Почти полтора века тому назад французский художник и писатель Эжен Фромантен выпустил книгу под названием, ставшим потом общепризнанным определением, — «Старые мастера». Рассказывая о любимых им старых фламандцах и голландцах, художник-романтик со знанием дела разбирал особенности их живописи, тонкости тональных переходов — валёров. Все это теперь история. Эпоха великих знатоков живописи, увы, закончилась. Но многие амбиции той поры тем не менее сохранились. «Провенанс» (то есть происхождение работы, переходившей от владельца к владельцу) — то ключевое слово, с помощью которого теперь эксперты аукционных домов, галерей и арт-дилеры соблазняют своих клиентов. Шедевр, обнаруженный у некоей престарелой миссис, найденная вдруг картина, пропавшая два века назад, обнаруженный на чердаке опус Леонардо — почти магические формулировки экспертов (когда настоящих, а зачастую мнимых), благодаря которым публика и массмедиа приходят в ажитацию. Случается, что такие открытия подтверждаются, чаще бывает, что нет. Не стоит в этом винить одних лишь экспертов. Может быть, в этом повинны и сами старые мастера, оставившие после себя столько неразгаданных секретов и скрытых намеков. Нынешним экспертам и приобретателям остается лишь гадать, было ли создано то или иное произведение тем или иным мэтром. На итальянскую мудрость: «Время — честный человек» — рассчитывать опять же не приходится. «Артхроника», помня фромантеновскую заповедь «побольше критики и поменьше мудреных толкований», решила предоставить слово тем, кто имеет непосредственное отношение к работе со старыми мастерами. Пусть пока они отвечают.

 

Григорий Клин

Взломщики кодов

Интерес к произведениям старых мастеров неизменно высок. Впрочем, характер этого интереса ныне заметно изменился. Вслед за маститыми историками искусства, знатоками-connoisseur, мэтрами гештальтпсихологии и психоанализа за расследования дел старых мастеров рьяно взялись самые разные энтузиасты, пользующиеся как руководством не только брауновским «Кодом да Винчи», но и обширным арсеналом спецсредств. В ход идет криминалистика с дактилоскопией, эксгумацией и криптографией, ботаника в той ее части, что касается наркотических средств, стоматология и офтальмология вплоть до откровенного оккультизма — все, за исключением самого искусствознания. Похоже, что теперь быть знатоком классического искусства для многих означает уметь расшифровывать тайнопись и знать историю болезней художников и их моделей.

Взваливать всю вину за эпидемию «джокондомании» и вообще за весь ажиотаж вокруг творений старых мастеров на одного лишь Дэна Брауна было бы несправедливо. «Код да Винчи» лишь констатировал сегодняшнее беспокойное состояние тех умов, которые готовы инвестировать свои конспирологические наклонности в искусство и окончательно растратить запасы серого вещества в попытках разгадать действительные или (что чаще) мнимые секреты старых мастеров. Прежде, то есть в первой трети прошлого века, этим (конечно, не секретиками и шифрами, а значениями и смыслами) занимались весьма незаурядные люди. Такие, например, как далеко небесспорный истолкователь Леонардо и Микеланджело Зигмунд Фрейд и до сих пор неколебимый авторитет искусствознания Эрвин Панофский. Вряд ли отец психоанализа и его современник, основатель иконологии и теории «скрытого символизма», могли себе представить, к чему приведут их изыскания. «Мысль гения доживает свои дни в голове бездарности» — этот диагноз писателя Сигизмунда Кржижановского следовало бы отнести даже не столько к автору занимательной конспирологии «Кода». В основном под него подпадают многочисленные «брауны», смотрящие на старую живопись как на шифровальный аппарат «Энигма» или панель кодового замка, порывающиеся раскопать прах художников и их моделей ради очной ставки со своими собственными домыслами и фантазмами.

ИСКАТЬ КОСТИ МАЭСТРО ПОСЛЕ ГУГЕНОТСКИХ И ЗАТЕМ САНКЮЛОТСКИХ ПОГРОМОВ — ДЕЛО БЕЗНАДЕЖНОЕ

ОКУЛИСТЫ И ОККУЛЬТИСТЫ, ИЛИ БЕДНАЯ ЛИЗА
Итальянец Сильвано Винчети, пожалуй, самый неуемный и вездесущий следователь по делам старых мастеров. Периодически он будирует СМИ своими сенсационными заявлениями: найдена могила Караваджо, уже начались поиски захоронения Джоконды в бывшем монастыре Св. Урсулы и останков Леонардо да Винчи в часовне замка Амбруаз на Луаре. Чем приводит в трепет не только французских музейщиков (искать кости маэстро после гугенотских и затем санкюлотских погромов — дело безнадежное, а нового погрома хотелось бы избежать), но и, как оказалось, потомков той самой моны Лизы дель Джокондо. Ее прапраправнучка Наталья Гвиччардини, принцесса Строцци, публично потребовала оставить ее предков в покое, добавив, что, если даже какие-то останки будут обнаружены, восприятие шедевра великого мастера от этого никак не изменится.

Пока дело не дошло до металлоискателей и георадаров, Винчети подверг луврскую «Джоконду» своеобразному офтальмологическому осмотру, во время которого чудесным образом обнаружил в ее зрачках два инициала — LV и CE (первый, понятно, он определил как сигнатуру Леонардо, над расшифровкой второго ломает голову до сих пор). Видимо, в руках окулиста оказалось не простая лупа, а некое магическое стекло, поскольку прежде ни один реставратор и искусствовед такого никогда не наблюдал. Впрочем, Сильвано Винчети еще очень далеко до методов арт-оккультистов из Всемирного фонда «Зеркало священных картин». Те с помощью зеркал, установленных напротив произведений Леонардо, Рафаэля, Микеланджело и других мастеров Возрождения, умудряются лицезреть как бы скрытые от непосвященных явления чаши Грааля, древа познания и даже самого ветхозаветного бога Яхве. Бог им в помощь, но Ватикан отнесся к их открытиям весьма и весьма скептически.

