Андрей Ерофеев, искусствовед, куратор

На вернисаже выставки «Двоесловие / Диалог», устроенной художником Гором Чахалом в притворе церкви Св. Татианы, бывшем ДК МГУ на Моховой, появился Иосиф Бакштейн. В порыве неожиданного озарения я бросился к нему со словами: «Смотри, Иосиф, это же прямое продолжение твоей кураторской страсти делать выставки в остросюжетных контекстах, в сандуновских банях, на ВДНХ, в тюрьме!» Бакштейн поморщился и отвернулся. А я, ей богу, и не думал шутить.

Идея выставки в активном контексте возникла у нас в искусстве в практике группы «Мухомор». Ее участники формализовали в новую эстетическую норму те уродливые и унизительные экспозиционные условия, которые диктовались художникам нонконформистам идеологами КПСС. «Вместо нормального выставочного зала сидите-ка, ребята, в вонючих коммуналках да на пустырях!» «Мухоморы» радостно освоили этот вызов властей и на его основе придумали экспо-арт. Открывали выставки-инсталляции в бытовом окружении общежития, в Битцевском парке, на даче в Тарасовке, в кинотеатре «Мечта».

Свое путешествие в искусство они склонны переживать как временное уклонение от ответственного поведения, к которому они рано или поздно возвращаются путем раскаяния и, зачастую, отречения от творчества

Несомненным шедевром экс­по-арта стала выставка-акция в Сандунах. Мерцающие голыми задницами в сандуновском горячем пару зрители и деловито снующие в белоснежных полотенцах банщики классно сочетались с картинами Кости Звездочетова и Андрея Филипова. Новое «дикое» искусство и псевдоримская архитектура служили фоном коллективного импровизационного спектакля вынужденного разоблачения. Публика смотрела картины и одновременно демонстрировала свою наготу. Каждый был одновременно и зрителем, и актером.

Нечто в этом духе получилось и у Гора Чахала в церкви Св. Татианы. Благостные попы в рясах, сутулые богомолки в косыночках и застиранных юбках оказались невольными участниками дидак­тического спектакля под названием «Православный народ знакомится с современным искусством». Вот протоиерей-куратор под сочувственное кивание архимандрита произносит проникновенный спич о возвращении современного искусства в церковную ограду. Над ним колышется черная хоругвь Александра Сигутина с надписью «Спасайся, кто может!». Его окружают работы Звездочетова и Филипова. Звездочетов выставил свой знаменитый «храм-мухомор» — расписанный в стиле растафарай макет Архангельского собора. Это художественное решение, как раз вовремя подоспевшее к новому генплану Москвы, оказалось настолько внешне созвучным радужному китчу хотьковских мастерских, что никто из критиков не заметил подмены православного Канона пестрой эстетикой Силы Святой Троицы. Ну а Филипов запустил выводок золотых «двухголовых птичек» (как пелось в знаменитой песне «мухоморов»), взмывших над щитами экспозиции подобно стае пугливых голубей на колокольне. Шутка? Никак нет, намеренно никто из художников не собирался здесь паясничать. Но особенности формального строя работ нью-вейверов, представляющих собой автоироничные фейки дилетантской, наивно-детской продукции тинейджеров, могли и были прочитаны посетителями выставки самым прямолинейным образом. А именно — как хихиканье в святилище. Как святотатство.

И началось. По накатанной колее травли кураторов выставок «Осторожно, религия!» и «Запретное искусство-2006» бедные художники-участники выставки в церкви Св. Татианы были прокляты, объявлены кощунниками, сатанистами, антихристами, а их произведения названы «дегенеративным искусством». На православных сайтах и радиостанциях поднялись невообразимый вой, рыканье, гавканье, хрюканье, визг риторики распаленных злобой кого бы вы думали? Не ультраправых экстремистов из «Народного собора» или ДПНИ, не националистов, фашистов и ура-патриотов, а священнослужителей и богословов. По-моему, российскому обществу еще не доводилось наблюдать этих людей в столь невоздержанном словесном поносе. Вот, например, выдержка из выступления редактора радио «Радонеж» Виктора Саулкина относительно экспонатов выставки в Св. Татиане: «Те, кто создает “дегенеративное искусство” часто делают это не только ради славы и денег, а ради того, чтобы выплеснуть свою болезнь на других. Это болящие, ущербные люди, и с ними надо, как с болящими обращаться. Зачем же врачу с болящим вступать в равноправный диалог? Да, врачу необходим такт, деликатность, внимательность, но больной должен знать, что пришел лечиться, а не рассказывать о своих взглядах на медицину и причины болезни. Сегодня выставкой в притворе храма Св. Татианы душевнобольным говорят: “Давайте обсудим, как мы вас лечить будем, как вы считаете? И вообще нужно ли вас лечить?” — “Да нет, это мы вас лечить будем!” — отвечают больные. Разве больному принесет пользу такое общение с врачом?»

