Михаил Боде

Объявленная год назад выставка «Свидетельство отсутствующего субъекта» открылась в залах Музея современного искусства на Петровке. Правда, под другим названием — «ŽEN d’АРТ. 1989–2009». Расшифровкой необычного названия во время осмотра выставки занимался Михаил Боде.

На пригласительном билете Московского музея современного искусства значилось: «ŽEN d’АРТ. 1989–2009». Немного помучившись с определением языка (диакритический значок — «птичка» над Z — отсылал к чешскому или польскому, d с апострофом — к французскому, а в АРТ уже виделось развернутое английское apartment) и сделав, в общем, правомерный для традиции московского концептуализма, но, как оказалось, неподходящий к данному случаю вывод о том, что речь идет про «Квартирный дзен», для окончательного разъяснения пришлось обратиться к подзаголовку. Мелконабранный, он гласил: «Гендерная история искусства на постсоветском пространстве». Большой ключ помог открыть маленький замочек: ŽEN оказался не дальневосточной духовной практикой, а названием некоего гена. Правда, смягченный «птичкой», он зажурчал как-то по-женски: «жень». Ну а АРТ, понятно, обрел такое же значение, как и в названии журнала, который вы читаете.

Картинка на пригласительном — «Крупская» работы Натальи Турновой — уже настраивала на определенный лад. Стало ясно: выставка не о женской красоте и привлекательности. Вероятно, с марксистской (или фрейдо-марксистской?) подосновой. А поскольку Надежда Константиновна изображена в полосатой тюремной робе, то, стало быть, напряженного разговора о судьбах «гендера» и «феминизма» не избежать.

С легким чувством, что все непонятное осталось позади, поднимаешься в выставочные залы. На стенды парадной лестницы выведены пространные цитаты. Нет, не из Симоны де Бовуар и не из Юлии Кристевой. У ŽEN-искусства свои, местные экзегеты. Впрочем, ориентироваться по их сентенциям как-то несподручно. Например, Олеся Туркина и Виктор Мазин пугают тезисом: «Женская позиция как истеричная». Людмила Бредихина, та вообще предупреждает, что ŽEN-проблемы могут понять только англофоны: «Русское понятие “женское” трудно использовать без кавычек по причине множества нерасчлененных смыслов, втискиваемых в него. Вообще female writing и women`s reading для русскоговорящих обречено быть непереводимой игрой слов. Гендер и вовсе ни к чему не отсылает (вроде Гондураса)». Получилось почти по Горькому, точнее, по доморощенному философу андерграунда Сатину: «Люблю непонятные, редкие слова… Гибралтар!»

Приготовившись если не к истерике, то к небольшому скандальчику и заранее смирившись с долей гондурасца, обреченного на непонимание замыслов — как бы это поделикатнее сказать? — women’s —> curator’s, а именно Натальи Каменецкой и Оксаны Саркисян, вхожу в выставоч­ный зал.

Первое, что бросается в глаза, — голые Герман Виноградов и Семен Агроскин. Один изображен на фото, другой сам себя запечатлел на холсте в виде эдакого «одалиска». Им в спины (многие произведения болтаются на стендах-решетках посреди залов) с укором смотрит та самая «Крупская», а вот висящая по соседству «Одалиска» Айдан Салаховой, как видно, не против такой компании. Тут же рядом фирменное полотнище Тимура Новикова. Почему так? Потому что в период создания этого опуса многоликий питерский художник по примеру Дюшана («Роза Селяви») взял себе псевдоним Ребекка Крецер. Конечно, не обошлось и без Владика Мамышева («Мэрилин Монро»). Вообще-то ничего скандального и предосудительного в таком подборе нет, и то, что кураторы придерживаются принципа гендерной egalite, понятно и гондурасцу.

Дальнейшее визуальное изложение ŽEN-искусства несется по залам ММСИ, как на перекладных. Мелькают давно знакомые картины-рукоделия Ларисы Звездочетовой-Резун, «мягкие игрушки» Марии Константиновой, монстры-муляжи а-ля Ники де Сан-Фаль от Натальи Турновой, «помадная» живопись Аннушки Броше, фотосерия Татьяны Антошиной «Музей женщины» с пресловутым «Мальчиком на шаре», самоистязательные перформансы Елены Ковылиной на видео, развешанный гардероб от «Фабрики найденных одежд», фрагменты «Лаборатории великого делания» — инсталляции Елены Елагиной, созданной вообще-то не по поводу «гендера», и фигуры-трафареты из инсталляции Татьяны Назаренко «Переход», выглядящие в залах ММСИ наподобие персонажей картины «Земство обедает». Всего и всех и не перечислить, поскольку в проекте участвует около 70 artists (в погоне за политкорректностью без английского не обойтись). О многих работах можно сказать deїja` vu: что-то задевает (чаще всего торчащей арматурой), что-то вызывает улыбку по причине приятных воспоминаний. И немудрено, поскольку, по заявлению кураторов, выставка «является первой попыткой представить и исследовать двадцатилетний опыт российского гендерного искусства». Правда, попытка эта вопреки пословице оборачивается настоящей пыткой. Особенно тогда, когда приходится читать кураторские экспликации в зеркальном отражении. И это не тайнопись Леонардо, требующая зеркала, а, вероятно, метафора рефлексии, которой, однако, выставке недостает. А может быть, это и есть то самое female writing. Как видно, оно не чуждо нарциссизма.