Татьяна Маркина, Коммерсантъ

«Всю свою жизнь я занимаюсь примерно одним и тем же», — утверждает генеральный директор «Сотбис Россия и СНГ» Михаил Каменский. Сменив за последние двадцать лет множество амплуа — научный сотрудник НИИ искусствознания, директор первого российского аукциона «Альфа-Арт», корреспондент газеты «Коммерсантъ», заместитель директора ГМИИ им. Пушкина, советник президента Банка Москвы, — он имел возможность изучить художественный рынок с разных сторон, став одним из главных российских экспертов в этой области.

«ОТЕЦ БЫЛ ИНТЕРЕСЕН ДАРОМ ПРОВИДЦА»
«Я родился в типичной московской семье, дед по линии отца — расстрелян в 1938-м, бабушка — 20 лет заключения и ссылки на Колыме. По материнской линии все благополучней, дед — известный архитектор, бабушка — учительница. Счастливое детство я провел под большим хлебосольным столом, до сих пор помню его дубовые ножки». Об отце — знаменитом искусствоведе Александре Каменском (1922–1992), ученике Бориса Виппера, авторе термина «суровый стиль», идеологе и пропагандисте этого направления живописи 1960-х, авторе монографий о крупнейших русских и советских художниках, Михаил Каменский рассказывает с удовольствием. Как и о друзьях семьи — Сарабьяновых, Бруни. «Наша квартира была на первом этаже в оживленном переулке рядом с Кремлем, входом в отцовскую комнату зачастую служило окно, куда и откуда многие прославленные ныне классики отечественной культуры и искусства запросто входили и выходили сильно навеселе. Отец работал дома, с раннего утра печатал статьи на любимом “Ундервуде”, месяцами болел, остро переживая цензуру и гонения… Он ежедневно обходил выставочные залы и мастерские московских художников, главные адреса — Беговая, Масловка, Жолтовского, Горького, Вавилова, Кузнецкий Мост, Манеж, позднее ЦДХ, ну и, конечно, музеи, в первую очередь Пушкинский и Третьяковка. Лет с 10 он часто брал меня с собой, я знал многих. Весь круг его героев стал мне психологически близок — от Андронова, Элькониных, Тышлера, Жилинских, Никонова, Попкова, Нестеровой до Фалька, Сарьяна, Коненкова, Голубкиной, Татлина и, разумеется, Шагала».

Финансовой опорой семьи была мама, редактор в издательстве «Советский художник». На работу отца не брали, семья жила трудно. «Он не шел на компромиссы с советскими идеологами искусства, активная общественная позиция превратила его в диссидентствующего критика. В подъезде периодически дежурили топтуны, интересовавшиеся отцом и его визитерами. После ареста и гибели деда у отца развилась клаустрофобия, в метро его охватывал страх удушья. Поэтому все художественно-выставочные дистанции мы преодолевали на троллейбусе и трамвае за разговорами. Иногда какие-то состоятельные знакомые подбрасывали нас до дому после вернисажей. Так я и узнал о редких особях художественного леса — коллекционерах, потому что в основном у них-то и были “Жигули” и “Волги”». Михаил познакомился в числе прочих с Сановичем, Костаки, Семеновым, Торсуевым, Дудаковым, Зильберштейном, киевлянином Дыченко, лондонцами Ниной и Никитой Лобановыми-Ростовскими… «Отец был им интересен и даром провидца художественного качества, и как собеседник, с которым они могли быть откровенны, так как он был абсолютно чужд коммерции». Молодой Каменский хорошо запомнил адвоката Давида Аксельбанта, который рассказывал истории о своих клиентах — ограбленных коллекционерах, о собирателях, попавших в милицейские облавы или ставших жертвами провокаций в антикварных магазинах, о запутанных разделах наследств выдающихся художников и собирателей.

