Александра Новоженова

«Артхроника» исследовала мастерские молодых художников, чтобы узнать, существуют ли в природе последователи Тимура Новикова, и прояснить расстановку сил на питерской арт-сцене

МУХИНЫ ДЕТИ
Работа кипит на последнем этаже офисного здания на бесприютном проспекте Непокоренных. Выпускники «Мухи» организовали объединение мастерских, чья продукция, сделанная мастеровито и с размахом (почти все тут с монументального отделения), составляет главную статью питерского художественного экспорта. У них даже есть офис, где мы встречаемся с художниками Ирой Дрозд и Ваней Плющом (они как раз из основателей), но быстро переходим в мастерскую.

«МУХА»
Бывшее Ленинградское высшее художественно-промышленное училище имени В.И. Мухиной, ныне Санкт-Петербургская государственная художественно-промышленная академия имени А.Л. Штиглица.

«ЭРАРТА»
Частный пятиэтажный музей на Васильевском острове. Название составлено из слов «эра арта». В дополнение к обычным музейным радостям предлагает посетителям коммерческие услуги.

Ире надо закончить работы для московской выставки. Она говорит и одновременно пишет: картины отправятся еще сырыми. «Мы, когда сорганизовались, сделали несколько выставок, и сразу появился интерес у Москвы, галеристы стали интересоваться. И после нас пошла волна, попытки организации сквотов». Но, памятуя слова Трушевского, «для того, чтобы создать конкуренцию “Непокоренным”, надо иметь таких же плющей и гапоновых, которые с утра до ночи фигачат». Работоспособность и академическая выучка в сочетании с некоторыми представлениями о том, какие темы обычно затрагивает современное искусство, – главная сила «Непокоренных».

Плющ ведет нас по коридору со множеством дверей. За каждой – по художнику. Алан делает объекты, напоминающие органы. «Это органы?» – не подумав, спрашиваю я. «Слишком грубое объяснение», – резонно отвечают мне.

Черно-серые абстракции в следующей каморке заставляют вспомнить некрореалистов, но автор – Андрей Горбунов – отрицает преемственность. Единственное, что их объединяет, – общий галерист.

Дальше обитают Татьяна Ахметгалиева и Вероника Рудьева-Рязанцева, хорошо известные в Москве. Здоровяк Илья Гапонов тащит по коридору внушительные подрамники – они едут на выставку в Лондон. Ее устраивает музей «Эрарта», при упоминании которого в Питере закатывают глаза. Илья это знает: «Сомнительное место, но лондонский куратор с Тейт завязан, так что есть смысл».

Заглядываем к застенчивой Татьяне Подмарковой. У стены холсты с гигантскими головами каких-то античных героев. Что уж там, написано хорошо. На ум приходят Брюллов и Семирадский, и я решаю, что обнаружила наследницу «новых академиков» и Тимура Новикова. Но Подмаркова считает, что те не воспринимали академический канон серьезно. В отличие от нее.

КУЛЬТУРНАЯ ФУНКЦИЯ
Стритартист и инсталлятор Стас Багс (оставшаяся от дуэта Milk&Vodka половина) то и дело говорит сам с собой. В ухе у него хендс фри, есть постоянная работа, он дружен с «Непокоренными» и делит с ними дух успешной деловитости. Багс ведет меня на завод «Красное знамя», с администрацией которого он на короткой ноге. Гуляем по невероятным пространствам пустых цехов, построенных классиком конструктивизма Мендельсоном, свет льется через гигантские, во всю стену окна с сохранившейся с двадцатых годов расстекловкой.


MILK & VODKA
Группа, в которую входили двое художников: Стас Багс и Петр Папасов. Сейчас в ней остался только Стас Багс. Производит объекты и инсталляции.

КРАСНОЕ ЗНАМЯ
Чулочно-трикотажная фабрика, построенная в 1925–1937 годах архитектором Эрихом Мендельсоном. Находится на Петроградской стороне, по адресу: Пионерская улица, 53. Самая крупная из прошедших на ней выставок – «Пространство тишины»: тишину нарушила интервенция радикальных интеллигентов из «Лаборатории поэтического акционизма».

