Милена Орлова, Париж — Москва

В Версале больше не будет выставок современного искусства. По крайней мере в стенах королевского дворца. 12 тысяч человек подписались под петициями против проходящей до начала декабря в одном из главных музеев мира выставки Такаши Мураками, и директор Версаля Жан-Жак Эягон сломался под этим натиском. Что уж так оскорбило французских патриотов — неясно: поп-барокко японского производства так вписывается в атмосферу легендарной резиденции Людовиков, созданной для увеселений и празднеств, что кажется, живи «король-солнце» в наше время, он наверняка позвал бы в дизайнеры интерьеров модного японца с его сказочными пластиковыми клумбами и фантастическими золочеными буддами.

Д опустим, роялисты во главе с принцем Сикстом-Анри де Бурбоном еще могли обидеться на карикатурную фигуру в мантии и парике, но с голым пузом (называется эта скульптура, естественно, «Новое платье короля»), установленную в самом парадном коронационном зале, но остальное способно шокировать разве что младенцев. Самый знаменитый японский художник наших дней известен как раз программной инфантильностью своего творчества (основным источником вдохновения ему служат японские мультфильмы и комиксы), откровенной леденцовостью, игрушечностью своих пластиковых созданий, как будто только что снятых с полки «Детского мира». Собственно, часть критиков именно этим его и попрекает. Как он посмел развести в Версале Диснейленд, насовать ушастых розовых покемонов, всяких «Кики» и «Кай-кай», грудастых барби в мини и прочую мультяшную живность в благородные интерьеры с мрамором и позолотой, рядом с Марсами и Дианами, как мог подложить банку кока-колы и мобильник (правда, из чистого золота и инкрустированные настоящими бриллиантами) в королевскую спальню? Как у него рука поднялась устроить легкомысленный лужок в комнате королевских гвардейцев, расстелив ковер с улыбающимися рожицами?

Художник оправдывается: «Мало кто из французов знает что-то конкретное об эпохе самураев, а я, как японец, представляю себе Версаль волшебным миром и, как Чеширский кот, зову зрителя-Алису полюбоваться на его чудеса». И правда, разбитая посреди Зеркального бального зала гигантская клумба-торт («Цветок Матанго») с точки зрения охранителей старины должна выглядеть уже совершенно сказочным свинством. Другие обвинения серьезнее — дескать, директор Версаля, старый приятель мегаколлекционера Франсуа Пино, помогает таким образом накручивать цены на художников из его «конюшни», но вот это уж чистые наветы, кто-кто, а Мураками и до Версаля был рыночной звездой мирового ранга.

Надо отдать должное художнику: из 22 выс­тавленных в Версале объектов половина была сделана специально для этого случая, и это очень заметно — редко, когда встретишь такое попадание в масштаб исторической архитектуры и, как это ни странно, такое тонкое соответствие духу места, пусть и возникающее на нарочитом контрасте. Вот, например, самое грандиозное сооружение Мураками — восьмиметровый «Тонгари-Кун» («Мистер Пойнти») в зале Геркулеса. Он идеально соотносится с пропорциями огромного помещения и с пышным барочным декором, почти упираясь острой макушкой в центр плафона с росписями XVIII века, даром что представляет собой похожий одновременно на лягушку и на Чиполлино фантастический гибрид мотивов из культуры майя, тибетских и бог знает еще каких народностей. Невольно вспоминается, что европейские монархи и аристократы всегда были падки на восточную экзотику, а французы даже сочинили в XVIII веке стиль «шинуазри», оформив в нем свою мечту о далеком Китае, показавшуюся бы дикой любому китайцу. Именно на этом весьма туманном и в то же время романтическом представлении о чужих культурах и цивилизациях и играет Мураками, создав «шинуазри» эпохи глобализации.

В зале Аполлона или Тронном зале он поместил золотой шар с львиной мордочкой («Лев Юми»), который намекает на прозвище самого знаменитого обитателя дворца — Людовика XIV, и в то же время является переработанным логотипом известной японской телекомпании. Не так уж просты и несколько будд, своими очертаниями напоминающие то ли самовары, то ли спортивные кубки — серебряные и золотые. Один такой будда, созданный Мураками в соавторстве с дизайнером Иссей Мияки, поселился в кабинете с кунштюками, логично продолжая линию странных трофеев, другой, пятиметровый, установлен прямо перед дворцом, в начале знаменитого водного партера и парка. И ведь кому-то это забавное чудище из позолоченной бронзы, вторящее фонтанной скульптуре, кажется угрозой французской культуре! Хотя любому, кто ценит в искусстве фантазию и игру, очевидно, что это скорее символический приз победителям, витиеватое подношение восточного гостя, созданное, чтобы польстить хозяевам.