В начале восьмидесятых Александр Каменский, с трудом добившись разрешения работать в спецхранах, начал писать книгу о Марке Шагале и стал главным специалистом по его творчеству в Советском Союзе. «Он просматривал невероятное количество произведений, приписываемых Шагалу. Практически все показы проходили в моем присутствии, и тогда, слушая подлинные и придуманные рассказы о судьбах этих работ, на 99% поддельных, я впервые осознал масштабы невидимого художественного рынка». За консультациями обращались люди самые разные: от Иосифа Кобзона до полковников московского МУРа, от светил психиатрии до журналиста малотиражки из Белоруссии. «Гражданка Финляндии и ливанский араб в партнерстве выкупили шагаловского “Петуха с часами” и попросили отца приехать в Париж для атрибуции. Петух оказался поддельным, о чем отец и написал в своем заключении. Через много лет в Лондоне уже совсем другой араб показал мне картину с аналогичным названием. Когда растворились двери сейфовой комнаты, я увидел перед собой того самого “Петуха”. Предъявленный сертификат на плохом французском был с фальсифицированной подписью отца».

«Я ВИДЕЛ СЕБЯ ПОЛИТИЧЕСКИМ КОНСУЛЬТАНТОМ»
Окончив факультет английского языка МГПИ, Михаил работал школьным учителем, подрабатывал переводчиком-синхронистом в Сою­зе кинематографистов, Госкино, на ки­нофестивалях и дачах ЦК КПСС, параллельно начал писать в журналы «Искусство» и «Декоративное искусство». «Я открыл для себя книги выдающегося канадского социолога и искусствоведа Герберта Маршалла Маклюэна. Видеореволюция, новые электронные медиа, социальные и эстетические трактовки мирового художественного и политического про­цесса увлекли меня невероятно. Радикальное решение поступать в аспирантуру развернуло жизнь на 180 градусов». Так Михаил Каменский оказался на кафедре эстетики ГИТИСа и написал кандидатскую на стыке теории массовых коммуникаций, социологии искусства и политической эстетики. «По сути, исследование было о политическом дизайне, о том, как художник/искусствовед/куратор могут способствовать строительству государства и управлению обществом. Я видел себя политическим консультантом в команде горбачевских реформаторов. Но не получился из меня ни Владислав Сурков, ни Марат Гельман, судьба определила мне иной путь».

Я понял, что рынок в судьбе художника, как давно ушедшего, так и активно творящего, играет порой даже большую роль, чем музейная выставка––

Сотрудника отдела русского искусства НИИ искусствознания позвал в редакцию только что образовавшегося «Коммерсанта» главный редактор Андрей Васильев. Газета писала о проблемах молодых капиталистов, и Михаилу Каменскому стоило больших трудов убедить даже такого богемного главреда, как Васильев, в том, что темы культуры и искусства могут найти отклик у юных кооператоров: «Во-первых, я обязался писать о преступлениях и скандалах в мире прекрасного; во-вторых, должен был развить тему искусства и денег, как наиболее близкую новым русским».

В этот период художественный мир переживал настоящую революцию: в 1987-м прошла первая почти бесцензурная выставка — XVII молодежная на Кузнецком Мосту, потом случился первый московский Sotheby’s 1988 года, первые художественные ярмарки ART MIF, первые частные галереи… «Я писал о жизни галерей, пока не грянул путч. В августовскую ночь ожидаемой атаки я пошел к Белому дому, чтобы присоединиться к компании друзей-художников, и, оказавшись там единственным из редакции, бросился диктовать текст из будки телефона-автомата. Вышедшая статья «Тоннель на крови» хоть и не имела никакого отношения к художественной критике, стала в моей жизни одним из главных творческих результатов».

«МАКРОЭКОНОМИЧЕСКОГО ВООБРАЖЕНИЯ У МЕНЯ НЕ ХВАТАЛО»
Это было удивительное время — на обломках СССР бурно прорастали цветы нового капитализма, и арт-рынок не остался в стороне. В ноябре 1991 года в «Коммерсанте» Михаил Каменский написал о невиданной прежде новации — первой в истории современной России ярмарке искусства ART MIF. В следующем году идеолог ART MIF Юрий Никич пригласил Михаила на должность пресс-атташе ярмарки. «То был уже настоящий рынок, не стеснявшийся своей сверхзадачи — получения прибыли. Многое, кажущееся сейчас наивным, для своего времени было революционно, арт-мифовцы были настоящими первопроходцами».

