Ольга Кабанова

Павел Петрович Леонов умер 25 марта на 91-м году жизни в поселке Савино Ивановской области, в доме сына, где жил после смерти жены Зинаиды. В это же время в Музее личных коллекций ГМИИ им. А.С. Пушкина шла персональная выставка живописи Павла Леонова, в экспозиции были картины, запечатлевшие Зинаиду и ее с Павлом Петровичем счастливое житие.

Д ля многих художников такое стечение обстоятельств показалось бы значительным и славным. Но Леонова, судя по прошлогодней публикации в ивановской газете «Хронометр», этот факт уже и не занимал — старик был болен и доживал свой век, как и большинство ветеранов войны в русской провинции, небогато. Немощь преодолевал, только берясь за кисть: в мире своих картин он ориентировался лучше, чем в реальном. У него там все было правильно: самолеты и птицы летали стаями, полярники осваивали Север, путешественники — Африку, пионеры учили уроки, они с женой «прибывали» то в цирк, то на свадьбу, то в Узбекистан, и везде их встречали с музыкой. Погружение в абсолютно счастливую живопись компенсировало недовольство жизнью.

Рисовать Павел Леонов, самый известный русский наивный художник нашего времени, начал в детстве и даже немного тренировался по самоучителю. Но только в 1955 году, тридцати пяти лет от роду, сменив множество занятий (от библиотекаря до воен­ного), посидев в тюрьме, повоевав в самом конце Великой Отечественной, попутешествовав по стране (от Грузии до Камчатки), Леонов впервые написал картину маслом и письмо в Заочный народный университет искусств (ЗНУИ).

Регулярную переписку с этим учреждением, дистанционно руководящим участниками художественной самодеятельности, он начал в конце 1960-х. Его учителем — счастливый случай — стал Михаил Рогинский, один из лучших художников неофициального советского искусства, сумевший оценить масштаб дарования своего подопечного. В это же время по стране пошла мода на все народное, чуждое социалистическому официозу, в том числе и на художников-примитивистов. Массовая интеллигентская любовь пришла к Пиросмани и Руссо Таможеннику, с которыми Леонова теперь почетно ставят рядом. Однако настоящий успех настиг Павла Петровича только к его семидесятилетию.

Его заново открыли в начале 1990-х и начали продвигать в большое наивное искусство. Поводырем стала искусствовед Ксения Богемская. Она открыла галерею наивного искусства «Дар», написала о Леонове книгу, собирала его произведения и методично показывала их на художественных выставках и ярмарках. Она же обеспечила Леонову международную репутацию, выставляя его в Европе, где наив­ное искусство всегда ценили. Последняя выставка Леонова в Музее личных коллекций посвящена годовщине смерти Богемской, и там есть сюжеты о Ксении, ее муже и сыне (все искусствоведы). В знак благодарности художник отправил и их в занимательные путешествия с инспекцией дивных мест.

Леонов — образцовый примитивист, настоящий народный художник. Мир его картин целостен и существует по идеальным законам земного рая. Рай этот не такой красочный, слитый с природой, как у гениальной американки Бабушки Мозес, не такой фантастичный и витальный, как у прославленного хорвата Ивана Генералича, проводника жизнеутверждающих балканских мифов. У Леонова рай советского человека, покоящийся на пропаганде и идеологии, только в роли героев, покорителей льдин, морей и рек выступают сам художник и милые ему люди.

В соответствии с русской традицией художества Леонова повествовательны, их композиции генетически связаны с иконой, с клеймами, с лубочными картинками, ткаными ковриками с русалками и лебедями. А сюжеты подсказаны советскими фильмами и газетами. Конъюнктурность как желание нравиться, природная крестьянская хитрость заставили Леонова в начале 1990-х поменять героев. С тех пор у него на картинах с гармошкой встречают Богоматерь с ангелами, а Лев Толстой сооружает в Ясной Поляне бассейн для крестьянских детей, гордо стоит государь-император. Был бы сейчас Леонов жив-здоров, писал бы премьера с президентом на сочинской Олимпиаде, в четыре руки ласкающих снежного барса.