Ирина Кулик
Всем художникам, участвующим в нынешней Венецианской биеннале, куратор Биче Куригер разослала пять вопросов: является ли арт-сообщество отдельной нацией, сколько наций сходится в вас самих, где ваш дом, на каком языке будет говорить мир в будущем и если искусство — это государство, то где же его конституция? Вопросы эти, в общем, относятся к риторическим или вечным. В конце концов сверхзадача Венецианской биеннале, наверное, и заключается в том, чтобы искать на них ответы. Иначе говоря, биеннале призвана определить, что же такое искусство в современном мире. Венеция, с ее унаследованной от всемирных выставок системой национальных павильонов, показывает картину художественного мира достаточно трезво, то есть по-прежнему разделенной на государства, идеологии, культуры, которым отнюдь не всегда удается найти общий язык. В этой системе, которую многие считают анахронизмом, Куригер видит преимущество Венецианской биеннале.
Девиз нынешней биеннале звучит как ILLUMInations, и самым отчетливым понятием в этом каламбуре оказывается как раз понятие «нации». Сюжет этот для Венецианской биеннале практически неизбежен. Кто только не занимался тут отстаиванием, поисками и конструированием национальной идентичности — в качестве своего рода апофеоза этих изысканий можно вспомнить 52-ю биеннале, среди национальных павильонов которой был цыганский (его инициатором стал Джордж Сорос, а консультантом — Виктор Мизиано), а среди программных выставок в Арсенале — Сheckist: Luanda Pop, где были представлены как художники из ЮАР, Марокко и прочих стран Черного континента, так и американские и британские темнокожие арт-звезды с африканскими корнями — Крис Офили, Йинка Шонибаре и даже покойный Жан-Мишель Баскиа. Однако тема эта далека от того, чтобы быть исчерпанной, — напротив, сегодня на фоне разговоров о «крахе мультикультурализма» и усиления националистических настроений она выглядит актуальной до провокационности.
Социальное, политически ангажированное искусство было одной из основных тенденций Венецианских биеннале последнего десятилетия. В качестве своеобразного пика можно вспомнить показанный на 50-й биеннале нашумевший проект Ханса-Ульриха Обриста «Станции утопии»: отведенное ему в Арсенале пространство напоминало не столько выставку современного искусства, сколько форум каких-нибудь антиглобалистов — с плакатами на тему утопий, листовками и стендами, торгующими экологическими прохладительными напитками, китайскими бумажными зонтиками с автографами художников и прочими продуктами альтернативного потребления. На последующих биеннале также было немало социологических, публицистических, документальных проектов — так, что порой возникало ощущение, что художникам даже неловко заниматься просто искусством и изо всех сил хочется посвятить себя чему-нибудь более общественно полезному. Ощутимый перелом произошел на прошлой биеннале, куратором которой был Даниэль Бирнбаум. Тему он сформулировал так: «Создавая миры». Несмотря на все отсылки к утопическим эпохам в искусстве ХХ века – авангарду 1910–1920-х и социальным и художественным экспериментам 1960-х, «создание миров» казалось сродни не столько общественной деятельности, сколько архитектуре: основной проект выглядел почти фрондерски формалистическим.
СОЦИАЛЬНОЕ, ПОЛИТИЧЕСКИ АНГАЖИРОВАННОЕ ИСКУССТВО БЫЛО ОДНОЙ ИЗ ОСНОВНЫХ ТЕНДЕНЦИЙ ВЕНЕЦИАНСКИХ БИЕННАЛЕ ПОСЛЕДНЕГО ДЕСЯТИЛЕТИЯ
ILLUMInations — девиз заманчиво непредсказуемый и завести может куда угодно, хоть в политический манифест, хоть в метафизику, хоть в чистое эстетство: ведь помимо «наций» в названии читается и «просвещение», и «озарения», и в конце концов просто «свет», а среди участников основного проекта значится, например, и работающий именно со светом, причем в некоем почти космическом масштабе, американец Джеймс Таррелл. Сиюминутной злободневностью все вряд ли ограничится — открывать основной проект Венецианской биеннале, которую смело можно назвать ровесницей модернизма, впервые будет старинное искусство, а именно полотна Тициана.