Работая в ART MIF, Каменский продолжал писать обзоры арт-рынка (в те времена выражение «конфликт интересов» еще не изобрели). «Я наткнулся в газете “Вечерняя Москва” на маленькое объявление о кооперативе “Альфа-Арт”, который проводит предаукционную выставку. И я туда пошел. То была настоящая находка для фельетониста, потому что такой концентрации смешных ошибок мне раньше не попадалось. Я излил в заметке душу, а они все приглашают, да приглашают. Я написал одну статью, другую, третью. А потом позвонил некто Михаил Безелянский, представился акционером “Альфа-групп” и спросил, коли я такой умный, то вместо того, чтобы ехидствовать, не хочу ли я попробовать сделать так, как надо. Я согласился».

Кооператив «Альфа-Арт», вскоре ставший аукционным домом, был явлением нового времени. Идея его создания принадлежала Владиславу Суркову, уже тогда испытывавшему тягу к художественным проектам и рекомендовавшему «Альфе» в качестве организатора крупного московского коллекционера Виктора Магидса.

«Вещи для аукциона Магидс собрал, но в 1991 году первая попытка аукционных торгов не удалась. Качественно изданный каталог был отправлен министру культуры Николаю Губенко, который высказался резко против.» Это было достойное собрание 30 разнородных произведений искусства. На обложке красовался великолепный «Барашек» Пиросмани (с оценкой в 1 млн рублей), под обложкой произведения Шагала (400 тыс.), Васнецова (100 тыс.), Кустодиева (320 тыс.), а также серебряная утварь и ваза коринфского порфира. В 1992 году «Альфа-Арт» сделал вторую попытку организовать аукцион. «Была создана комиссия, куда вошли ведущие эксперты московских музеев. Поспорив и не увидев в аукционе серьезной опасности для себя, они решили проект поддержать».

Когда Михаил Каменский из ехидного критика превратился в художественного директора «Альфа-Арта», он еще не имел реального опыта в продажах искусства. Новое и непонятное начинание вызывало недоверие — ведь 70 лет искусство высокого класса продавалось либо музеям, либо подпольно. И вдруг открытые, публичные торги. И тут Каменский начал в полной мере реализовывать свой креативный потенциал. Он придумал художественный совет, в который на общественных началах согласились войти искусствоведы Дмитрий Сарабьянов, Григорий Стернин, Глеб Поспелов, Александр Каменский, юрист Давид Аксельбант. Это не только послужило гарантией подлинности аукционных вещей, но и открыло двери многих частных собраний. Затем Михаил убедил акционеров делать все аукционы тематическими. Кроме того, он ввел еще одно ноу-хау — стал делать вернисажи предаукционных выставок, которые приобрели статус события художественной и светской жизни. Коллекционеры, искусствоведы, политики, милиционеры, музейные сотрудники и банкиры оказались в одной толпе. «Находя и выставляя новые имена, мы работали рука об руку с музеями, продвигая качественные вещи, вводили их в выставочный оборот. Тогда я понял, что рынок в судьбе художника, как давно ушедшего, так и активно творящего, играет порой даже большую роль, чем музейная выставка. Но в любом случае музей и рынок должны идти в единой связке».

Успех пришел именно за счет привнесения «музейного отношения» к делу — на первом же тематическом аукционе было распродано 80% лотов против 16% «докаменского» периода. На аукционе «Русская коллекция-3» в феврале 1993 года был поставлен рекорд для официального российского антикварного рынка — пейзаж Ивана Айвазовского «Гавань» куплен за $16 тыс.

«Безелянский, как один из партнеров “Аль­фа-групп”, курировавший аукцион, говорил: “Хорошо, вы стали выходить в ноль, а то и с прибылью в несколько тысяч. Но я верю, что придет время, когда каждый аукцион будет приносить прибыли в сотни тысяч долларов!” Я слушал его с ужасом, так как макроэкономического воображения у меня не хватало».

