления о гендерной принадлежности и сексуальности субкультуры навели меня на мысли о появившемся культе мужественности, пусть и довольно хрупком, неоднозначном. Я размышляю об образах, которые продуцирует уличная субкультура. Ты  приобретаешь идентичность, в которую заранее заложены свобода, сила и агрессивность.

Но протест здесь идет уже не снизу, как это было изначально. Ты надеваешь его на себя, как широкие штаны.
В хип-хопе женщина – это всегда объект; чтобы «стать своим» девочка начинает выглядеть, как мальчик. И я исследую это на примере моей личной истории. Для меня «быть пацаном» – естественное состояние, что, видимо, является результатом моей долгой дружбы c уличной субкультурой.

Мужская сексуальность не основная моя тема, но всегда так или иначе обыгрывающаяся. У меня даже есть проект I AM BOY WHO LIKES BOY – это серия граффити, которую я делала на улице. Парадоксальная надпись, дискредитирующая агрессивный мужской жест, написана девушкой.

Я не феминистка. Права и социальное положение женщин не то чтобы волнуют меня. Особенно скучно, когда это походит на женское «гетто».

Я – асексуальный персонаж. Моя настольная книга – книга Рафа Симонса и Франческо Бонами «Четвертый пол». Это интересно.

Если я и ощущаю воздействие стереотипов, то тех, что связаны с моей принадлежностью к субкультуре. Типа «а-а-а, это Гуткина, которая про подростков».

PUSSY RIOT
Художницы-активистки, осуществившие серию громких несанкционированных акций в конце 2011 – начале 2012 года

Наше направление – ой-панк-феминизм. Мы используем панк и несанкционированные концерты, чтобы представить феминизм как бойкое и не лишенное юмора культурное и политическое действие, доводя до абсурда стереотипы восприятия «женского» в культуре. Фразу «феминистский хлыст полезен России» из нашего первого клипа «Освободи брусчатку» цитировали даже сексисты. Культура до сих пор навязывает нам нормы гендерного поведения и с ними – сексистскую систему взглядов, разделяющую людей по половым признакам, которые становятся социальными. Мы настроены к этому явлению радикально и предлагаем каждому – независимо от пола – убивать в себе сексиста.

Cейчас в группу принимаются только женщины. Мы хотим показать, что «хрупкие создания» могут устраивать дерзкие поли­тические концерты и утирать нос ментам и операм из центра «Э». Если бы в нашем составе был мужчина, все сразу решили бы, что это лидер группы: в России по-прежнему cильны мачистские настроения. Мы вынуждены это учитывать, но мы не сепаратисты, среди друзей группы немало мужчин.

На определенном этапе истории искусства важно было зафиксировать появление художников-женщин, поэтому возникло слово «художница». Но сейчас акцент на половой принадлежности художника уже не прогрессивен. Он отсылает к паспортным данным, а мы выступаем против графы «пол» в паспорте. Многие уверены, что в группе есть мужчины, но биологически эти «мужчины» – женщины, которые не идентифицируют себя как женщины, они квир. Принудительное навешивание ярлыков «женщина» или «мужчина», соответствующих биологическому полу, ограничивает восприятие людей и в итоге ограничивает разнообразие политических и гендерных проявлений самого общества.

ПОЛИНА КАНИС
Выпускница Московской школы фотографии и мультимедиа им. А. Родченко. Лауреат Премии Кандинского–2011 в категории «Молодой художник. Проект года»

Я стараюсь отстраненно относиться к тому, что я девочка. Когда начинаешь работать над проектом, совершенно забываешь об этом, так как все равно отталкиваешься от образа, от идеи, которую очень трудно запихнуть в какие-то рамки вроде «я девочка и поэтому делаю так, а не иначе». В моих работах фигурируют герои, которые не имеют ко мне прямого отношения. Я в данном случае выступаю как материал, инструмент, и этот инструмент – девочка. Наверное, можно было бы воспользоваться помощью других людей, но пока я не вижу в этом необходимости. Исполь­зование собственного тела – это наиболее простой и доступный инструмент для донесе­ния идей.

Относительно женской виктимности – да, эта тема периодически проскальзывает в моих работах (например, «Очищение», «Яйца», «В музее»). Связано это, вероятно, с тем, что виктимность является качеством, в особенности присущим моему характеру. Хотя, на мой взгляд, образ жертвы так или иначе свойственен многим. Это что-то такое всеобъемлющее, чувство, во многом сформированное русской традицией. У меня к нему двоякое отношение – оно и милосердно, и отвратительно, и эгоистично одновременно. Существование предубеждений и стереотипов относительно девушек в искусстве мне не мешает, я продолжаю делать свое дело, и если со временем кто-то изменит ко мне свое отношение – хорошо, но тратить на это силы и время я не готова. Если мы говорим о феминизме как о движении, направленном на устранение одной из существующих форм неравенства и угнетения, то для меня он имеет центральное значение, так как без преодоления данной формы дискриминации справиться с другими мне не представляется воз­можным.