Анна Ландихова
Дэмиан Ортега — один из наиболее успешных мексиканских художников. Его работы выставляют в парижском Центре Помпиду, лондонской галерее White Cube и нью-йоркской Barbara Gladstone Gallery. Ортегу интересует процесс разрушения Берлинской стены и процесс изготовления колеса, он разбирает на части автомобиль «Фольксваген» и реконструирует переход Моисея через море. Новые работы художника, который недавно поселился в Берлине, сейчас можно увидеть в Киеве — в PinchukArtCentre.
В: В последние годы вы живете в Берлине. Расскажите, пожалуйста, как повлиял Берлин на ваше творчество?
О: Переезд в Берлин, где художественная жизнь развивается очень активно, значительное для меня событие. Я увидел там себя и свою работу в новой перспективе, в другом ракурсе. По-моему, сама возможность путешествовать, жить в разных странах, заводить новых друзей, очень плодотворна для художника. Я родился в Мексике и прожил там много лет, потом переехал в Бразилию и провел там год. И, конечно, это было очень большим опытом, изменило мои взгляды на множество вещей. Потом я получил грант, позволивший мне поселиться в Берлине. Конечно, после этого в моей жизни многое изменилось. Появилась другая система координат. Дело в том, что и в Бразилии, и в Мексике живут очень естественные люди, они любят простые вещи. Берлин — это совсем другое, это город с большой историей и большой художественной традицией.
В: Какие проекты вам удалось осуществить в Берлине?
О: Первый проект назывался «Девять поверхностей» — девять короткометражных фильмов, снятых на 16-миллиметровую пленку. Само произведение отсылает к «Искусству войны» Сунь Цзы, но глубинной основой этого замысла стала история падения Берлинской стены. Потом был «Проект социального жилья» (2007), еще одна моя работа, созданная в ответ на общественные проблемы европейской жизни.
В: А вы сами легко адаптировались в Европе?
О: Не думал об этом. Моя жизнь изменилась не потому, что я переехал в Берлин, а потому, например, что у меня появилась дочь, какие-то новые отношения. Я встречаю новых людей и создаю новые произведения. Берлин — это только часть содержания моей жизни.
Когда-то в Мехико я сотрудничал с газетой и рисовал каждый день комиксы в журналы
В: Но там начался новый период вашего творчества…
О: Я, наверное, в этом смысле хотел бы походить на Пикассо, который все время менялся и заново находил себя, когда в очередной раз женился и переезжал в другой город. Но у меня все намного сложнее. У меня сейчас есть все возможности для работы, я все время стараюсь превзойти свои давние достижения. Но смотрю и понимаю, что это та же идея, которую я уже осуществил несколько лет назад, или очень похожая. Смотрю и вижу сходство своих новых работ с тем, что я рисовал, когда был совсем юным. То есть я все время осознаю ограниченность своих возможностей.
В: Вы ведь успели поработать и в Лондоне, карикатуристом газеты The Independent? Расскажите об этом опыте, пожалуйста.
О: Я сам предложил редакции такую идею: делать что-то вроде политических карикатур, ежедневно реагировать на художественном уровне на то, что происходит в общественной жизни. Это продолжалось месяц. Я практически жил в галерее и делал каждый день новые работы. Не только карикатуры. Инсталляции, скульптуры, акции. Конечно, это все было связано с новостями, которые публиковались в The Independent.
В: Это, наверное, тяжелая работа?
О: Это знакомая мне работа. Когда-то в Мехико я сотрудничал с газетой и рисовал каждый день комиксы в журналы. Вот это была очень тяжелая работа и очень стрессовая. Но я любил это дело.
В: Вы поддерживаете связи с Мехико?
О: Да, я продолжаю там работать. И, разумеется, поддерживаю отношения с моими друзьями, с которыми мы вместе начинали в девяностых. У нас была группа, мы работали в разных жанрах, а зарабатывали как раз карикатурами. Формально группы больше нет, но мы поддерживаем дружеские отношения, разговариваем по телефону, переписываемся по электронной почте. И когда у кого-то из моих старых друзей открывается выставка, я всегда стараюсь приехать.
В: Что вы думаете о новых технологиях? Вы согласны с тем, что они — завтрашний день искусства?
О: Возможности современных технологий — это действительно фантастика. Но это не совсем мое поле. Хотя и признаю, что это может стать важным в контексте истории мирового искусства.
В: Сейчас появляются все более сложные и быстрые системы коммуникаций: социальные сети, Тwitter, Facebook. Вас это интересует как художника?
О: Не слишком… Но я был бы рад сделать проект, связанный с медиасферой. Мне кажется, это будет интересно.
В: У вас есть Тwitter?
О: Нет.
В: А Facebook?
О: Facebook есть, но я только читаю, что пишут другие. Я никогда ничего не комментирую, не общаюсь в чатах. Я даже не разместил там своей фотографии.
В: Над чем вы сейчас работаете?
