Анастасия Сырова

У французской художницы арабского происхождения Латифы Эшак, несмотря на молодость, уже немалый выставочный опыт, включающий персональную выставку в Тейт Модерн. В конце мая состоялся ее российский дебют в BAIBAKOV art projects в рамках экспозиции «Нескончаемый бой». Хрупкая молодая девушка тихим голосом пояснила Анастасии Сыровой, как заставить зрителя работать и в чем счастье современного художника.

В: Как вы пришли в искусство?
О: Художницей я стала совершенно случайно. Я родом из очень бедной и необразованной семьи. До 16 лет я вообще никогда не была в музее. А первые произведения современного искусства я увидела в 21 год. Это было в Женеве.

В: И какие были впечатления?
О: Поначалу я даже не поняла, что то, что я вижу (объекты из неона, видеоинсталляции), можно расценивать как искусство. Потому что мне никто ничего не рассказывал, в работах не было никакой повествовательности, а я привыкла именно к этому. Я почувствовала себя странно. Мне кажется, я потому и стала художницей, что ничего не поняла вначале. Я вообще считаю, что если человек с первого взгляда может сказать, что он полностью понимает какое-либо произведение современного искусства, то либо он сам неглубоко копает, либо с произведением что-то не так. Странность, на мой взгляд, является неотъемлемой чертой настоящего произведения современного искусства, и каждый раз мы должны ее разгадывать. Это же не развлечение, не реклама, не предмет дизайна, не политический лозунг, который всегда в лоб. Я делаю только 50 процентов работы, остальное зависит от зрителей. Я люблю, когда они ничего не понимают, но пытаются разгадать и понять. Каждый должен задать себе вопрос: «Что это означает?» Это сотрудничество очень важно.

ДЕВУШКА ИЗ МАРОККО
Латифа Эшак родилась в 1974 году в Марокко, вскоре переехала с семьей во Францию, жила в пригороде Парижа в одном из самых неблагополучных районов. Окончила Высшую художественную школу в Гренобле, Высшую художественную школу в Сержи и Национальную школу изобразительных искусств в Лионе. В настоящее время живет и работает во Франции и Швейцарии. Персональные выставки Латифы Эшак проходили в Реймсе, Милане, Касселе, Нью-Йорке. В 2008 году ее персональная выставка под названием Speaker’s corner состоялась в лондонской Тейт Модерн. Кроме того, в активе художницы участие в выставке Global Feminisms в Нью-Йорке (2007), в 7-й «Манифесте» (2008) и 10-й Лионской биеннале современного искусства (2009).

В: То, что вы говорите, напоминает принципы теории «искусства взаимодействия», сформулированные французским критиком и куратором Николя Буррио. Вам близки его идеи?
О: Я считаю, что он действительно сыграл большую роль в искусстве 1990-х. Но надо сказать, что он не был законодателем мод в искусстве. В своей теории он просто констатировал то, что видел, находясь в центре художественного процесса, окруженный группой художников. Так что он теоретик и критик, который наиболее удачно сформулировал и описал то, что происходило вокруг него, придумал удачное название этому движению. Но он ничего не построил. Это не в упрек ему.

В: Кто ваши любимые художники?
О: Когда мне было 23, я увидела работы Феликса Гонсалеса-Торреса. Он был первый, кто меня поразил своей идеальной организацией, совершенными связями между политическим и поэтическим в работах. У него очень простые объекты — например, конфеты, лампочки. Большое впечатление на меня в свое время произвели скульптуры Брюса Наумана. Также я побывала в Третьяковской галерее и до глубины души потрясена Малевичем, я давно мечтала увидеть «Черный квадрат». После того как я его увидела, я не смогла идти дальше, мне потребовались пауза и отдых. Но я люблю не только авангардное беспредметное искусство. Я видела в Третьяковке огромное количество очень красивых натюрмортов и пейзажей, хотя и очень странных для меня.

В: В работе «В каждом экземпляре революция» (A chaque stencil une revolution) на выставке в Тейт в 2007 году вы обыгрывали «фирменный» синий цвет Ива Кляйна. Нравится вам этот художник?
О: Знаете, у меня такой темперамент, что я вряд ли могла быть «группи» Кляйна. Да, он изобрел замечательный чистый синий цвет, я его за это уважаю. Он многое изменил. Сейчас, когда вы видите синий монохром глубокого тона, вы сразу же думаете о Кляйне.