Для «Альфы», банковской и нефтяной, аукцион был игрушкой. Тем не менее владельцы попытались развивать его теми же методами, что и другие свои направления. «Фридман и Безелянский хотели, чтобы аукцион из изящного и оригинального украшения “Альфа-групп” превратился в прибыльное производство. И это в начале девяностых, когда не было ни настоящей конкуренции, ни высоких цен, а были только мы — успешные создатели видимости». Наверху решили, что аукционы должны проходить раз в месяц; затраты времени на экспертизу, поиск произведений и покупателей в расчет не брали. И тогда Каменский ушел. После этого «Альфа-Арт» просуществовал несколько лет как аукцион, а потом стал закрытой галереей.

«МЫ СДЕЛАЛИ ЛУЧШИЙ ЧАСТНЫЙ ВЫСТАВОЧНЫЙ ЗАЛ МОСКВЫ»
Весной 1993 года Михаил Каменский вместе с частью альфовской команды организовали галерею старого искусства «Каталог», с которой приняли участие в ART MIF’93. «Как-то позвонил знакомый и говорит: “Тут приехали люди из Сочи с работами какого-то на “-ский”. Так как ты Каменский, полагаю, что разберешься”. К нам пришел плотный господин с тремя набитыми битком чемоданами. В них было наследие Николая Никаноровича Дубовского, разного качества вещи, которые продавались от 20 до 100 долларов за штуку. Большие холсты шли долларов по 300–400. Денег у нас было в обрез, купили несколько маленьких холстиков, большая часть вернулась в чемодан, его понесли к другим, навстречу своей аукционной славе».

Спустя год, в начале 1994-го, Михаил Каменский с членами своей старой команды Юлией Толстой, Ольгой Портновой и Анатолием Голубовским, их коллеги из галереи «Московская палитра», а также монополист по торговле горячими сосисками «Маркон» учредили ассоциацию «Четыре искусства». Целями ее объявлялись коммерческие и некоммерческие художественные проекты, издание книг, а также устройство аукционов.
«“Маркон” возглавлял Сергей Шихарев, он нам очень понравился, мы — ему, и он согласился нас беспроцентно кредитовать. Встал вопрос о названии, Ольга предложила “Четыре искусства”, я пошел к Сарабьяновым, они одобрили. В результате мы с “Московской палитрой” арендовали роскошное помещение на Поварской и сделали из него профессионально оснащенный, лучший на тот период частный выставочный зал Москвы».

Купив оптом несколько больших частных коллекций, «Четыре искусства» стали устраивать тематические аукционы и выставки. Главная тема — русский авангард и немодный тогда период 1920–1930-х. Бехтеев, Чекрыгин, Фешин, казанская школа, «Группа 13», ленинградцы, Маврина и Кузьмин. «Мы стали их системно выставлять, их стали системно коллекционировать. Мы создали тренд. Параллельно жили “Гелос”, “Магнум”, “Альфа-Арт” и другие уже забытые аукционы. Но мы сразу вышли в лидеры — на все вещи были экспертизы, результаты торгов публиковались в газетах. Предметом особой гордости были каталоги. Доход весь шел на погашение кредита “Маркону”, зарплаты были невелики, но мы были увлечены. В основном это была напряженная и неденежная исследовательская работа».

В середине 1990-х «Маркон» стал прогорать, срочно потребовалось гасить кредит, запасник «Четырех искусств» стал таять. «Я почувствовал разочарование и усталость, решил поменять поприще и вернулся в “Коммерсантъ”».

С 1996 по 1998 год Михаил Каменский пишет обзоры художественного рынка, совмещая это с должностью заместителя гендиректора ИД «Коммерсантъ» по связям с общественностью. «А потом, — говорит Каменский, — я чувствую, что уперся в потолок, стало скучно. А тут Антонова уже во второй раз пригласила к себе. И начался важнейший этап в моей жизни под названием “Музей”».

«АНТОНОВА КАК ВСЕГДА ОКАЗАЛАСЬ ПРАВА»
Михаил Каменский вышел на работу в ГМИИ им. А.С. Пушкина в День музеев, 12 мая 1998 года, в должности заместителя директора по развитию. В августе 1998 года в Большом театре должно было состояться торжественное празднование столетия со дня основания музея. «Ирина Александровна поставила несколько важнейших задач — готовить юбилей, отладить работу с журналистами, искать спонсоров выставочных проектов, возобновить разработку концепции развития. Но грянул чудовищный кризис, куда страшнее кризиса 2009 года. Курс рубля обвалился, многих спонсоров музей не досчитался, но все намеченное состоялось. Когда юбилей прошел, на торжественном собрании коллектива директор пригласила присутствующих на столетний юбилей (уже со дня открытия) в 2012 году. В обстановке царившей в тот момент в стране депрессии эти слова не были восприняты аудиторией всерьез. Но Антонова как всегда оказалась права».

