Арсений Штейнер

Самые длинные выставочные очереди стоят именно в Пушкинский музей – бывает, они тянутся от музейных дверей до станции метро «Кропоткинская» на Гоголевском бульваре. Безупречный Музей изобразительных искусств – одно из самых таинственных мест на земле. Чужакам здесь не рады: чтобы приблизиться к сокровищам этого тайного ордена, придется пройти тщательный фейсконтроль. Уже более пятидесяти лет музейной ложей управляет Ирина Александровна Антонова, настоящая музейная королева, неприступная и величественная. Каждый сотрудник здесь – служитель культа, хранитель секретов и, конечно же, подвижник

Государственный музей изобразительных искусств имени Пушки­на начинается с лестницы, знакомой каждому москвичу с детства. Тысячи людей, поднимающихся по этим стертым ступеням, и не подозревают о том, что уже с порога их окружают музейные секреты. Именно здесь, рядом с Лекторием, полвека в глубочайшей тайне хранилось троянское золото Шлимана, вывезенное из Германии в 1945 году.

Вывезенные Красной армией сокровища Дрезденской галереи после выставки 1948 года вернулись в Германию. А находки Шлимана, которые оказались артефактами культурного слоя на тысячелетие старше Трои, как будто исчезли бесследно. И даже доверенные сотрудники не знали об их местонахождении.

Кто эти люди, усилиями которых учебное собрание слепков Ивана Владимировича Цветаева превратилось в один из лучших музеев страны? Быть может, не самый богатый, но любимый. Имена хранителей Пушкинского известны лишь узкому кругу специалистов. «Артхроника» сделала репортаж из самого строго охраняемого места ГМИИ – из запасников музея.

 

Мы спускаемся в Греческий дворик. За спиной фидиевой Афины – незаметная дверца c охранником. За ней находятся запасники живописи. Главный хранитель ГМИИ Татьяна Владимировна Потапова делает поправку: «“Запасники” – старое название. Все к нему привыкли, но правильно говорить “хранилище”».
Мы находимся под Египетским залом. Посередине хранилища от стены до стены тянутся двусторонние стеллажи. Картины прицеплены к стальной сетке крючьями угрожающего вида. В бетонный пол вмонтированы рельсы, и секцию, на которой хранится от четырех до десяти картин, можно выкатить в проход. Интерьер напоминает бомбоубежище. Живопись хранят две недавние студентки МГУ.

«Работа в музее – это на всю жизнь, – говорит Потапова. – ­Многие хранители работают здесь двадцать, тридцать, сорок лет. Из поколения тех, кто пришел в музей полвека назад, остались уже немногие. Сейчас приходят новые люди. В первый год они помогают хранителям в переучете произведений, при перемещении экспонатов и организации выставок, обучаются всем видам хранительской деятельности в музее.

А через год молодой специалист сдает экзамен на знание кол­лекции, инструкций и нормативных документов по хранению. И только тогда получает статус хранителя. Этот год необходим и ему, чтобы убедиться в том, что такая работа ему интересна, и нам – чтобы увидеть его способности к этой работе».

Может статься, недавние студентки МГУ проведут в этом помещении еще лет пятьдесят. Но деятельность хранителя не исчерпывается учетом единиц хранения. Настоящий хранитель – обязательно исследователь. Ежегодно проходят научные отчетные сессии, с 1967 года проводятся Випперовские чтения по тематике музейных выставок. Работа в хранении – уникальная возможность разрабатывать свою научную тему.

 

Над хранилищем живописи идет монтаж новой экспозиции яЕгипетского зала. Уже готова витрина с клинописью, с которой работает Борис Ильич Перлов, старший научный сотрудник отде­ла Востока и хранитель коллекции искусства Передней Азии.

«У шумеров были очень богатые школьные библиотеки, – рассказывает Перлов. – Их формировали сами руководители писцовых школ. Многие учебники писали учителя школ или старшие ученики. Для учеников это было прекрасное упражнение: они перепи­сывали текст десятки раз, пока полностью не запоминали весь материал. Система обучения была прекрасно построена, и это давало результаты на протяжении тысячелетий.

Большинство табличек, выставленных в зале, – это документы хозяйственной отчетности, они тоже изучались в писцовых школах. В клинописной коллекции ГМИИ хранится уникальная табличка, известная, пожалуй, всем шумерологам мира. На этой табличке записаны две шумерские погребальные песни-элегии, древнейшие из известных произведений этого жанра. Они были созданы в XVIII веке до нашей эры в одной из школ древнего города Ниппу­ра. Ее нашел в коллекции ГМИИ во время кратковременной работы в Москве в 1958 году выдающийся американский ученый-шумеролог – профессор Сэмюэль Крамер. Он сделал великолепный перевод и с разрешения музея в 1960 году опубликовал эти элегии. Сложность в том, что надписи сделаны на двух языках, шумерском и аккадском, и строки на аккадском языке написаны под шумерскими очень мелко, они почти не различимы.