В: Когда вы помещаете привычные бытовые предметы в галерею, они начинают смотреться абстрактными объектами…
О: Да, и это главная тема моих работ. Я беру нормальные объекты и помещаю их в музей или галерею, таким образом, освобождая их от функциональности. В этом моя особая связь с предметами. Мои объекты странные, хотя внешне они вроде бы самые обычные (флагштоки, камни, автомобильные покрышки, бумаги), в выставочном зале они смотрятся странно. Это вопрос отличий, дистанции, что вообще мне близко. В самой ранней юности я столкнулась с понятием дистанции — хотя бы потому, что когда меня привезли в детстве в Париж из Марокко, я не говорила по-французски, и это создавало непреодолимую границу, дистанцию как в отношениях с другими детьми, так и с европейской культурной традицией вообще, с явлениями окружающего мира. Все это нашло отражение в моих работах.

В: Вы участвовали в выставке Global Feminisms в Нью-Йорке, вы относите себя к феминисткам?
О: Феминизм — по-настоящему важная для меня тема. Это то, что открывает передо мной все границы. Это система, указывающая путь, как изменить или уничтожить чуждую систему. Мы — счастливое поколение, у нас очень много возможностей для  этого.

В: Вы ждете реакции от зрителя и апеллируете к своему поколению. Но в ваших работах часто присутствует лишь намек на одушевленность. Как, например, в инсталляции, которую вы показали на 7-й «Манифесте» в 2008 году?
О: Это была микст-медиаинсталляция. Огромный пьедестал, подиум, сначала белый, потом я его перекрасила в черный. На него были набросаны различные предметы — одежда, музыкальные инструменты (барабаны, трубы), значки какие-то. Все в кучу. Казалось, как будто десять человек музыкантов, возможно уличных, недавно находились на этом пьедестале, а потом куда-то ушли, скинув вещи. Таким образом, отсутствующим элементом инсталляции становились сами люди, по идее, главные действующие лица. Такой своеобразный натюрморт, но без телесности. У меня вообще много построено на вещах, которые отсутствуют: например, на выставке в BAIBAKOV art projects висят флагштоки, но на них нет флагов. Отсутствие — это тот материал, с которым я работаю. Как музыканты, использующие в своих композициях тишину.

В: При этом вы активно говорите о всяческих формах протеста, о революции…
О: Я выросла во Франции. А во Франции очень сильна протестная традиция. Достаточно вспомнить 1968 год. Это часть моего наследия, помимо марокканского. В Париже проходит в среднем по пять демонстраций в неделю. Протестуют против всего на свете, цели — политические, социальные, культурные.

В: И что, имеют эти демонстрации какой-то реальный успех?
О: На это я могу ответить описанием одной своей работы: это видео «Без названия (11 марта 2005)». Это именно о том, эффективна подобная стратегия или нет, приносит она какие-то результаты или нет. Показана большая демонстрация на одном из парижских бульваров. Люди уже далеко, бульвар пуст, остались только горы мусора, листовки. И в течение 20 минут уборочные машины отмывают и убирают то, что осталось от демонстрантов. В конце фильма людей уже не видно, нет и мусора, нет и машин. Кажется, что ничего и не было, ничего не произошло… Уж я не знаю, возвращаясь к вашему вопросу, действительно ли эффективны эти демонстрации. Для меня очень важно задать вопрос. Но ответ я вам не дам. Это ваши 50 процентов работы. Если зритель начинает задавать вопросы — он становится более свободным. Если предмет порождает вопросы — он тем самым становится более свободным. Стоит чуть-чуть сдвинуться с привычной точки зрения на реальность — и мигом меняется все. В этом и заключается роль художника. Когда я была младше, было популярно выражение: «Художник на границе мира». Не здесь, не там, а на границе. Занимаясь искусством, я поняла, что художник действительно сродни медиатору.

В: Хотели бы вы жить в 1968 году?
О: Нет. Мне нравится время, в которое я живу, и то, что происходит сейчас. Мы, современные художники, — очень счастливые люди, потому что многое уже случилось, и мы можем работать с этим наследием, осмыслять его. Множество актуальных вопросов современности уже было так или иначе затронуто художниками. Мы сегодня как будто прибыли с другой планеты и получили возможность пользоваться всеми инструментами, как техническими, так и культурно-теоретическими, философскими. Это как волшебная шкатулка, наполненная всяческими разнообразными возможностями, — только выбирай! Это дает большую свободу. Возможно, нам не стоит сейчас экспериментировать с чем-то новым, потому что по-настоящему новое выдумать сложно, но мы можем пойти прямо внутрь, проникнуть в самую суть.