Андрей Ковалев
Отборщики претендентов на премии редко выносят на публику подробности «кухни», особенно до оглашения вердикта жюри. Член экспертного совета премии Кандинского Андрей Ковалев отступился от этой традиции и честно рассказал о своих сомнениях и противоречиях отборочного процесса. Насколько он прав, можно убедиться на выставке номинантов премии, которая открывается в Центральном доме художника на Крымском Валу 17 сентября.
Интрига всякой премии, понятное дело, заключается в гадании на кофейной гуще и внутренностях жертвенных животных о том, кого же всемогущие боги провозгласят «Художником года». Тайна сия великая есмь, посему пока следует остановиться на процессуально-бюрократических аспектах возглашения будущего избранника.
Отбор номинантов на получение премии Кандинского происходит в два этапа. На первом этапе экспертный совет и жюри рассматривают заявки. Из работ, набравших наибольшее количество голосов, формируется выставка, среди участников которой жюри конкурса и отбирает победителей в трех номинациях: «Проект года» (23 претендента в этом году), «Молодой художник» (10 участников), «Медиа-арт» (12 соискателей). Следует отметить, что к участникам выставки номинантов премии не предъявляется требование предложить какой-то никем ранее не виданный проект. Напротив, важным фактором оказывается значимость работы и общественный отклик на нее, а саму выставку следует воспринимать скорее как отчет о художественном процессе за последние два года. То есть если отрешиться от фактора соревновательности, то зрителю предлагается своего рода «выставка выставок», шанс увидеть в одном пространстве работы, которые по какой-то причине он пропустил в других галереях или выставочных залах.
Таким образом, экспертный совет и жюри выступают в качестве некоего коллективного куратора, наделенного весьма специфическими функциями. Обычно куратор отбирает для проекта произведения, руководствуясь своими собственными эстетическими предпочтениями, скорректированными художественной группировкой, которую он представляет. Условно говоря, если Борис Гройс делает выставку, то результат ее будет отражать не только его личные вкусы, но и представления о должном круге московских концептуалистов. Куратор также может выделить некое направление или тенденцию, специально подобрав материал для ее обоснования. К числу наиболее успешных примеров такого понимания функции куратора следует отнести «Русское бедное» Марата Гельмана.
В случае же с премиальной выставкой ситуация гораздо сложнее. Члены экспертного совета должны только проставить оценки по десятибалльной шкале. При этом заявки из оргкомитета поступают в слепом виде, то есть только описания проектов, без указания фамилий авторов. Поскольку в этом году я выступал в качестве эксперта, должен сказать, что человеку, который достаточно внимательно следит за художественной жизнью, не так уж сложно опознать того или иного номинанта, особенно если он активно выставляется и имеет отчетливый персональный стиль. К тому же экспертный совет не проводит совместных заседаний — голосование происходит в индивидуальном режиме. Поэтому у членов совета нет возможности как-то легально «договориться», выдвинуть для данной выставки некий согласованный проект. Если бы такие обсуждения производились, то, надеюсь, мне бы удалось убедить многоуважаемых коллег в том, что, например, проект Tajiks art Кирилла Шаманова достоин включения в число номинантов.
На «круглом столе», посвященном прошлогодней выставке премии, Екатерина Деготь вполне обоснованно говорила о том, что премия Кандинского не готова к тому, чтобы «поддерживать изначально коммерчески несостоятельные проекты». В принципе я согласен с коллегой Деготь, однако мой опыт свидетельствует о том, что премия — хотя бы в виде экспертного совета — изначально не обладает самой возможностью высказывания, к которому призывает Екатерина Деготь. Хотелось бы отметить, что такая позиция весьма необычна для критиков и кураторов, входящих в состав экспертного совета. В конце концов на рынок труда мы предлагаем прежде всего именно собственное мнение, за которое и получаем отведенные порции пряников и оплеух.
