Татьяна Арефьева, Василиса Соловьева

Василий Церетели многим обязан своему легендарному деду, доверившему недавнему выпускнику американского художественного вуза по-родственному рулить Московским музеем современного искусства. Но и Зураб Церетели многим обязан своему внуку, сумевшему превратить семейный музей в передовое учреждение своего профиля.

ВАСИНО ДЕТСТВО
31 января 1978 года у студентки истфака МГУ Лики Церетели родился сын. Молодой маме было 17, ей надо было доучиться на отделении истории и теории искусства, защитить диссертацию о творчестве скульптора Петра Клодта — так за дело воспитания мальчика взялось старшее поколение. Дедушка Зураб дал младенцу свое отчество, бабушка Инесса холила, лелеяла, ругала. Детство Васи проходило в Тбилиси, пока дед перестраивал старый дом в Багеби. Василий был загружен по самое не хочу. Бассейн, английский, фортепиано, плаванье, футбол. Фаворитами были кружки карате и верховой езды. Насчет рисования никто даже не сомневался: внук главного художника МИДа СССР обязан ходить во Дворец пионеров, рисовать голову Антиноя, брать частные уроки. «Я это все ненавидел, — говорит Василий, — рисование карандашом, гипс, штриховка. Это было вынужденное — классы рисования и пианино».

Летом Васю увозили в Сухуми, в деревню Гулрыпш. Неограниченная свобода, дружба с соседскими детьми, катание на велосипедах («каждую зиму их воровали, так что летом приходилось покупать заново»), первые дискотеки, будоражащий просмотр фильма «Однажды в Америке» (дети до 16 лет не допускаются).

После событий, случившихся в Грузии в апреле 1989-го, когда президентом стал Звиад Гамсахурдия, дед вынужден был перебраться в Москву. «Зураб очень любит людей, он довольно дипломатичен, дружил со многими, и с Гамсахурдией у него были нормальные отношения. Когда Буш-старший приехал в Россию, Горбачев пригласил его в мастерскую к Зурабу. А Гамсахурдия был в это время в Москве, и на прием в посольство его не пригласили, что вызвало возмущение. Он позвонил деду и сказал: “Постучит к тебе Буш в дверь, а ты его не пускай”. Дед отказался, а на другой день был объявлен агентом Кремля — это означало, что он больше не мог появляться в Грузии. В это время умерла его мать, моя прабабушка, Зураб все-таки полетел на похороны и следующим утром улетел. Ночью за ним приходили: “Зураба президент ищет”».

Василий с бабушкой переехал в Москву, когда уже началась гражданская война: школа не работала, электричества и отопления не стало, в каждом доме имелось оружие на всякий случай, группировки контролировали районы. Так что приглашение поучиться в Америке, в школе при ООН для детей дипломатов, пришлось как нельзя кстати. Василий с удовольствием сопровождал деда как переводчик, когда тот возводил монумент «Добро побеждает зло» перед зданием ООН в Нью-Йорке. И в другой раз, с актуальной во время холодной войны женщиной Патрицией Монтандон и ее организацией «Дети как миротворцы», Вася представлял всех детей СССР, жил в семье в Сан-Франциско, был вынужден все время болтать, заучивать и читать миротворческие стишки. С его стеснительностью это было пыткой, но он выдержал. Из Америки дети полетели в Китай, потом на Тайвань, где Вася оказался первым русским (граждан из коммунистического лагеря в страну не пускали), потом в Японию и Южную Корею.

На учебу Василий отправился вместе с бабушкой Инессой. Родители Инессы Александровны Андроникашвили исчезли в 1937 году: фамилия княжеская, дедушка был генералом в царские времена, отец — инженером, строителем мостов. Ее опекуном стал дядя, артист Грибоедовского театра в Тбилиси, Анатолий Смиранин (мы можем вспомнить его по фильму «Человек-амфибия», где он сыграл отца Гуттиэре). Бабушка была строга. Вася помнит, как пару раз получил по щекам за слишком вольные высказывания. «Она была жесткой и правильной, с одной стороны, заставляла заниматься, с другой — баловала».

