Мария Сидельникова

Париж, Théâtre du Châtelet. Постановка и сценография Олега Кулика

Это вторая попытка Олега Кулика привить во Франции театральный жанр, который он называет «пространственной литургией». Первая состоялась три года назад, когда он поставил на той же сцене «Вечерню Пресвятой Девы» Клаудио Монтеверди. В своих постановках Кулик видит высшее предназначение: ввести зрителя в своего рода религиозный экстаз.

Премьера «Мессии», однако, вызвала реакции cкорее противоположные. Французы бесновались и бежали из зала как черт от ладана.

«Происходящее на сцене походило на психоделические спецэффекты одного из клубов Ибицы, которому посчастливилось приобрести новейшие устройства для визуальных эффектов…»

«Нам бы хотелось вам рассказать, чем кончился спектакль, но на втором действии мы сломались. Возможно, мы прошли мимо шедевра, но раздражение зашкаливало». Так отозвались о премьере две ведущие французские газеты — Le Monde и Le Figaro. Зрители высказывались гораздо категоричнее. К финальному действию зал опустел почти наполовину. Но Кулику не привыкать к такой реакции. Под свист и «бууу» он бодро вышел на сцену и принялся еще больше «разогревать» возбужденную публику. Поиграл на воображаемой скрипке и хитро улыбнулся — так, словно приговаривая про себя: «Беситесь, беситесь, ничего не понимающие консервативные французы».

Замысел, как рассказывает сам Кулик, родился из сна. Страшного. Будто вся мебель в квартире (шкафы, диваны, холодильник) запела знаменитый хор из «Мессии» — «Аллилуйя». Отовсюду исходил свет, а он был маленьким испуганным мальчиком. Наутро разгулялась фантазия. Так возникла идея бездушных механизмов роботов, ведущих литургию, и символичная фигура мима — того самого мальчика, который окажется Мессией. Хор и четверо солистов одеты, как православные священники. Олег Кулик говорит, что вдохновлялся нарядами патриарха Кирилла.

В «Мессии» три акта — рождение, распятие и воскресение Спасителя. В версии Кулика каждый акт предваряется нудной и плохо зачитанной проповедью французского философа Мишеля Серра. Темы — вечные. К примеру, мировое зло и его последствия. И надо признаться, что это самые мучительные моменты трехчасового действа.

Оратория исполняется на не­­мецком языке в оркестровой версии Моцарта, а перевод ключевых сцен высвечивается на экранах преимущественно на французском, но также и на иврите, греческом, английском и русском языках.

От зрительного зала сцену отделяет прозрачный экран-обманка, еще один такой же спрятан на заднике сцены. Предназначены они для того, чтобы создать эффект, будто действие одновременно происходит на нескольких уровнях. Таким образом открываются возможности для разнообразных визуальных маневров. Устрашающая «видеотень» откуда-то сверху незаметно подменяет танцующего мима, серафимы выпархивают из оркестровой ямы, священные ангел, лев, телец и орел устремляются в центр сцены неизвестно откуда. Но, пожалуй, наиболее впечатляющим компьютерным ухищрением оказываются видеовитражи, за которыми разыгрываются библейские и ветхозаветные сюжеты.

Обращается Олег Кулик и к художественному наследию. Так, знаменитое «Распятие» Тинторетто превращается в черно-синий видеоотпечаток, прокаженные с полотен Брейгеля пытают Иисуса, а Адам и Ева сходят с Гентского алтаря братьев Ван Эйк. В изобретательности действу не откажешь, но уж слишком в нем всего много.