Как арт-площадка «Красное знамя» используется от случаю к случаю. Уже потом кто-то говорит мне, что здесь, по слухам, хотели делать то ли питерский Гуггенхайм, то ли филиал Эрмитажа. Но не договорились. В пиар-службе мне показывают проекты реконструкции и рассказывают о поисках культурной функции для всех этих площадей. Но культурной функции, которая заполнила бы великолепную и трагическую пустоту бывшей фабрики, не находится. «Красное знамя» снабжало советский флот тельняшками. Багс показывает мне дверь: за ней был гинекологический кабинет – на фабрике работали тысячи женщин. Кресло из этого кабинета Багс использовал в какой-то своей инсталляции – на нем пульсировал кинетический объект.

СВЯТЫЕ ПАРАЗИТЫ
Дореволюционные, из красного кирпича корпуса «Красного треугольника» тянутся вдоль Обводного канала. Как и в случае с «Красным знаменем», джентрификация не в силах сладить с заброшенным калошным городом, который обес­печивал резиновой обувью СССР.

ИРА С ВАНЕЙ ВСЕ МОЛЬБЕРТЫ ЗАНИМАЛИ И ПЛАНШЕТЫ ПОМЕЧАЛИ, НА ЧТО МЫ ИМ ОТВЕТИЛИ – ВЗЯЛИ МОЛЬБЕРТЫ И ОБОССАЛИ

У чугунной вертушки на проходной нас ждет один из двух членов группы «Мыло» Дмитрий Петухов. Наши знакомые с «Непокоренных» Дрозд и Плющ – его одногруппники по «Мухе». «Ира с Ваней все мольберты занимали и планшеты помечали, на что мы им ответили – взяли мольберты и обоссали.

Я потом Ире предлагал, чтобы она свои работы моим именем подписала, а я бы свои – ее именем, чтобы проверить, насколько оценки у нас объективны. Но она не пошла на это». Вообще Дима говорит очень интеллигентно, он даже при галстуке. Просто «Мыло» склонно к критике арт-системы, идущей, видимо, от глубокого чувства собственной отдельности.

Становление «Мыла» связано с галереей «Паразит». «Мы там стали выставляться, дружить со старшими товарищами. И у нас возник жизненный стержень, фига в кармане к социуму и к арт-тусовке появилась. Вот есть мы, то есть “Паразит”, и есть они, которые в галереях выставляются. И тема появилась – гигиена общения. Приходим мы на выставку и ни с кем не общаемся. Потом это вылилось в наш перформанс “Святые” – нимбы себе сделали и сидели в галерее на таких полках, как столпники. Тогда мы на личности не переходили, а теперь вот уже хотим перейти. А остатки Новой академии? Да я даже не знаю, кто это такие».

Зато Диме нравятся концептуалисты – они, по его словам, «интуитивно работают с картотекой сознания». «Мыло» эта картотека тоже интересует. И Петербург Диме нравится: «Смот­рю сериал “Бандитский Петербург”, слушаю Корнелюка, выхожу на улицу, курю, смотрю на серые дома, на Неву, пасмурное небо – состояние такое вот, меня вполне устраивает». На прощание он дарит мне фаллический объект из душистого мыла с надписью «На память о недолгой, но яркой половой близости между нами».

СИТУАЦИЯ С ФУРШЕТАМИ
Гришу Ющенко из группировки «Протез» встречаю в опрятной, просторной квартире. Его рабочее место – еще и кабинет, где принимает учеников его жена, Наташа Романова, поэт и автор методики улучшения грамотности.

Пытаюсь сравнивать брутальный экспрессионизм «Протеза» с «Новыми дикими» – пальцем в небо. Ющенко, как и «Мыло», питомец галереи «Паразит», а это совсем другая история.

«Не могу сказать, что мы органически из “Новых диких” вырастаем – они идут от эстетики, у них все не по-настоящему, и поэтому они эту эстетику легко заменили на противоположную в девяностые. А “Протез” вышел из “Паразита”, который за пределами города не известен, зато в Питере он кузница кадров. “Паразит” продолжает традиции девяностых, но с Тимуром не связан – его основали люди из “Новых тупых” и “Центра тяжелого искусства”, которые были другого склада ума и социальной ориентации, это более народная, почвенная история. Я бы сказал, что они были противовесом Новой академии, которая, по-моему, такое неинтересное явление. Просто Тимур быстро сориентировался на вкусы новых русских и стал делать вещи, которые хорошо покупали. Не помню, чтобы кто-то из новых академиков в нулевых сделал что-то стоящее. Только у Хлобыстина был хороший проект, архив петербуржского искусства на Пушкинской, 10, но его закрыли. Там все хорошее закрывается. Мою выставку “Реклама наркотиков” закрыли, хотели показывать тюремные рисунки Трушевского – не разрешили. Фуршеты исчезли, это очень плохо. Вообще ситуация с фуршетами в Питере портится год от года».

