Григорий Ревзин, специальный корреспондент ИД «Коммерсантъ»
Тут у нас открыли портик Большого театра, и событие прошло малозамеченным. Точнее, его очень заметили, но неправильно оценили. Еще точнее, неправильно оценили выдающуюся речь Юрия Лужкова о белых тараканах. Лужков — выдающийся актер, и из-за живости и непосредственности его речи все сочли, что речь была экспромтом. Я хочу спросить вас: а зачем было открывать портик Большого театра? Ну закончены работы по ремонту портика, и то не целиком: квадрига скульптора Петра Клодта как была в домике, где ее реставрируют, так там и осталась. Промежуточный, в общем-то, эпизод в стройке. Очевидно, что портик был использован как повод для чего-то основополагающего. Для чего, спрошу вас, как не для речи, произнесенной при его открытии? Это, господа, была не речь для портика, а портик для речи. Но тогда об экспромте и думать странно. Ведь какую декорацию пришлось залудить.
Юрий Михайлович находится в остром диалоге с гамлетической традицией. Но при этом ей оппонирует
Итак, речь. Юрий Михайлович сказал о содержимом речки Неглинки, подземной реке, протекающей под портиком. То есть о глубине, о том, что лежит в основании театра. Это глубокое место кажется людям страшным, но он нас успокоил. «Единственное, что там является страшным… Как некоторые говорили, там черепа, и так далее… Там живут и благоденствуют крупные тараканы, которых мы в нашей бытовой жизни даже и не могли себе представить — сантиметров под десять. Они белого цвета, потому что там темно, и не хотят, чтобы до них человек дотрагивался руками. Я пробовал это, но они сразу прыгают в воду. Они очень хорошие пловцы».
Для произнесения этих слов Юрий Михайлович собрал журналистов всех центральных каналов, и все каналы это показали. Но это прошло как информационное сообщение о том, что в Неглинной водятся белые тараканы. Как заметки о фауне Москвы! Я рассматриваю это как кризис интерпретации, о котором предупреждал философ Поль Рикер. Люди просто перестали понимать поэтико-мистические высказывания. А ведь высказывание взывало к интерпретации!
Прежде всего надо сказать, что таракан особым образом связан с душой Москвы, ее традицией. Мы знаем такого певца Москвы, художника Василия Тропинина, создателя особого типа московской барственной душевности, наследником которой, несомненно, является Юрий Михайлович. Так вот Яков Козловский приводит следующий рассказ о Тропинине. «Когда Павел Петрович Соколов пожаловал к художнику Василию Андреевичу Тропинину, хозяина дома застал он за странным делом: тот сидел возле медного таза и сыпал в него какую-то кашу, а в тазу кишмя кишели тараканы. “Вы, сударь, не удивляйтесь, — сказал Василий Андреевич, — что застали нас за таким старобытным занятием. Таракан — насекомое мирное, безобидное, но где он водится, там, ежели не перечить поверью, и счастье поселяется, и деньги не переводятся”. Тропинин ежедневно кормил своих тараканчиков тюрей, гладил их, и все считали, что это очень по-московски, душевно, питерские так бы делать не стали. И это так и сегодня осталось, потому что представьте себе выступление о белых тараканах в устах Дмитрия Медведева или, не дай бог, Владимира Путина. И сравните это с сообщением Лужкова о том, что он хотел тараканов потрогать.
Таким образом, видение Юрия Михайловича связано с душевной московской темой денег, которые не переводятся. Тут надо сказать два слова о портике. Все же чуть-чуть он изменился. До реконструкции он был серо-белым, холодного официального цвета. А теперь он теплого бело-желтого цвета. Вы себе не представляете, вероятно, насколько трудно согласовать у нас изменение колера такого объекта, как Большой театр. Десятки влиятельных чиновников должны поставить свои подписи. Для того чтобы это произошло, необходимо, чтобы они как-то разом почувствовали, что так оно лучше. Вопрос: почему они это почувствовали? Ответ нетривиален. Гамма портика теперь взята со ста рублей, на которых этот портик нарисован. Каждый, кто согласовывал, чувствовал, что где-то он такое уже видел. Это редкий случай непосредственного воздействия денег на большое искусство.
Вспомнив о тараканах, Юрий Михайлович усилил и подчеркнул денежную тему в портике Большого театра. При этом очевидна сновидческая природа его высказывания. Лужков сам погружался и нас погружал в состояние как бы транса, сна наяву, погружал постепенно, пока не добрался до белых тараканов.