Чудо, как Крамер смог увидеть эти глоссы, они трудночитаемы даже через увеличительное стекло. Однажды я видел профессора – на конгрессе в Копенгагене, – и у меня была мысль спросить, как он разглядел эти глоссы, но я не осмелился. Не все знаки он сумел прочесть, в переводе есть лакуны. Может быть, перевод Сэмюэля Крамера еще удастся дополнить».

Борис Ильич – кандидат исторических наук, заслуженный работник культуры РФ, он награжден медалью «За заслуги перед Отечеством» второй степени и уже 36 лет в музее. С конца семидесятых годов Перлов работает над полным каталогом музейного собрания клинописи.

 

Вместе с Перловым над монтажом новой экспозиции работают заведующая отделом Древнего Востока Ольга Лечицкая, хранитель Египта Ольга Дюжева, научный сотрудник Галина Калганова, реставратор Владимир Черемхин и дизайнер Давид Бернштейн. Предыдущая экспозиция держалась с января 1969 года.

Все эти годы в зале Древних цивилизаций вместо великолеп­ного по качеству исполнения слепка знаменитого столба с зако­нами вавилонского царя Хаммурапи (слепок был заказан в Лувре, где хранится оригинал, еще Иваном Владимировичем Цветаевым) выставлялся огромный сосуд-карас, найденный археологической экспедицией музея в Армении на территории древнего государства Урарту. Теперь столб вернулся на свое прежнее место в центре зала.

Хранители надеются, что новая экспозиция не замрет на деся­тилетия. Рядом с хранилищем живописи находится небольшая комната, и ее почти полностью занимает стол с макетом будущего музейного городка. ГМИИ приходит в движение. «Главная цель развития музея – расширить экспозицию, более полно представить нашу коллекцию публике, а также улучшить условия хранения и реставрации, – рассказывает Татьяна Потапова. – Мы предполагаем, что будет подземная связь между всеми зданиями. Экспозиционное пространство будет тесно связано с депозитарно-реставрационным центром».

Мысль главного хранителя продолжает Перлов: «Любой музей мечтает, чтобы какие-то вещи стали доступными для посетителей, вышли в народ. Но предметы тяжело переносят перемены, поэтому нужно, чтобы они оставались на одном постоянном месте. Перемещение по временным выставкам – это для вещей нездорово».

 

А пока в основном здании не хватает места. В хранилище искусства Кипра под стеклянной крышей музея мы поднимаемся по винтовой лестнице, на которую выходят заколоченные окна и запертые двери. За стеллажи с кипрской керамикой отвечает заместитель заведующего Отделом античности Ольга Виленовна Тугушева.

«Мы начали подготовку выставки под условным названием “Кипрская галерея”, – рассказывает она. – В постоянной экспозиции пока не хватает места, и мы сделаем временную выставку лучших вещей нашего собрания. А в связи с предстоящей реконструкцией музея у нас большие планы – надеемся подготовить специальный раздел, посвященный искусству Кипра. К выставке готовим каталог. Кипрская коллекция нашего музея еще ни разу широко не публиковалась. Одна из частей кипрского собрания ГМИИ – коллекция Павла Константиновича Ермошина, бывшего посла СССР на Кипре. В начале восьмидесятых он передал в дар музею целый ряд памятников, датируемых концом II–I тысячелетия до нашей эры. Несколько предметов из этой коллекции только что вернулись из реставрации.

С 1991 года ГМИИ участвует в международном проекте по пуб­ликации античной расписной керамики, хранящейся в разных собраниях мира. Скоро появится уже девятый том, в который войдет часть ваз из фондов музея. В прошлом году была издана книга “Шедевры античного искусства в собрании ГМИИ”, но в нее вошли только 250 памятников. Всего же в Отделе искусства и археологии античного мира более 37 тысяч единиц хранения».

Над рабочим столом Тугушевой висит фотография антиковеда Юрия Савельева. В шестидесятые годы он занимался этой коллекцией и защитил диссертацию по кипрскому искусству. Савельев подготовил каталог, но тогда не было возможности его напечатать. Это была распространенная практика – писать научную работу «в стол».