РУСКОМПЛЕКТ
В эту одноэтажную халупу меня направили, как в одно из лучших мест города. Евгений Поздняков, «светик» из Мариинки, организовал сквот и галерею-клуб «Рускомплект» в помещении бывшего магазина инструментов. В пристроенном к халупе скворечнике живет пожилой художник Френкель. «Совсем нет учеников – одна осталась», – жалуется он. На диване сидит блондинка и рисует муху.

Единственная комнатенка самого «Рускомплекта» наполнена невыносимыми звуками радикального нойза. От адского воя прячемся в подсобку. Хозяин вежлив, но принципиален: «Первые лофты открылись у нас поздно, году в 2007-м, и была надежда, что придут настоящие люди. А пришла хипстерская тусовка, на которой стали зарабатывать. Тогда мы решили на свои деньги делать антихипстерское место. Выставок тут много было, но народных, как Ющенко делал: желающим выслал вырезки из журнала “Мир криминала”, и по ним рисовали комиксы. Или из дурки была подборка рисунков. Один персонаж там все время думал, что горит в танке, – представляете, в каком он аду жил. Это искусство к жизни расположено, в отличие от хипстерского, которое обыкновенный формализм. Не люблю этих наших кошмарных “Непокоренных”, Белого. Все у них черно-белое или коричневое с потеками».

ГРИБНИЦЫ ФРЕЙДА
Художника Кулькова застаем только что возвратившимся из зимовки в Мексике, где тот погружался в мир экзотических образов. Мы надеялись увидеть легендарную мастерскую Кулькова – все ее поверхности раньше были захвачены какими-то органического вида наслоениями вроде грибов-паразитов из воска, пластилина и бог знает чего еще. Вулканическая гора спитого кофе на его плите была широко известна за пределами мастерской. Но пока его не было, случился ремонт. «Устраиваю свою жизнь как аскет – и вот внезапно обретаю территорию, где даже намечаются излишества», – говорит чуть смущенный Влад, любитель Блока, фланирования, спор и грибниц.

ПЕТР БЕЛЫЙ
Принадлежит (вместе с Пушницким и Швецовым) к немногочисленному среднему поколению питерских художников, появившемуся между Тимуром и молодой генерацией. Один из самых успешных питерских авторов.

ЕВГЕНИЙ МИХНОВ-ВОЙТЕНКО
Абстракционист, работавший в Ленинграде между 50-ми и 80-ми годами. Его поиски близки, с одной стороны, к сигнальным системам Юрия Злотникова, с другой – к абстрактному экспрессионисту Джексона Поллока.

Когда-то он делил комнату в общежитии с Петуховым из «Мыла». Мало того, они вместе пели в хоре: «У него было какое-то увлечение хоровым пением, и я тоже не стеснялся тогда издавать звуки. Я учился художественной обработке металла, и мне казалось уместным петь басом и ковать». В результате Кульков окончил училище как искусствовед и должен писать диссертацию о петербуржском абстрактном экспрессионисте Михнове-Войтенко.

Из всех местных арт-персонажей он больше всего почитает специалиста по некрореализму Олесю Туркину и специалиста по лакановскому психоанализу Виктора Мазина. Он, как и многие другие молодые художники со склонностью к психоделическому, выставлялся в мазинском Музее сновидений Фрейда – причудливом оазисе из девяностых. «У меня однажды была там выставка скетчей, и представители психоанализа решили активно эту выставку цензурировать.

НЕ ЗРЯ ТАКИЕ МЕСТА НА ВАСИЛЬЕВСКОМ ОТКРЫВАЮТСЯ. РАНО ИЛИ ПОЗДНО ОНИ ОТОРВУТСЯ И В БАЛТИЙСКОЕ МОРЕ УПЛЫВУТ

Сняли несколько картин, совершенно абстрактных. Странный музей, там выставлен, например, муравей, у которого из головы пророс гриб. Кстати, из Мексики я привез целый мешок грибов – будем шить из них костюм».

