Милена Орлова

Кроме Соловков, Кижей, Малых Корел и Валаама, древнерусская деревянная архитектура водится и в других местах Русского Севера. Одно из таких мест — Кенозерский национальный парк, который может похвастать не только количеством памятников (одних часовен тут почти четыре десятка), но и тем, что находятся они все в естественной среде и до сих пор служат по назначению.

«ОХ, РЕБЯТА, СКУЧНО И БОЛЬНО»
Если ехать на Кенозеро от железнодорожной станции Плесецкая, объезжая кордоны космодрома, спрятанного в лесах, дорога займет добрых четыре часа. При этом предстоит переправляться через Онегу по военному понтонному мосту — дно реки такое илистое, что обычные мосты тут не приживаются. Впрочем, раньше жители Олонецкой губернии как-то справлялись с этой проблемой: размещали в реке вместо опор срубы — ряжи, набивали их камнями и клали сверху мост; один такой ряжевый мост до сих пор в употреблении в деревне Першлахта.

Срубы-клети с притулившимися к ним колоколенками-звонницами и маковками на тонких шейках представляют собой и часовни — главная культурная приманка Кенозера. Уменьшительные и ласкательные так и просятся на язык при описании этих немудрящих с точки зрения архитектуры сооружений, иногда уступающих по размеру даже соседним домам, по северному обычаю довольно монументальным. Самую крошечную из 39 сохранившихся на территории парка часовен — часовню Крест в деревне Тырышкино — рослый мужчина способен обнять. Стоять в ней можно только на коленях, но большего и не требуется: помолился на дорожку, и в путь. Такие путевые часовенки (очень трогательная — Святых Кирика и Улиты в деревне Филипповской, рядом с погостом XVIII века с бревенчатой оградой и могилами-домовинами, одним из трех самых древних в России) по традиции не запираются. Чтобы попасть в другие, нужно договариваться заранее. Ключи хранятся у добровольных смотрительниц, деревенских набожных старушек, благодаря которым во многом часовни и уцелели.

«Вышла на пенсию, делать было нечего. Занялась Господом Богом», — рассказывает девяностолетняя Пелагея Ножкина, хранительница часовни Святого Николая в деревне Вершинино, где сейчас административный центр парка. Об ее отце тут любят рассказывать вот что. Когда в 1970-е начали создавать музеи древнерусского зодчества под открытым небом и свозить туда под присмотр реставраторов деревянные церкви и амбары, он в одиночку боролся за свою часовню, а когда ее все-таки увезли в Малые Корелы, умер от расстройства. Немного не дожив до ста лет.

Толпы советских туристов, осаждавших Кижи, Валаам и Соловки на волне интеллигентской моды на Русский Север, миновали эти глухие места, где до сих пор без карты можно плутать по заливам-лахтам не одну неделю, где среди бела дня и сегодня рысь нападает на собаку у магазина в центре деревни, в лесах водятся волки и медведи, от одного поселения до другого иногда можно добраться только по воде, а осенью или весной и вовсе никак. Именно это обстоятельство часто вынуждало крестьян строить свои деревенские храмы, где в случае чего можно и отпеть, и окрестить — это сейчас эстетам вольно рассуждать о гармонии часовен с пейзажем, а для верующих эти невзрачные избушки были просто жизненной необходимостью.

КЕНОЗЕРО
Что водится в парке
Кенозерский национальный природный парк был образован в 1991 году. Территория площадью 139,6 тыс. га включает несколько десятков озер, самые большие — Кенозеро и Лёкшмозеро. Как сообщает сайт парка, «историко-культурное наследие (находящееся и предлагаемое к постановке на государственную охрану) представлено: 11 церквами и колокольнями (из 18 существовавших), 39 деревянными часовнями (из 65), 2 рублеными оградами (из 4), 3 водяными мельницами (из 22), 6 амбарами, 27 поклонными крестами, 30 «святыми» рощами, культовыми камнями, 39 памятниками археологии. Из крестьянских изб рекомендованы для постановки под государственную охрану 16 строений». Многие деревни основаны еще в XVI веке новгородцами, и, если верить Брокгаузу и Ефрону, берега Кенозера были густо заселены. Еще с XIX века сюда наезжают фольклористы, здесь записано 83 былины. Первым из художников здесь побывал Иван Билибин — и его фотографии и рисунки здешних церквей и часовен повлияли, как считают, на формирование неорусского стиля в архитектуре. Большим фанатом Кен­озерья был Виктор Попков, автор эмблематичной для советского почвенничества картины «Северная песня» — в 1970-е он часто наезжал в деревню Зехново. Исследователи давно интересовались кенозерскими памятниками. Часть реставраций была осуществлена еще в советские времена, в середине 1990-х в парке работали норвежские специалисты. Два года назад парк выиграл грант благотворительного фонда Владимира Потанина на осуществление фундаментального исследования, результатом которого стала книга «Небеса и окрестности Кенозерья» (см. «Артхроника» № 3, 2010). В рамках проекта были отсняты и описаны все церкви и часовни, а с помощью Гуманитарного проекта Ивана Полякова была проведена реставрация в Центре им. И.Э. Грабаря небес из деревни Усть-Поча, которые затем показали на выставке в Москве.