Таким образом, дав согласие на участие в работе экспертного совета, я сознательно отказался от собственно критического подхода к явлениям художественной жизни. Для иллюстрации сложившегося положения мне придется сообщить о страшной своей девиации и злонамеренных отклонениях от генеральной линии. К примеру, часто меня посещают мысли о том, что Алексей Каллима в действительности имеет не столь уж много оснований к тому, чтобы считаться мастером монументальной формы. (Серия его масштабных холстов «Женская сборная Чечни по прыжкам с парашютом» прошла в последний тур премии.) Или часто с печалью я размышляю о том, что беспредельная футуристическая и одновременно архаическая психоделика серии «Ландшафты будущего» Павла Пепперштейна в последнее время выглядит как результат работы хорошо налаженного конвейера со всеми плюсами или минусами такого способа производства. Тем не менее признаюсь в том, что в ходе голосования выставил и тому и другому самые высшие оценки.
Итак, «куратором» в данном случае является сама машина голосования. Однако именно этот отказ от выбора в пользу отбора и устремление к высшей объективности и позволяет созданному механизму высвечивать некую среднестатистическую картину. В общем, дело обстоит в полном согласии с народной поговоркой о нецелесообразности предъявления претензий к репрезентации в том случае, ежели отражаемому субъекту присущи органические недостатки. То есть получается, что именно такой формат премии Кандинского как безличностного высказывания и абсолютной машины отбора и делает ее весьма изощренным критическим механизмом.
А картина в этом зеркале отображается весьма и весьма неутешительная. Устремление к идеальной товарной выделанности есть явление подлинно массовое, приводящее к странной унификации художественного продукта. Например, что может быть общего у меланхолического и последовательно гуманистического в самом высоком понимании этого слова проекта Рауфа Мамедова «Молчание Марии» и брутального манифеста «Синих носов» «“Пролетарский концептуализм” против буржуазного “контемпораре-арта»”? Однако обе работы поданы в виде масштабных фотопринтов. И эта формальная идентичность принципиально разных историй почему-то заставляет вспомнить апокалипсический лозунг The Medium is the Message. От себя добавлю, что только авторитет его автора Маршалла Маклюэна позволяет как-то гасить глухое раздражение, которое возникает у меня при зрелище доведенного до медиального великолепия «Пира Тримальхиона» группы АЕС+Ф.
«Пир» с концептуальным совершенством воплощает новорусские представления о том, что хорошим (то есть «западным») может быть только очень качественно сделанный и очень дорогой в производстве объект. От себя отмечу, что полагаю заблуждением и прямо противоположную точку зрения, приверженцы которой полагают, что только «бедный», то есть предельно некоммерческий объект и может выступать в качестве истинного искусства. Мир все же устроен несколько сложнее.
И в заключение несколько слов по порядку ведения. Номинацию «Медиа-арт» я нахожу несколько неуместной и вовсе не соответствующей реальному разделению жанров и предлагаю эту номинацию удалить вовсе. Должен также сообщить, что я всегда с некоторым подозрением относился к номинации «Молодой художник». Достаточно вспомнить один исторический парадокс: вполне еще самодеятельного и неуверенного в себе, хотя и немолодого уже художника Казимира Малевича в круг авангардистов в начале десятых ввел совсем еще юный Михаил Ларионов. Роли потом кардинально переменились, но все же… Тем не менее следует понимать, что функционально роль «молодого художника» возникает там и тогда, когда институциональная структура уже не только устоялась, но и застоялась. И испытывает потребность в легитимном «притоке свежей крови».
Правда, как агент этих закостеневающих на глазах институций, должен поведать о сегодняшнем поколенческом парадоксе. Подавляющее большинство рассмотренных мной в качестве эксперта заявок в «молодежной номинации» выглядело весьма и весьма достойно и грамотно, в то время как значительную часть заявок, поданных во «взрослом» разделе, иначе как мусором и назвать сложно. Вывод такой — молодежь в массе своей гораздо более адекватна новой институциональной системе, нежели старшее поколение. Прогноз очень оптимистичен: в самом ближайшем будущем идея поддержки молодежи просто отомрет, более того, придется устраивать гандикап «старикам», которые ни заявку правильно оформить не умеют, ни сформулировать для себя принципы «премиального искусства» не могут.
P.S. Что же касается меня лично, то я всей душой болею за недавно умершего фотографа Александра Слюсарева. Славный Сан Саныч провел жизнь в пристальном разглядывании совсем не репрезентативной натуры — окурков в полузамерзшей луже или обшарпанных стен.