НАНИМАЕМ ТАДЖИКОВ – ЗАГАДОЧНАЯ ФРАЗА – ПРИБЫЛЬ
Кульков отводит меня к своему другу Саше Ефремову, придумавшему Tajiks Art. Он сидит в лаборатории старого исследовательского института, где работал академик Павлов. Сашина специальность – 03.03.04, клеточная биология. Он отрывается от редактуры диссертации, чтобы провести экскурсию по местному бомбоубежищу, где под ногами хрустят гранулы реактивов. Институт получил грант на создание музея Павлова – Саша будет им заниматься. А Tajiks Art в заморозке.

TAJIKS ART
Проект, который занимается воссозданием произведений искусства на заказ (преимущественно знаменитых перформансов) с привлечением наемного труда гастарбайтеров из бывших союзных республик.

«Сначала мы воспринимали проект как набор действий, как в мультике “Южный парк”: “собираем кальсоны – загадочная фаза – прибыль”. Так и у нас: “нанимаем таджиков – делаем искусство – загадочная фаза – прибыль”. Таджики, кстати, таджикам рознь. Года три назад в Москве были таджики, в Питере узбеки. Сейчас узбеки и в Москве, и у нас. Еще больше появилось киргизов, а таджиков стало существенно меньше. Так вот, начали мы рассылать предложения сразу в Москве. В Питере меня вообще на выставку пригласили первый раз только в прошлом году. А у Tajiks Art и вовсе ни одного перформанса тут не было. Зато уже третий наш проект был в “Гараже”. Если вообще говорить про Питер, то самое жуткое, что тут произошло, – это “Эрарта”. В своем дурно­вкусии они доходят до прекрасного: можно снять комнату на час и сидеть с любимой инсталляцией. Трэш, но они одни из немногих дают деньги и в их проектах многие участвуют. Я подозреваю, что не зря именно на Васильевском острове такие места открываются – центр Курехина еще. Думаю, они рано или поздно оторвутся и в Балтийское море уплывут».

ИНТЕЛЛИГЕНТСКИЙ АКЦИОНИЗМ
Все члены Лаборатории поэтического акционизма – Дина Гатина, Роман Осьминкин и Павел Арсеньев – живут вместе на Лиговском. От станковизма они далеки: «У меня есть пара знакомых, которые занимаются живописью, – они, конечно, ниже фовизма не опускаются, но все же я не понимаю, зачем это», – говорит Паша.

УЛИЧНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
Независимая и бесплатная образовательная инициатива, возникшая после закрытия в Петербурге Европейского университета. Студенты, аспиранты и преподаватели разных вузов (а также все желающие) проводят занятия в публичных местах.

Члены лаборатории «с поэтической грядки», у каждого выходят сборники. Все началось году в 2008-м с посещения «Уличного университета», постепенно им стало тесно в рамках поэзии и захотелось, чтобы стихи «стали какой-то провокацией к коллективному действию». Сначала была антиклерикальная акция – в знак протеста против того, что один из корпусов РГГУ перешел в собственность РПЦ, «лаборанты» пять минут блокировали вход в Казанский собор, читая стихи. Потом была акция на выставке «Пространство тишины» на «Красном знамени». «С этой питерской джентрификацией все особенно возмутительно. Ведь “Красное знамя” – флагман конструктивизма, а сама выставка только добавляла двусмысленности. Мы не могли пройти мимо того, что “Пространство тишины” учреждается там, где могла бы звучать “Симфония гудков”. Принесли с собой всякие шумелки, аудиозапись “Симфонии Донбасса” Вертова и устроили интервенцию с листовками, призывающими прислушаться к “шуму истории” в этом “пространстве тишины”. Рома изображал дух воскрешенного пролетария». Что касается присутствия в питерском контексте «Войны», «Лаборатория» четко понимает разницу между ними: «Невозможно было их не замечать с какого-то момента, но это помогло нам уточнить, чего мы хотим: интеллигентной версии акционизма, что ли, в котором вместо демпинга такой обсценной телесности используются некие более тонкие инструменты, а вместо вот этого всё нивелирующего пацанского языка главная роль была бы отведена реальным голосам других». Но вообще с «Войной» у «Лаборатории» отношения дружественные. О чем свидетельствует выломанная во время танцев дверь.