Юрий Арпишкин

Московский музей современного искусства, ул. Петровка, 29 мая – 22 августа 2010

Пресс-релиз характеризует выставку как ретроспективную и даже «беспрецедентно-ретроспективную». В каком-то смысле этим словом можно назвать любую выставку, отражающую несколько периодов творчества художника. Но в данном случае кураторы явно погорячились. На сколько-нибудь последовательное освещение деятельности Александры Экстер опыт ММСИ претендовать не может. Слишком неравноценны части экспозиции. Живопись Экстер представлена несколькими случайными (то есть непринципиальными для ее творческой биографии) холстами. В некоторых (1908 года) индивидуальная манера еще не устоялась, в других (позднего периода), по-видимому, утратилась. Книжная графика, уместившаяся в одной витрине, может и не дурна, но тоже отмечена совсем нехарактерной для этой художницы среднестатистичностью.

Зато все компенсировано тремя залами, где представлены эскизы к нескольким спектаклям Камерного театра — «Фамира Кифаред» по пьесе Иннокентия Анненского, «Саломея» по Уайльду и «Ромео и Джульетта». Экстер в этом жанре (театрально-декорационном), пожалуй, не было равных в XX веке. Ее редкое пространственное чувство, умение передать человеческую пластику и какой-то неопределимый стилистический инстинкт здесь сошлись в чрезвычайно плодотворном единстве. Театральное зрелище уходит в прошлое окончательно, его не восстановишь, все методики реконструкции до крайности ущербны. И, вероятно, только в случае со спектаклями Экстер такой проблемы почти не возникает. Глядя на ее эскизы, вы видите спектакль. В 1916 году Абрам Эфрос назвал таировскую постановку «Фамиры Кифареда» с декорациями Экстер «торжественным парадом кубизма». Главная артистка Камерного Алиса Коонен полвека спустя удивлялась, что оформление спектакля «было безоговорочно принято и взыскательными знатоками, и сварливой буржуазной критикой». Коонен объясняла это «слиянием абсолютно нового» декоративного решения «со сценической атмосферой — музыкой, характером актерской игры». О характере игры нам судить не дано. Но та самая «атмосфера» декоративной революции в преддверии революции социальной в ярких гуашах Экстер до сих пор отчетливо ощутима.

Удивительно, что страсти разгорелись вокруг некоторых живописных работ выставки. Парижский искусствовед (иные недоброжелатели предпочитают называть его дилером) Андрей Наков заподозрил то ли ошибки атрибуции, то ли фальсификации. В открытом письме дирекции музея он не без опереточной экстатичности провозгласил, что «ситуация с творчеством Экстер в настоящее время находится в состоянии полнейшего потрясения… из-за большого числа подделок, появившихся в течение последних лет как на российском, так и на западном художественном рынке». Речь идет о неприметном пейзаже из коллекции ММСИ. Для рынка эти вопросы, конечно, представляют интерес. Но для публики вряд ли. И не вполне понятно, что здесь делать историкам искусства. Крикливо-истеричная модель обсуждения вопросов атрибуции, вообще-то академических и адресованных специалистам, ставит всю историю русского авангарда в ложное положение. Когда научный работник вдруг оказывается заложником интересов рынка или фигурантом уголовного судопроизводства (а именно в таких контекстах, как правило, обсуждаются проблемы подлинности произведений), он не может не испытать некоторой растерянности и даже робости. Но куратор выставки Экстер и крупнейший исследователь ее творчества Георгий Коваленко демонстрирует в этой ситуации завидное хладнокровие. Памятником ему стала фундаментальная двухтомная монография, первый том которой как раз и вышел к вернисажу.Юрий Арпишкин