Ирина Антонова поручила Каменскому разработку концепции музейного развития. «Архитектурное решение нас тогда вообще не интересовало. Главным были идеология музея, направление развития, доукомплектование имеющихся коллекций и возможность формирования новых, функциональное предназначение помещений. Так как музей экспонирует около 4% своих фондов, то важно было увязать в проекте реальный ресурс запасников с виртуальными емкостями желаемых экспозиционных площадей». Но все это было возможно лишь при наличии территории для нового строительства. С помощью Валентины Матвиенко, тогда вице-премьера, музею удалось получить усадьбу Вяземских, в которой располагалось Дворянское собрание. «Мы долго и мучительно судились с дворянами, те искали и находили поддержку в администрации президента и Госкомимуществе, но в конце концов сдались». Триумфальное решение арбитража Каменского в музее не застало.

«Я жалею, что не смогли мы с Ириной Александровной ужиться. Первоначальный вариант концепции написали, землю отвоевали и денег нашли немало. Однако в тяжелый послекризисный период она ждала от меня широких спонсорских потоков, а спонсоры денег, естественно, не давали. Не мог же я заниматься исключительно поиском денег, если в течение долгих лет был и куратором, и критиком, и арт-менеджером! “У вас весь пар ушел в выставки”, — сказала мне она. И я ушел вместе с паром. Но склоняю перед ней голову, перед ее умом, волей, проницательностью и умением общаться с властью. Я дружески предан ей и музею».

«ЗА МНОЙ УХАЖИВАЛИ РАЗНЫЕ АУКЦИОННЫЕ ДОМА»
В мае 2007 года аукционный дом Sotheby’s открыл в Москве дочернюю компанию «Сотбис Россия и СНГ». Это был решительный, но закономерный шаг навстречу русским покупателям, которые ставили на русских торгах в Лондоне все новые и новые рекорды. Возглавить «Сотбис Россия и СНГ» был приглашен Михаил Каменский. Это была сенсация. Мало того, что крупнейший аукционный дом впервые открыл свою «дочку» в России, во главе ее встал русский — с опытом работы в самых разных областях, знающий реалии местного рынка, харизматичный, открытый для общения. «За мной ухаживали разные аукционные дома, но я выбрал Sotheby’s».

Вот уже три года Михаил Каменский возглавляет компанию. За плечами организация и успешное продвижение множества выставок. «Приятно не только то, что теперь русских на Sotheby’s стало существенно больше, но и то, что когда в России произносят “аукцион”, то в первую очередь подразумевают Sotheby’s. А когда говорят Sotheby’s, то подразумевают в первую очередь русские торги». Самым важным своим достижением он считает то, что смог максимально содействовать успешной покупке в 2007 году коллекции Ростроповича — Вишневской в пользу России. А главной неудачей — непокупку в 2008-м для России четырех холстов Малевича, которые в процессе реституции поступили на рынок из амстердамского Стеделийк-музея.

Кризис заставил аукционный дом свернуть многие программы, тем не менее в Москве и Киеве по-прежнему как минимум дважды в год проходят выставки топ-лотов лондонских и нью-йоркских торгов. «Мне очень интересно работать. В первую очередь потому, что во многом то, чем я занят, совпадает с работой в музее. Выставки, художники и коллекционеры, экспертизы, поиск качественных вещей. Единственное, что огорчает, так это то, что я запрограммирован собирать, а не разбрасывать, мое призвание создавать коллекции, а не продавать их».

Разные издательства уже несколько раз предлагали Михаилу Каменскому написать историю русского арт-рынка. Пока он отказывается. «Наше искусство, художественный рынок, да и я сам нацелены в будущее. Писать историю — все равно что писать мемуары. Это подведение итогов. Не произошло ни в моей жизни, ни в жизни рынка ничего такого, что позволило бы подводить черту».