Художники смиренно выслушали критику и в качестве ответа написали письмо патриарху. «Святейший Владыка! Диалог Церкви и современного искусства начат С сыновним смирением просим Ваших молитв о продолжении диалога и о том, чтобы Всемилостивейший Господь даровал его участникам терпения, взаимной любви и уважения. Состоявшаяся выставка показала, что это возможно. Ваши и Святой Православной Церкви недостойные чада».

Международная история нью-вейва доказывает, что его адепты в отличие от их старших товарищей-концептуалистов резко ограничены в циничном пересмешничестве комплексом «блудного сына». Свое путешествие в искусство они склонны переживать как прогул и самоволку, временное уклонение от ответственного поведения, к которому они рано или поздно возвращаются путем раскаяния и, зачастую, отречения от творчества. Широко известны покаянные перформансы Тимура Новикова. Нечто подобное в приватном порядке переживал и Гоша Острецов. Я лично вынул из помойки всё его раннее нью-вейверское творчество, которое Гоша в порыве религиозного очищения выбросил целиком. Резко порвал со своей безбашенной мазней enfant terrible французской вольной фигуративности Робер Комбас. Выброшена рок-гитара, забыты скабрезные граффити — Комбас сегодня жадно рисует Распятия и Положения во гроб. На этом фоне проклятия в адрес современного искусства, распространяемые в последнее время Гором Чахалом, не выглядят неожиданностью. Нью-вейверы, как вечные дети, не знают меры и презирают условности. Если вера в контркультуру молодежной солидарности, искренности и любви подорвана, то, значит, надо искать иную правду, как бы далеко от привычного дела она ни находилась. Однако же обращение к сакральному искусству не сопровождалось у Комбаса или у его немецкого товарища Георга Базелица, также повернувшего к религии, попытками вымолить у Папы Римского права работать «в церковной ограде». Ведь религиозным искусством вполне возможно заниматься и без благословения церковных начальников. И даже на проведение выставок сакрального искусства тоже пока не требуется разрешения Святейшего.

К тому же ни для кого не секрет, что все нынешние российские начальники в какой бы сфере они ни командовали, к современному искусству относятся в лучшем случае индифферентно, в худшем — крайне враждебно. Патриарх Кирилл в этом ряду не составляет исключения. Живой художник самим фактом своей артистической натуры для них не оппонент и собеседник, а, по меткому выражению участников выставки в Св. Татиане, «чадо», не слишком достойное равноправного диалога. В таких условиях лишь невероятная наивность, самонадеянность и незнание отечественной истории могли толкнуть адекватного человека к поискам покровительства церковного начальства. Вот как историю в выставкой в Св. Татиане интерпретирует неутомимый переговорщик с властью Марат Гельман: «Художник Гор Чахал сделал удивительно трудоемкую и тяжелую работу. Он сумел объяснить священникам, что современный художник не враг, и собрал выставку, которая будет проходить в храме. Это обычное дело в Вене и в Венеции, но уникальный случай в России. Возможно, с нее начнутся нормальный разговор и попытки понять друг друга вместо бытующих сегодня окриков и взаимных обвинений». Я предлагаю читателю в этот текст Гельмана вместо имени Гор Чахал поставить имя Эрнст Неизвестный, а вместо слов «священники» и «храм» подставить слова «руководители партии» и «Манеж». Ведь скульптурный гений эпохи оттепели тоже все, что мог, объяснил членам ЦК, водил высоких начальников по мастерским художников. А затем публично был оскорблен Хрущевым на знаменитой манежной выставке 1962 года, вычеркнут из общественной жизни, а потом и из отечественной истории искусства. Совсем не так сложилась судьба его ближайших коллег — Ильи Кабакова, Владимира Янкилевского, Виктора Пивоварова, которые предложения о диалоге с начальниками отметали мудрым заклинанием «не верь, не бойся, не проси». Разумеется, говоря о вере, они не бога имели в виду.