На некоторых из часовен сохранились граффити, где ножичком, а где и простым карандашом сделанные пометки. Из них становится ясно, что священники редко навещали своих прихожан и те справляли службы сами. После каждого колокольного звона делали запись — звонил такой-то. В некоторых часовнях во время войны были пункты сбора зерна — и прямо на стенах велась бухгалтерия, кто сколько мешков сдал и заодно какая была погода. В основном «неважная». Одна из надписей за 1910 год так просто крик души: «Ох, ребята, скучно и больно».

НЕБО В 15 ЭКЗЕМПЛЯРАХ
«Крест тяжелый, крест тяжелый, сам Господь его поднял», — первое, что запевает на празднике хор жительниц деревни Усть-Поча, а уж потом, вслед за песней-молитвой, другие, где лагерные мотивы ненавязчиво переплетаются с древними плачами и репертуаром телепередачи «Играй, гармонь любимая!». Праздник большой: из Москвы вернули после реставрации небо — расписной потолок часовни Святого Николая.

Такого рода перекрытия — шатры, составленные из досок-клиньев, сходящихся в круглую розетку, просто окрашенные в голубой, или с фигурами евангелистов и апостолов, — были широко распространены в северной русской архитектуре начиная с XVII века. Но климат и исторические катаклизмы не способствовали сохранности небес. В Кен­озере выжило рекордное число часовен с небесами — целых 15. И даже заранее зная, что ты сейчас увидишь, поражаешься контрасту, когда, пригнув голову под низкий дверной косяк, подняв ее вверх, обнаруживаешь этакую итальянскую красоту от олонецких Джотто. Мастера, или красильщики, как их называли крестьяне, были разной степени искушенности, кто писал как бог на душу положит, а кто ориентировался аж на храм Христа Спасителя в Москве — столичные росписи художника Евграфа Сорокина использовали как образец.

Небеса из Усть-Почи недавно произвели научную сенсацию — оказалось, что они подписные и такие единственные. Подпись автора разглядела Марина Гусева, внучка кузнеца из Усть-Почи, выучившаяся в Архангельске и ставшая научным сотрудником парка. «Писаны сии небеса в 1881 году живописцем Федором Захаровым Иоком. Отроду 17 лет мастер». Несмотря на юность, рука у Иока была уверенная, и он позволил себе даже некоторую вольность — поместил под ноги к евангелистам клейма с житием Николая Угодника. Есть в Кенозере и местные святые, главный из которых — Пахомий Кенский, основавший здесь в XVI веке монастырь, снесенный при советской власти, все в те же 1970-е. Есть и свои легенды и апокрифы — так, некоторые полагают, что Апокалипсис начнется в деревне Конево и вместо воды в реке Онеге потечет кровь.

КОЛОБКИ ИЗ РУССКОЙ ПЕЧИ И СВЯЩЕННЫЕ НОЧИ
«Это священная роща, цветы рвать нельзя, грибы не собирать», — угрожающе говорит Марина, ведя к очередной часовне. Как-то сразу делается понятно, что она не шутит и что нынешние священные рощи (всего таких в Кенозере тридцать) — это бывшие языческие капища, и что поклонение деревьям тут очень даже естественно, милостей можно ждать только от природы. Ленточки и тряпицы, повязанные на четырехсотлетнюю сосну в исполнение желаний, — точь-в-точь как платки и самодельные иконки, оставленные в часовнях. Это так называемые заветы — материализованные молитвы и модифицированные жертвоприношения, такие же скромные и простодушные, как и здешние люди, сохранившие привычки кому милой, а кому и не очень старины. Сотрудники парка гордятся аутентичностью, которую могут предложить гостям: сохранившие древнюю планировку живописные деревни; жизнь в избе с русской печкой; мытье в русской бане (кому повезет, так даже по-черному); еда из той же печи, от пирогов — рыбников (в тесто заворачивают целиком щуку или налима, понятно, из озера) — до сказочных колобков. А к тому же глиняная посуда местного изготовления, валенки из шерсти местных овец, и так далее — все прелести натурального хозяйства, разве что теплоход «Метеор» нарушает идиллию, но куда без него.

«Писаны сии небеса в 1881 году живописцем Федором Захаровым Иоком. Отроду 17 лет мастер»

Национальному парку, в сущности, повезло: то, что лет двадцать назад воспринималось как дикость и заброшенность, сегодня попадает в модный мировой тренд — экологический туризм.

С тех пор как в середине 1990-х запретили молевый сплав, местное население практически поголовно безработное и явно не против стать сотрудниками туриндустрии — они принимают гостей, осваивая полузабытые ремесла, возрождая по поваренным книгам старорусские рецепты и щеголяя народными шутками-прибаутками. Все это очень мило, но чтобы сохранить имеющиеся памятники, одних старожилов недостаточно — тут нужна профессиональная охрана и присмотр. Но пока, их молитвами, Кенозеро остается местом, где не просто собраны музейные объекты, но где всякий почувствует, что такое настоящий Русский Север.