В сонниках таракан трактуется двояко, но обе трактовки подходят к случаю. Тараканы любят тепло, и отсюда представления о зажиточности дома, где они развелись. «Сонник Эзопа» сообщает: «Если в дому развелось много тараканов, то это сулит хозяевам большую прибыль и достаток» — ровно по Тропинину. Я бы добавил, что это рифмуется с пребыванием Елены Батуриной в списке миллиардеров журнала «Форбс», хотя можно и не добавлять. Но «Русский народный сонник» говорит: «Белый таракан считается символом обмана и подлога», — и ведь сколько говорилось о казнокрадстве и подлогах на строительстве Большого театра! Но Юрий Михайлович справедливо указывает: хотя подлог и обман лежат в самом основании театрального здания, в результате вырастает достаток и прибыли. И такие, которые «мы в нашей бытовой жизни даже и не могли себе представить». То есть это указание, что, несмотря на воровство, театр будет построен, и, может быть, он даже будет построен как-то благодаря воровству.
Но это только один пласт его речи, связанный с московскими чувствами про деньги, разместившимися у нас в семантическом поле теплоты, душевности и уюта. Я бы сказал, это народный пласт. Однако Юрий Михайлович — представитель высокой элиты, носитель высокой культуры.
Он не случайно осадил тех, кто говорил, что в фундаменте театра лежат «черепа и так далее», тем более что никто этого даже и не говорил. В реальности никаких черепов там не лежит. Но они там лежат в метафизическом смысле. Любой человек, связанный с театральной культурой, не может не знать, что за череп лежит в фундаменте европейского театра. Это бедный Йорик, череп которого держит в руках принц Гамлет. С Гамлета начинается европейская театральная традиция, и Лужков тщательно выстраивает параллель из себя и принца. Сравните. Гамлет: «Я знал его, Горацио. Здесь были эти губы, которые я целовал сам не знаю сколько раз». Лужков: «Они белого цвета и не хотят, чтобы до них человек дотрагивался руками. Я пробовал это». Желание потрогать руками белых тараканов сродни желанию поцеловать череп в истлевшие уста: Юрий Михайлович находится в остром диалоге с гамлетической традицией. Но при этом ей оппонирует.
Он ведь, в сущности, описывает путешествие в мир иной, и речь его принадлежит к средневековому жанру Visio. Он и не скрывает этого, противопоставляя «наш бытовой мир» тому, где ему явились белые тараканы. Но опыт визионера Лужкова отличается от средневековых коллег. Мир, в котором он оказался, характеризуется какой-то неожиданной позитивностью. Путешествия по подземной реке, собственно, Стиксу, часто встречаются в жанре Visio, но никто до Юрия Михайловича еще не встречался там с использованием этих вод для спортивных упражнений. Обычно обитателям загробного мира свойственна известная немощность. Главное же, что подчеркивает Юрий Михайлович, — спортивность белых тараканов: «Они очень хорошие пловцы». Даже их необычные размеры выглядят как указание на результат усиленных тренировок — вот плавали, качались и достигли выдающихся результатов. И вообще это купание белого таракана выглядит каким-то завлекательным, недаром Лужков вспоминает о «благоденствии». Впечатления Юрия Михайловича от посещения мира иного выглядят как-то прикольно, по-молодежному. Типа там классно, тараканчики купаются. Решительно отметая всех, которые бормочут о черепах, Юрий Михайлович отбрасывает гамлетическую традицию, мучительную раздвоенность и неуверенность в себе. Он намечает контуры нового театра, где люди смогут с непосредственностью отдаваться поразительному зрелищу иных миров. Конечно, в купании белых тараканов чувствуется парафраз танца маленьких лебедей, фирменного зрелища Большого, обычно связанного в России с темой госпереворотов и кончин. Юрий Михайлович как бы резко упрощает романтическую поэтику, никаких Одетт (Юрий Михайлович, конечно, потянул бы принца Зигфрида, но можно ли вообразить заколдованную Елену Николаевну в виде белой тараканихи?), умирающих лебедей — нет, все живут и благоденствуют. Согласитесь, в этом гораздо больше ощущается дух роскошного глюка — вода, белые тараканы, спорт, омовения, приятные воды подземной реки.
Таким образом, Юрий Михайлович в своей речи сформулировал новый идеал искусства. Оно должно быть коммерчески успешным, благоденствующим и при этом своего рода галлюциногенным зрелищем — пусть танец маленьких лебедей, но в стиле «Аватара», чтоб дух захватывало. Это должно лежать в основании Большого театра, то есть нашей официальной культуры. Речь, несомненно, основополагающая, и одно только не дает мне покоя. Я не могу понять, отчего он все это так зашифровал? Очевидно, задуманная Юрием Михайловичем реформа оперы и балета вызывает какое-то острое противодействие, некие силы не дают ему сделать задуманное. Но кто мэроборцы? Неужто диархи?