О: Новейший мой проект представлен в PinchukArtCentre на выставке «Инструментальный бит». Я создал его прямо здесь, в Киеве. Это большие вещи, сделанные из металла. Моей задачей было показать неожиданную трансформацию материала. В последнее время это моя тема.
В: А «Космическая вещь»? Это тоже была трансформация?
О: Не совсем. Ведь это не единственная тема, с которой я работаю. Мне также нравится наблюдать историю, жизнь объектов. Ту жизнь объектов, которая протекает внутри них. Поэтому я ломаю, препарирую объекты, чтоб увидеть, что там внутри и как это работает. Кстати, идея разобрать и подвесить «Фольксваген» пришла мне в голову на блошином рынке, где запчасти, которые я искал, были как бы подвешены в воздухе. Я хотел разделить объект на части, на такое количество частей, какое только возможно. И увидеть внутреннюю большую систему, в которой каждый элемент важен, каждый элемент на своем месте, играет свою роль. Это как текст, в котором нужно понять каждое слово, чтобы понять его в целостности.
В: А ваша инсталляция «Моисей»? Она ведь тоже состоит из элементов, которые остановлены в хаотическом падении, но, возможно, это тоже система?
О: Дело в том, что «Моисей» — это реконструкция одного совершенно конкретного впечатления, момента моей жизни. Когда-то давно я ехал на велосипеде по лужам. И лужи расходились под колесами. И мне показалось, что подобные ощущения, но в другом масштабе, разумеется, испытывал Моисей, когда переходил через море.
В: Но большинство зрителей ничего не знают об этом вашем воспоминании. Вас не беспокоит, что могут возникнуть трактовки вашей работы, очень далекие от того, что вы сами предполагали?
О: Абсолютно не беспокоит. Люди не должны считывать мои интерпретации. Кредо художника — это разнообразие, многообразие трактовок и впечатлений, провоцируемых его работой. Каждый волен конструировать свои собственные символы.
Я посетил металлургический завод в Днепропетровске, и то, что я увидел, очень меня вдохновило
В: И все-таки вы расположили элементы инсталляции хаотично или там есть какая-то система?
О: Да, я рисовал графики на полу, чтобы зафиксировать позицию каждого элемента. Потом мы их подвесили к потолку, и получилась эта иллюзия движения. Есть ли в этом система, я не знаю.
В: Одна из ваших работ называется «Хозяин Вселенной». Что это значит?
О: Я предлагаю зрителю зайти и стать в центре инсталляции. И предметы, которые там висят, оказываются на уровне глаз. Для меня было важно позволить человеку увидеть, что все предметы вокруг можно взять. Я имею в виду, что глаз — это точка схода всех линий перспективы, которые конструируют порядок расположения всех этих предметов.
В: То есть вы имеете в виду, что Вселенную контролирует посетитель выставки?
О: Мне самому нравится, как я уже говорил, идея трансформации. Но у нее есть обратная сторона: жесткое авторитарное желание трансформировать все. Трансформировать природу. А природа имеет собственную систему, собственную логику. И когда мы трансформируем природу — в этом есть момент насилия.
В: В этих работах — «Моисей», «Хозяин Вселенной», «Космическая вещь» — вы словно бы работаете с пустотой, с самим воздухом, заставляете объекты летать, зависать в вакууме. А в последних работах, как, например, «Точка плавления», нет этой пустоты. Вы работаете с четырьмя видами металла, соединяете его с водой. Выглядит так, как будто вы поменяли стихию.
О: Нет, это не так. Я люблю металл, люблю естественные материалы, но в последней работе вакуум не менее важен. В «Точке плавления» я положил в кубический контейнер куски льда. А потом мы расплавили разные металлы и поместили их в контейнер со льдом. Лед превратился в воду, а металл застыл. Точка связи этих объектов — это момент, когда они оба трансформируются, переходят из одного состояния в другое. И то, что мы видим на выставке, — это память об этом опыте взаимодействия. Можно увидеть, что пространство куба — это и есть вакуум. Это снова та же пустота. Другая работа, она как и сама выставка называется «Инструментальный бит», отражает процесс производства колеса. Я посетил металлургический завод в Днепропетровске, и то, что я увидел, очень меня вдохновило. Там я мог наблюдать, как из бесформенного куска металла появляется огромное колесо для поезда. Но дальше в моей экспозиции вы видите, как колесо теряет свое практическое назначение, превращается в заржавленный сосуд, наполненный водой.
В: Прежние ваши работы были связаны с социальным контекстом. Новая — «Точка плавления» — ведь тоже не без социальной подоплеки? Или она просто о взаимодействии материалов?
О: Политический смысл присутствует везде. Конечно, «Точка плавления» — это отсылка к парадоксальным и шокирующим событиям в истории человечества, связанным с природной стихией. К примеру, вулканическая лава, которая накрыла Помпеи, или что-то в этом роде… Но также «Точка плавления» — это метафора человеческих отношений. Метафора памяти, знания…
В: Вы планируете вернуться к скульптурам из воздуха?
О: На самом деле я никуда не уходил от них. Воздух, пустое пространство — всегда со мной.