БЕЗ ПОБЛАЖЕК
Первые дни спали на полу — мебель в квартиру, снятую Зурабом, еще не завезли. Новостью для внука стали самостоятельные поездки на автобусах, в Тбилиси его возили на машине. Здесь, в Америке, он мог рассчитывать только на себя, и это стало таким облегчением! Как ко всем «новеньким» в классе, к нему начали придираться одноклассники. И как самого обычного ньюйоркца, его разок обокрали на 42-й улице.

В школе ООН учились дети со всего мира и в том числе дочка Пеле. Если делить школьников на крутых и не очень, Вася оказался бы в третьей группе — абсолютно некрутых. Он был скромным, воспитанным и был помешан на учебе. Сама по себе школа оказалась замечательной. В ней была фотолаборатория, где можно было просиживать днями. Вася начал фотографировать всерьез, снимал портреты и соревнования, за что получал возможность бесплатно проявлять свои пленки.

«К концу школы я понимал, что буду поступать в художественный, и начал заниматься в Нью-Йоркской школе дизайна на 89-й улице. Конечно, мог бы пойти учиться в Суриковский или в Тбилисскую академию художеств, но там меня бы преследовали бесконечные поблажки. Мне было важно доказать себе, что я могу поступить в институт сам и сам его окончить. Могу состояться как личность и как художник. Все мои друзья строили планы на отъезд из Нью-Йорка, их манили университетские кампусы. Для них это было главным — покинуть место, где они провели детство. Я не мог бросить бабушку и даже не задумывался об альтернативах».

В результате Василий поступил в Parsons School of Design, а затем перешел в School of Visual Arts, где была более близкая ему творческая атмосфера. «Преподаватели в Parsons отговаривали: “Зачем тебе быть художником? Иллюстратором иди”. Я продержался два года и перешел в Visual Arts, где изучал кино­искусство, компьютерную графику, анимацию. Обычно студенты берут один урок в день (он занимает около трех часов), я брал два-три урока. Под конец брал еще занятия по управлению, рекламе, фотоделу».

Кому-то может показаться странным, что в конце 1990-х Василий Церетели не захотел остаться за границей, имея к этому все возможности. Здесь он мог бы заниматься чистым искусством, к которому стремился все годы учебы. Пока другие студенты отдыхали, путешествовали, он ездил домой и работал: зимой — на каникулах летом — все три месяца. Василий помогал деду, не только в личных делах, но и скульптурных, а потом и в музейных.

ДЕДОВЩИНА
Идея создать музей современного искусства в СССР витала с 1970-х годов, а после перестройки она стала почти навязчивой. Однако первым осуществить ее удалось президенту Российской академии художеств Зурабу Церетели. В конце 1999 года (15 декабря) по инициативе правительства Москвы был учрежден Московский музей современного искусства (ММСИ). Главным на тот момент достоинством музея стало роскошное здание на Петровке (памятник архитектуры — постройка Матвея Казакова). У музея не было коллекции. Неудивительно, что художественное сообщество к новому музею отнеслось, мягко говоря, скептически — на этот статус были и другие претенденты, в частности, Андрей Ерофеев, собравший при музее «Царицыно» большую коллекцию, которая позже попала в Третьяковку.