Тугушева категорически против предположительного перено­са запасников в Сколково, за который ратует министр культуры Александр Авдеев: «Хранитель половину времени проводит в запаснике, когда он работает непосредственно с вещами, а вторую половину – в библиотеке. Сейчас мы ведем подготовку к выстав­ке “Воображаемый музей”, занимаемся перепиской, заказываем оборудование. И при этом постоянно должны обращаться к фондам. Поэтому нам так важно, чтобы запасники были близко к музею, а не в Сколкове или еще где-нибудь. Придется каждый раз выписывать машину, охрану, если перевозится что-то ценное. Кроме того, еще и реставратор нужен рядом, мало ли что. Эта идея очень сомнительная».

 

Олегу Антонову, хранителю фонда русской графики и рисунка, Сколково не грозит. Более пятидесяти тысяч единиц, которые он хранит, занимают всего четыре шкафа в Отделе графики, в просторечии «гравюрном кабинете».

«В этих шкафах предметы, которым нужно постоянное внимание. Серебряный век, русский авангард, Малевич, есть соцреализм и нонконформисты. Их нужно отдавать на реставрацию, на выставки, все эти вещи ходовые. Сейчас мы работаем над сборником, посвященным коллекционерам, чьи собрания находятся в нашем музее. Я занимаюсь реконструкцией коллекции Касьянова. Это довольно известный купец начала ХХ века, совладелец торгового дома Чурина. После национализации часть его собрания находится у нас, часть – в Третьяковке, а также музеях Омска, Томска, Перми, Козьмодемьянска, Еревана, то есть совершенно разрозненно. Я нашел опись его коллекции. Это будет первая публикация, посвященная Касьянову: его собранием пристально пока еще никто не занимался».

В этом кабинете Олег уже восемь лет. В его ведении 15 000 рисунков и 36 000 гравюр. Где лежат самые популярные вещи, он знает по памяти. Приемный день в хранилище – вторник. Нужно написать официальный запрос, хранитель находит вещь и выдает в зал. В само хранение никто не допускается.

Пять лет из восьми Олегу потребовались на прием коллекции. Каждую вещь нужно было просмотреть, проверить точность записи в инвентарной книге, внести информацию о вещи в новую электронную базу. Самая первая инвентарная книга все еще находится в работе. Она называется «Инвентарная опись рисунков, хранящихся в отделении изящных искусств в кабинете гравюр картинной галереи Московского публичного Румянцевского музея». Начата 3 августа 1912 года, сто лет назад. Толстый том в прекрасном состоянии. У многих записей пометки с одинаковой датой, май 1927 года: «Передано в Третьяковскую галерею». У этих пометок нет подписи хранителя, и несколько лет назад комиссия Министерства культуры сочла записи неправильно оформленными. Пришлось писать объяснительную записку, хотя в Третьяковке эти вещи есть.

Вторая часть книги заполнена уже не так аккуратно: пошел вал национализированных коллекций. Но если предмету дан каталожный номер, он не потеряется. Утраты теоретически возможны при перемещении культурных ценностей. Так, та же Третьяковка, говорит хранитель графики, не отмечает источников поступлений. И если ГТГ передает поступившую из ГМИИ вещь в какой-нибудь региональный музей, ее судьбу проследить сложно.

 

По словам Айнуры Юсуповой, хранителя графики Востока, ошибки возможны и при поступлении. Это относится, например, к коллекции японской гравюры Сергея Николаевича Китаева. В записях коллекционера отмечено, что он приобрел уникальное первоиздание «Манги» Хокусая в пятнадцати книгах. Но при подготовке каталога-резоне выяснилось, что в собрании есть лишь перепечатка конца XIX века. Юсупова предполагает, что мог ошибиться сам Китаев, поскольку в то время первые издания «Манги» были уже большой редкостью. Свою коллекцию Китаев предлагал Ивану Владимировичу Цветаеву в 1898 году. В 1916 году коллекция была осмотрена комиссией, в составе которой были известные востоковеды Сергей Федорович Ольденбург и Сергей Григорьевич Елисеев, и оценена в 150 тыс. рублей. Сумма, необходимая для покупки коллекции, не была найдена, поэтому Китаев оставил ее на временное хранение в Румянцевском музее и уехал в Японию, где умер в 1927 году. Коллекция Китаева поступила в Пушкинский музей со всем графическим собранием в 1924 году.
Установить истину, проследить траекторию предметов искусства – этот процесс завораживает. И тот, кто не уходит в первый год, как правило, остается в музее навсегда. Недавно завершилась выставка польского плаката, для которой многие вещи были от­реставрированы. Сотрудники отдела графики долгими часами раскладывали плакаты, которые нельзя сгибать, в папки большего формата. Перемены в хранении нужно аккуратно внести в базу и отметить в книгах. Эта рутинная работа совсем не похожа на остросюжетный детектив. Но именно такие люди способны хранить музейные тайны.