Что же касается Винчети, то он не первый, кому не дает покоя лик Джоконды. Еще раньше ее освидетельствовал отоларинголог из Окленда Кристофер Адур, диагностировавший у бедной Лизы паралич лицевого нерва. В историю ее болезни вписал несколько строк и некий американский стоматолог Джозеф Борковски: «Выражение ее лица типично для людей, потерявших передние зубы». Обобщая опыты подобных диспансеризаций, французская Le Monde язвительно заметила: «Завтра нам будут доказывать, что для статуи “Мыслителя” Родену позировал законченный кретин, а прообразом “Русалочки” Эриксена была жительница Копенгагена, не умевшая плавать».

БОГИ-НАРКОМАНЫ И ХУДОЖНИКИ-АЛХИМИКИ, ИЛИ «ДУРМАН ОБЫКНОВЕННЫЙ»
Свой вклад в иконологию решили внести ботаники из Британских королевских садов Kew Gardens, благо и ходить им было недалеко — в Национальную галерею Лондона, где находится один из шедевров Сандро Боттичелли «Венера и Марс». Прежде эту картину было принято считать аллегорией всепобеждающей силы любви, способной усмирить агрессию. Что и явствовало из самого изображения: на уснувшего после любовных утех бога войны спокойно взирает самая прекрасная из небожительниц. Однако у ботаников свой профессиональный взгляд. Растение, которое держит в руках один из игривых сатиров, чем-то им напомнило datura stramonium, то есть «дурман обыкновенный» — сильное наркотическое, галлюциногенное растение из семейства пасленовых. Таким образом, высокая аллегория как-то сразу приземлилась, поскольку воитель оказался обыкновенным наркоманом.

Что же после этого можно сказать о Венере? Да и о самом Боттичелли? «Очень трудно искать черную кошку в темной комнате, особенно если там ее нет». Однако итальянка Роберта Лапуччи поступила вопреки предостережению Конфуция. То, что Микеланджело да Караваджо пользовался камерой-обскурой, прообразом фотокамеры, — общеизвестный факт. Однако настойчивая исследовательница взялась доказать, что знаменитый мастер кьяроскуро, то есть светотеневой моделировки, был самым что ни на есть первым фотографом: мол, он не только проецировал в затемненную комнату различные объекты и фигуры, но и закреплял их изображения на холстах. Иначе говоря, работал почти как с диапроектором. Причем в качестве светочувствительной основы пользовался порошком из истолченных светлячков. Конечно, довольно трудно представить себе Караваджо за таким колдовскими или алхимическими манипуляциями. И потом, что теперь поделать с многочисленными караваджистами, продолжателями дела мэтра, которые не были замечены в таких деяниях? Или весь караваджизм коту под хвост?

ОТПЕЧАТОК ПАЛЬЦА ЛЕОНАРДО ЦЕНОЙ В $100 МЛН
Если вышеперечисленные открытия расценивались лишь по шкале рейтингов горячих сюжетов в информационных лентах и прочих СМИ, то случай с портретом La Bella Principessa имеет прямое касательство к деньгам. Случилось так, что некая Жанна Маршиг предъявила претензии к компании Christie’s на том основании, что специалисты аукционного дома неправильно атрибутировали сданный ею на торги рисунок на пергаменте — «Профиль молодой девушки в платье эпохи Возрождения» (это полное название работы размером 33х23,9 см). Да еще и продали его с молотка на нью-йоркских торгах 1998 года как работу неизвестного немецкого художника начала XIX века за какие-то $17 тыс., а это, мол, была работа самого Леонардо да Винчи.

Скорее всего дама была не в курсе последующих перемещений La Bella Principessa, в частности, того, что рисунок был в очередной раз продан в 2007 году как та же самая немецкая работа в нью-йоркской Ganz Gallery за чуть большую сумму в $19 тыс. А фантастическую оценку в $100 млн рисунок получил тогда, когда оказался в коллекции некоего швейцарца канадского происхождения Питера Сильвермана, застраховавшего его ровно на такую сумму перед выставкой в Гетеборге. На цену повлияло заключение приглашенного коллекционером почетного профессора Оксфорда Мартина Кемпа (кстати, довольно много иронизировавшего по поводу теорий упомянутого «леонардоведа» Сильвано Винчети). Мартин Кемп заявил, что в верхнем левом углу пергамента им был обнаружен отпечаток пальца да Винчи, похожий (как важно для дактилоскопии это «похожий») на отпечаток на известной леонардовской картине «Святой Иероним». При этом эксперт даже решился утверждать: рисунок изображает Бьянку Сфорца — дочь миланского герцога. Однако дело в том, что хотя Леонардо не раз привлекался к суду, но отпечатков пальцев с него никто не снимал, а потому и «эталонный» оттиск на «Святом Иерониме» под вопросом. Кстати, и на пергаменте Леонардо никогда не рисовал.

Но, конечно, это все неважно, когда речь идет о таких прозрениях, которые позволяют издавать сенсационные статьи и монографии, выпускать популярные телесериалы и которые привлекают к теме «старых мастеров» все более многочисленных досужих любителей искусства. Одни из которых ломают головы над кодами, в то время как другие рассчитывают эффективность инвестиций в старое искусство.