Но дело даже не в этом, а в самой фигуре патрона нового учреждения — Зураба Церетели. Представьте себе, что это ваш дедушка, и вы все поймете про Василия Церетели. Внук яростно защищает своего деда, тысячу раз обруганного и обвиненного, а после отставки Юрия Лужкова почти попавшего в опалу. Первая проблема — его монументалистская манера в целом и Петр рядом с ЦДХ в частности. Много говорилось о том, что сделанный для Америки и никому не нужный там Колумб сменил голову и превратился в Петра Первого. Об этом можно прочитать в любом англоязычном путеводителе по Москве. Этот запоминающийся PR-ход эффектно выстрелил во время антилужковской кампании конца 1990-х. «Гельман выбрал такую нишу — бороться с мэром через искусство. Говорил, что Петр на заклепках, его собрать-разобрать раз плюнуть. Что на Манежной площади — “грузинская чеканка”. Столько грязи вылил на Зураба Доренко! Зураб не любит ругаться, судиться. Если хотите знать, насколько уважают творчество Зураба по всему миру, стоит хотя бы раз увидеть установленный в Байонне монумент “Слеза скорби”, к которому собираются десятки тысяч людей, молятся и благодарят Россию за то, что она помогала Америке пережить несчастье 11 сентября».

Вторая проблема — многочисленные дома Зураба, в том числе здания ММСИ (сейчас их у музея четыре — к Петровке добавился дом в Ермолаевском переулке, дворец на Гоголевском бульваре и зальчик на Тверском бульваре), якобы полученные им по смешным ценам при содействии городских властей. Василий объясняет: «Все привыкли сваливать заслуги Зураба на дружбу с мэром. Зураб — востребованный художник, у него много заказов, он выигрывал тендеры градостроительные, оформительские, на заработанные деньги купил здание по рыночной цене и вместо того, чтобы строить офисы, передал в собственность музею. Говорите, сотрудничал с властями? Он со всеми всегда сотрудничал. Почему такие вопросы не задаются большим западным художникам? Джеффу Кунсу, например. С какими институциями он сотрудничает? Что делает на благо страны? Когда Зураб стал президентом Академии художеств, он много чего сделал: было открыто много филиалов, отремонтированы музеи, библиотеки, начали заниматься образовательными программами. Раньше об академии ничего не говорили, теперь она на слуху».

Третий вопрос к Зурабу Церетели: зачем ему современное искусство? Василий раздраженно парирует: «Вся работа музея согласуется с Зурабом, все закупки, выставочные планы, стратегии развития утверждает он. Дед довольно долго жил во Франции, в Америке, он передовой масштабный человек. То, что его пытаются выставить ретроградом, смешно».

ЧЕЛОВЕК С НОМЕРОМ 11
Поначалу денег у музея не было — ни на закупки, ни на выставки. Дед и внук хотели собрать коллекцию мирового искусства XX века, поэтому стали приобретать относительно недорогие литографии Пикассо, Миро, Марка Костаби, Кита Херинга, Леже, Шагала и других. Василий кое-что покупал на аукционах и в частных коллекциях Нью-Йорка. Так и получилось, что многие приобретения ММСИ первых двух лет были сделаны на личные средства Зураба Церетели. Василий постепенно входил в курс дела и в результате дед передал ему должность исполнительного директора музея. «Когда к музею начали относиться серьезно? Говорят, после аукциона Инкомбанка. Он обанкротился в 1998 году, в 2002-м “Гелос” проводил аукцион его коллекции, мы купили около 100 работ. Я не изобретал велосипед, смотрел, как работают другие музеи современного искусства по миру, и делал то же самое».

Газеты писали, что среди торгующихся выделялся господин с номером одиннадцать в руках: он купил двух Малевичей, «Автопортрет» за огромные для муниципального музея 600 тыс. долларов и «Портрет жены» за 90 тыс., а также копию «Черного квадрата». Оригинал, главная сенсация коллекции, был снят со свободных торгов в последнюю минуту и выкуплен Владимиром Потаниным для Эрмитажа, в обход других музеев, претендовавших на четвертую авторскую версию шедевра супрематизма.

