СЕРГЕЙ ХАЧАТУРОВ о выставке Константина Коровина в Государственной Третьяковской галерее
Когда рассматриваешь самую большую в истории экспозицию творчества Константина Алексеевича Коровина (к 150-летию со дня рождения мастера), на которую собраны работы почти из пятидесяти музейных и частных собраний России и мира, не устаешь удивляться какому-то отчаянному хулиганству мастера, которое сродни, как бы сейчас сказали, состоянию полного улета. Вот смотрим, например, на его гурзуфский пейзаж 1916 года «Высокий берег». Моделирующая скальные уступы краска ложится какими-то комьями, которые объема такого, что сам Зураб Константинович Церетели обзавидуется. А дальний план построен на копошении радужных движков, которые и не думают подчиняться тональной гармонии. А небо? Ну что это за небо! Облака стелются рваными пятнами и не пытаются приходить в соответствие с нашим миметическим, правдоподобным восприятием. И вот она эврика! Тем не менее, картина удивительно цельная, мощная. Ворочающиеся красочные глыбы и легкие радужные синкопы создают такой именно образ, что заставляет верить: да, так и никак иначе! Вялый иллюзионизм по сравнению с Коровиным был бы в данном случае просто пошлым.
Константин Коровин. Бумажные фонари. 1898
Меньше всего Коровину удавались портреты. Полагаю, вот почему. Портрет требует большей пространственной дисциплины. Посаженный в саду или в интерьере персонаж, запечатленный на холсте мастером, требует точнейшей пространственной детализации своего пребывания внутри живописи. Нельзя размазать его по холсту в виде светлого или темного пятна и думать, что «поймал» мгновенье. Веселая это выйдет картинка, и более ничего. Коровин нарушал такие пространственные правила сплошь и рядом. Потому у него некоторые дамы с букетами выглядят, как бумажные куколки.
Вообще говоря, интересно уточнить генезис стиля художника. Вслед за Фаворским классик современной живописи Эрик Булатов, рассказывая о структуре картины вообще, выделяет несколько ее частей. Первое – это поверхность. Второе – пространство (или идущее из глубины на зрителя, или уходящее от зрителя в глубину). Наконец, третье – световая энергия самой живописи. Вот интересно, что, по моему глубокому убеждению, Коровин в минимальной степени использовал такие качества картины, как пространственное ее развитие и максимально – поверхность и световую энергию самой живописной субстанции. При этом, несмотря на то, что сравнивают Константина Алексеевича с французскими импрессионистами, радикализма в отношении презумпции поверхности у него было намного больше. Академик Дмитрий Сарабьянов считает, что в силу исторических причин в русском импрессионизме (прежде всего в лице Константина Коровина) выделяются два качества: этюдность и декоративность. Так вот эта самая декоративность обусловлена безотчетной влюбленностью в поверхность, позволяющей отступать от правил и превращать холст в пугающее и одновременно роскошное красочное месиво. А теперь вспомним, кто учился у Константина Коровина в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. Конечно, Михаил Ларионов, Наталья Гончарова, Илья Машков – будущие гуру объединения «Бубновый валет», поставившие ценность плоскостного, «поверхностного» народного искусства (вывесок, подносов) в основание своего творческого метода. Некоторые натюрморты Коровина (с рыбами и фруктами 1916 – 1917 гг.) словно сделаны в пандан к уже активно работающим в это время «валетам».
Если парижская тема и работа Коровина для русского театра хорошо известны, то менее исследована та тема, что дала название одной из статей роскошного каталога выставки: «Константин Коровин – один из родоначальников стиля модерн в России» (автор Евгения Кириченко). Следует иметь в виду, во-первых, его тончайшие северные пейзажи, которые он делал и в России, и в Скандинавии в середине – второй половине 1890-х годов, а во-вторых, создание им павильонов Крайнего Севера на Нижегородской выставке 1896 года и Кустарного отдела на Всемирной выставке 1900 года в Париже.
Константин Коровин. Париж. Бульвар Капуцинок. 1906
Первая поездка на Север в 1894 году была спродюсирована Саввой Мамонтовым, желавшим оживить регион и проложить там железную дорогу. Коровин пишет Лапландию, Норвегию. Его «Северное сияние. Гаммерфест» по красоте световых снопов, прорезающих бархатную мглу и особым мерцающим «светлячковым» дорожкам, прочерчивающим водную поверхность, наверное, даже превосходит некоторые из его волшебных декораций к операм-сказкам.
Павильоны для Нижнего Новгорода и Франции – это увиденные сквозь кривые зеркала русские избы с непомерно вытянутыми кровлями, завершающими крыльца щипцами, гигантскими узорчатыми луковицами-бочками. Вспоминая павильон Крайнего Севера в Нижнем Новгороде, художник Н.А. Прахов писал: «Павильон был построен по проекту Коровина. В основу его взят деревянный сарай норвежской фактории с высокой крутой крышей, сплошь застекленной для данного случая. Коровиным были написаны для него великолепные панно». Десять из них после долгой реставрации выставлены на экспозиции в ГТГ. Любопытно, насколько точно чувствует художник специфику работы в архитектурном пространстве, которое ему надо «держать» и структурировать. Никакой вам самодостаточной поверхностности, вместо нее – четкие планы, дальние горизонты, скупая цветовая гамма, подчеркнутая силуэтность и графичность манеры. В подобном же стиле модерн – и впервые показанное, созданное в необычной, почти пунктирной технике панно 1906 года «Старый монастырь».
Ну а на сладкое в Третьяковке вы можете сполна насладиться огромным количеством эскизов костюмов и декораций Константина Алексеевича к шедеврам мировой оперы и балета: к «Коньку-Горбунку», «Дон-Кихоту», «Демону», «Жизни за царя», «Садко» и «Фаусту». Декораций там настолько много (включая две, раскатанные по торцевой стене огромного зала ГТГ на Крымском валу), они настолько восхитительны, что счастливо впасть в детство никому не возбраняется.
Сергей Хачатуров
Выставка «Константин Коровин. Живопись. Театр. К 150-летию со дня рождения» в Государственной Третьяковской галерее (Крымский вал, д. 10) продлится до 12 августа
