Советская власть нашла в Борисе Иофане своего идеального архитектора: он построил Дом на Набережной и нарисовал эскиз для главного символа эпохи – «Рабочего и колхозницы» Веры Мухиной. Хотя настолько увлекся поставленными перед ним величественными задачами, что так и не построил Дворец Советов.

Но все могло сложиться гораздо более пристойным образом. Энциклопедически образованный и очень светский человек Борис Иофан имел большие шансы стать успешным европейским архитектором. Он учился в Италии и уже начал там профессиональную деятельность. Однако перспективы у него были не очень светлые – фашисты рвались к власти. И хотя Муссолини и не строил концлагерей, плодотворная карьера для архитектора с такой фамилией, к тому же члена Итальянской компартии, все равно была бы сомнительна.

Однако весьма своевременно, в 1923 году, на лечение в Италию приехал председатель Совета народных комиссаров Алексей Рыков – знаменитый большевистский эстет, капитан социалистической индустрии и создатель Соловецких трудовых лагерей. Именно товарищ Рыков рассказал Борису Иофану о блестящих перспективах, которые открываются перед столь талантливым архитектором на стройках социализма. При таком покровителе молодой архитектор сразу же взлетел на самый верх и влился в правящую элиту. Одна только деталь – Иофан не только получил квартиру в знаменитом Доме на Набережной, но и участвовал в распределении квартир наравне с начальником ОГПУ Генрихом Ягодой.

При этом на первых порах Иофан кардинально изменил свой стиль и решительно избавился от своего изощренного итальянского неоклассицизма в угоду спартанской простоте господствовавших в двадцатых конструктивизма и рационализма. На деле создатель стиля архитектурных излишеств всего лишь избавился на время от этих самых излишеств. Похоже, этот резкий поворот Иофан совершил не без энтузиазма – освобождение от избыточных деталей давало возможность педалировать сложное движение архитектурных объемов и выявлять пластические качества столь любимой архитектором древнеримской и ренессансной архитектуры. При этом Иофан даже в этих, «конструктивистских», проектах вовсе не отказался от своей изысканной графической техники с тонко прорисованными деталями и предельно прозрачной структурой рисунка. Видимо, именно это отсутствие даже намеков на авангардизм в подаче проектов и привлекало его высочайших заказчиков, для которых предложения стойких конструктивистов вроде Мельникова выглядели несколько странно.

В качестве лирического отступления следует привести еще одно наблюдение. Кажется, именно Иофан, на время перековавшийся из неоклассиков в конструктивисты, является автором одного из самых странных архитектурных феноменов отечественного массового строительства. Речь идет о совершенно не функциональных балкончиках, которые украшают наши прекрасные палаццо в спальных районах от Сургута до Владивостока. Точно такой балкончик есть в знаменитом Доме Джульетты в Вероне, там очень любят фотографироваться влюбленные туристические парочки со всего мира. А в нашем климате, даже в южном Ростове, сцена функционального использования этой архитектурной детали должна была бы выглядеть следующим образом: закутанная в пуховой платок румяная Юленька сидит на балкончике на восьмом этаже, пытаясь расслышать серенаду своего верного кавалера, охрипшего на морозе Ромки, облаченного по случаю зимы в ушанку и тулупчик. Так вот – среди многочисленных эскизов, представленных на выставке, есть несколько проектов многоэтажек, датированных 1926-м (!!!) годом, но при том удивительно похожих на типовые проекты жилой застройки. Балкончики появились именно у итальяниста Иофана и через четыре десятилетия стали никем не оспариваемым архитектурным стандартом жилого строительства. Понятно, что эти феномены обычно заваленным всяческим барахлом.

Что самое интересное, это пренебрежение климатическими условностями имеет место не только в проектах домов для пролетариата, но и в предложениях по обустройству быта номенклатуры. Рядом с набросками многоквартирных домов висит проект строгого и одновременно изящного особняка с плоской крышей и обширной площадкой на уровне второго этажа – дама в шубке машет с площадки двум товарищам, которых уже ждет авто, присланное из ведомственного гаража. Жизнь в такой постройке, безусловно, предполагает наличие садовника, который и решает проблемы с уборкой снега.

Но этот проект явно опережает свое время – в середине двадцатых правящая элита еще не была готова столь откровенно демонстрировать социальную стратификацию и переселяться во дворцы. Время сталинских высоток еще не наступило, и в Доме на Набережной Иофан строил коммунизм в одном отдельно взятом здании. Там не такие уж большие квартиры; кухни совсем маленькие. Зато включено все: спецкухни, спецраспределители, детские сады и спортзалы. Обитателям 1-го Дома ЦИК и СНК СССР и деньги были уже не нужны. Правда, постройка, идеально вписанная в сложнейший участок с мастерством, достойным великих архитекторов древности, получилась на редкость мрачной. Зато очень функциональной для главного Архитектора страны Советов товарища Сталина. Крайне удобно было проводить чистки, под которую попал и первый покровитель Бориса Иофана товарищ Рыков, семью которого в одночасье вышвырнули из этого рая в коммуналку на окраине.

Но с товарищем Иофаном ничего такого не произошло. После войны он, конечно, впал в некоторую немилость. Однако прожил до конца своих дней в том самом Доме на Набережной и умер в построенном им самим санатории в Барвихе. А в опалу попал по причине своего неизжитого космополитизма и преклонения перед Municipal Building, Chrysler Building и прочими чудесами буржуазной архитектуры. (По легенде Сталин требовал большего выявления национальных особенностей русской архитектуры в высотных зданиях.) Но главная причина опалы Бориса Иофана, наверное, заключается в том, что он утратил гибкость. Для того чтобы осуществить свой главный, воистину шумеро-вавилонский проект, он должен был бы водрузить на Дворце Советов вместо Ленина с протянутой рукой изваяние самого Иосифа Сталина с его магической трубкой.

Однако для реализации этой архитектурной затеи Генералиссимуса нужно было бы объявить богом. А Борис Иофан был всего лишь архитектором. Гениальным, конечно, но архитектором. Он не додумался до такой простой вещи. Хотя, как оказалось, все эти сложности совершенно излишни. Вопрос об обожествлении Юрия Лужкова даже и не вставал. Но его архитекторы застроили Москву тяжеловесными ремейками проектов Бориса Иофана.

И вот в этом месте заключается единственная недоработка кураторов большой и проработанной музейной выставки. Они старательно пытались проводить сравнения творчества Иофана с кучерявым манхэттенским арт-деко. А нужно было бы все же помянуть и современных последователей создателя Большого стиля.

Андрей Ковалев