Ирина Кулик
ЦСК «Гараж», Москва, 11 июня – 21 августа 2011
Произведения Джеймса Таррелла требуют масштабных строительных работ. Для его выставки в «Гараже» потребовалось построить нечто вроде музея в музее. А над своим главным творением американский художник работает уже более четверти века. Потухший кратер вулкана Роден в аризонской пустыне Таррелл купил еще в конце 1970-х годов и с тех пор перестраивает его в нечто, сопоставимое с самыми циклопическими проектами американского ленд-арта, вроде «Спиральной дамбы» Роберта Смитсона. Впрочем, по своему назначению сооружение Таррелла ближе к работам жены Смитсона, Нэнси Холт. Как и ее «Солнечные тоннели», ориентированные на положение небесного тела в дни солнцестояния, кратер Родена – гигантская обсерватория. Искусство Таррелла – скорее скай-арт, чем ленд-арт, не «земляные работы», но приборы для наблюдения небесных явлений. Искусство это не вещественно: его главным материалом является свет. Сам Таррелл среди наиболее значимых для него произведений мировой культуры называет яванский Боробудур, кхмерский Ангхор Ватт, пирамиды древних египтян, ацтеков и майя – культовые сооружения, представлявшие собой модели мироздания, чьи пропорции определялись астрономическими знаниями. А также абстрактную живопись: его любимый художник – Марк Ротко.
Таррелл работает не только с естественным, но и с искусственным, электрическим светом, из которого он создает нечто родственное как скульптуре и архитектуре, так и живописи. Из его произведений, представленных в «Гараже», наиболее скульптурными оказываются именно более или менее привязанные к реальной плоскости стены работы, как «Голограммы», где мерцающие разными цветами геометрические фигуры выступают над зеркальной поверхностью так, что их, кажется, можно потрогать. А вот требующие сложной архитектуры и сценографии инсталляции напоминают абстрактные полотна. Такова инсталляция «Ганзфилд (Пуруша)», которую этим летом можно увидеть не только в Москве, но и в Венеции, – одно из самых ярких произведений основного проекта биеннале. Ганзфилд – научный термин из оптики, обозначающий бесконечное поле зрения, а Пуруша – герой индуистской мифологии, первочеловек, из тела которого была создана Вселенная, и символ неделимого целого. Попадая в это медленно меняющее оттенки света бездонное пространство, начинаешь даже не понимать, а просто видеть, что имел в виду Стивен Хокинг, когда писал, что пространство (как и время) конечно, но не имеет границ или краев.
Инсталляции Таррелла кажутся полотнами Марка Ротко или Казимира Малевича, обретшими три, а точнее, четыре измерения, если учитывать развивающуюся во времени партитуру смены цветов. Однако трагизм полотен Ротко, эсхатологическая истовость Малевича, все то, что в исторической абстракции было обусловлено необходимостью пожертвовать привязанностью к видимому, материальному миру ради метафизических откровений, снимается, как только оказывается, что в это трансцендентное пространство можно войти физически, здесь и сейчас – и не исчезнуть. На выставке в «Гараже» есть, впрочем, «Камера восприятия», в которой зритель может, как в камере сенсорной депривации, испытать нечто вроде выхода за пределы физической оболочки. Тебя, неподвижно лежащего навзничь, помещают в круглую капсулу, похожую на сложный медицинский прибор. И ты оказываешься в необозримом, переливающемся всеми оттенками спектра космосе. Сеанс длится четверть часа, но ощущение времени размывается, как и границы реального пространства. Кажется, что ты оказался в калейдоскопе. Или наблюдаешь те цветные вспышки, что боковым зрением видишь за сомкнутыми веками, только сейчас они не только стали многократно ярче и отчетливее, но и сложились в целый фейерверк. Фантастические эти видения, затмевающие все самые смелые представления о психоделическом опыте, идут словно бы изнутри тебя: не ты оказался где-то, но нечто раскрылось в тебе. Откровения метафизической абстракции, оказывается, всегда были внутри нас, как Царство Божие. Не случайно Таррелл говорит, что единственный свет, который его интересует, – свет внутренний.