Участники аукциона обратили внимание, что Василий очень точно выбирал работы по разделу современного искусства, которых оценщики коллекции Инкомбанка сочли дешевой «товарной массой». Между тем там были работы главных звезд неофициального искусства 1970-х и постсоветского времени. По-видимому, именно тогда и случился перелом в самой концепции музея, переключившегося с малодоступного западного модернизма на актуальное русское искусство. Пожалуй, только ММСИ мог позволить себе покупать с пылу с жару на ярмарке «Арт Москва» и с выставок в галереях. Сейчас у музея порядка 10 тысяч единиц хранения, и в том, что касается самого свежего русского искусства последних лет, ММСИ может дать фору не только Государственному центру современного искусства или новому «Мультимедиа Арт Музею» Ольги Свибловой, но и самой Третьяковке.

ДИПЛОМАТИЧЕСКАЯ МИССИЯ
Василий Церетели был в московской арт-тусовке новичком, однако отлично представлял себе, как устроен художественный мир в Нью-Йорке. Возможно, именно американский опыт и взгляд со стороны на то, что происходит в русском искусстве, помогли молодому директору остаться над схваткой, не влезая в противоборство недавно конкурировавших художественных партий — бывшего советского истеблишмента и новых авторитетов родом из тоже советского, но андерграунда. Василий готов уважить и дедушкиных коллег, заслуженных художников всех мастей, и в то же время его никак нельзя упрекнуть в консервативности. Достаточно вспомнить, что это именно он примирил академиков с «актуальщиками», когда ММСИ стал в 2007 году одним из организаторов первой нашумевшей выставки на «Винзаводе», большого кураторского проекта Олега Кулика «Верю!». Знаменитого акциониста — «человека-собаку» тогда наградили почетной медалью Академии художеств, а весь академический ареопаг во главе с Зурабом Константиновичем посетил подвал «Винзавода».

Несколько сезонов Василий Церетели комиссарил в российском павильоне на Венецианской биеннале, скромно ограничивая свои задачи «починкой крыши». Благодаря наследственной дипломатичности и по-настоящему музейной взвешенности его любят звать в жюри — он заседал и в государственном конкурсе на «Инновацию», а в этом году судил номинантов премии Кандинского. Младший Церетели подружился со всеми важными людьми московской арт-сцены, проявив и менеджерскую прозорливость. Так, галеристка Елена Селина блеснула в музее как куратор, придумав программу «Москва актуальная» и выставками своих любимцев Виктора Пивоварова, Бориса Орлова, Шульгина, Константина Звездочетова освятив новое пространство музея в Ермолаевском переулке. А, например, Михаил Каменский, директор «Сотбис Россия — СНГ», сосватал ММСИ шикарную, еще докризисную пред­аукционную выставку лондонских и нью-йоркских торгов 2008 года. Именно этот показ, первый в стенах особняка на Гоголевском бульваре, создал, в свою очередь, «легенду» этому месту и пусть и ненадолго осуществил мечту создателей ММСИ: на стенах музея висели Модильяни, Матисс, Ван Гог, Уорхол, Лихтенштейн, Пикассо, Джефф Кунс.

«Говорите, Зураб сотрудничал с властями? Он со всеми сотрудничал! Почему таких вопросов не задают большим западным художникам?»

Миротворческая деятельность Василия Церетели принесла свои результаты. В чем можно было удостовериться в прошлом году, когда музею исполнилось десять лет. Большая выставка из фондов музея, остроумно решенная куратором — дизайнером и архитектором Юрием Аввакумовым, — вызвала восторг даже самых принципиальных критиков, и единогласный вердикт был таков — ну вот теперь-то музей носит свое имя по праву. «Планы у нас до 2013 года. Мы открываем новую постоянную экспозицию, где целевой аудиторией будут дети — они должны любить и понимать современное искусство. Продолжим историю с большими персональными выставками наших художников, также будем работать с независимыми кураторами, и несколько международных проектов в год. Будем проводить биеннале молодого искусства… Лично для меня актуальны сейчас создание лектория, медиатеки, разные образовательные проекты, научная деятельность и развитие попечительского совета».

Но можно не сомневаться, что в этом современном музее по-прежнему останутся и скульптуры Церетели-старшего. И кто знает, может, это будет единственное место, где они останутся.